Ленинградская коммуна

От страха Мишка застыл на месте, не зная, куда себя деть. Мысли носились в голове с бешеной скоростью, мозг отчаянно сигналил о том, что нужно бежать, но тело не слушалось. Ужас схватил ледяной рукой за горло, сдавил трахею так, что Мише показалось, он сейчас задохнётся. Это всё он виноват, он! Зачем он так часто приходил к Серёже, зачем они трепали языком, зачем говорили про Аню? В том, что пришли именно за Муравьёвым-Апостолом и именно насчёт пропавшей девушки, Мишка не сомневался. Здоровенные бугаи в форме даже не заметили Мишку, занятые выбиванием двери. Они с таким остервенением колошматили по ней, что она, казалось, вот-вот разлетится в щепки. — Открывайте! — громогласно потребовал один из сотрудников. — Что там все, оглохли, что ли? Он выругался, обернулся, и поглядел на Мишку таким взглядом, словно хотел пришибить на месте. Это заставило Бестужева-Рюмина сорваться с места и пулей взлететь по лестнице. Ноги сами несли его наверх, до тех пор, пока он не остановился на втором или третьем лестничном пролёте. Тяжело дыша, Мишка привалился к стене и зажал себе рот, чтобы не шуметь слишком сильно. Как же ему хотелось, чтобы всё это оказалось идиотским сном! У Миши бывали такие, отвратительно-реальные сны. В них он то стоял на площади, замерзая от лютого холода, то сидел в сырой коробке со скованными руками, то погибал, задыхаясь в петле… Это был самый ужасный сон, но он не шёл ни в какое сравнение с тем, что происходило сейчас. В этот самый момент всё было куда кошмарнее, и Миша бы согласился видеть во сне собственную смерть хоть каждый день, если бы это только могло помочь. Внизу слышались приглушённые крики и рыдания. Мишка сандал голову в пролёт, пытаясь рассмотреть, что там творится, но не сумел. Метались какие-то неясные тени, потом вопли стали различимее, послышалось отчётливое «Стоять!», затем гулко застучали сапоги. Хлопнула входная дверь и Мишка, перепрыгивая ступеньки, полетел вниз. В квартире стоял надрывный вой, на одной ноте. Миша прошёл в кухню, откуда и доносился этот страшный стон. Здесь собрались, похоже, всё жильцы. Мишка забегал глазами по комнате и с облегчением вздохнул, когда увидел стоящего возле окна Серёжу. Глаза у него были сухими, но губы подрагивали, и лицо всё было напряжено. Не сразу он заметил друга, но едва увидел, поспешил к нему, аккуратно лавируя между всеми собравшимися. Не сдержавшись, Миша порывисто обнял Муравьёва-Апостола, крепко сжав его в объятиях. — Я думал, что тебя забрали, — севшим голосом пробормотал он. — Нет, — прошептал Сергей, похлопав Мишу по плечу и отстранившись. — Кондратия Рылеева. Вон жена его, убивается. Как она теперь одна с ребёнком-то, бедолага? Пойдём, не будем глаза мозолить. Они решили отсидеться в комнате. Там уже занял оборону Ипполит, и ещё один мальчик, похожий на куклу. Он был какой-то странно-очаровательный, с рыжеватыми немного вьющимися волосами, и даже свитер немного не по размеру не портил его. Он сидел на кровати рядом с Ипполитом и грустно смотрел прямо перед собой серо-зелёными глазами. — Чего, орлы, прячетесь? — Серёжа попытался их развеселить, хотя, это было видно по глазам, сам был не в лучшем расположении духа. — А чего ещё делать? — шмыгнул носом Ипполит. — Приходили эти… Велели всем сидеть по комнатам. — Ну так, по комнатам, — сказал Серёжа, — а ведь твоя комната, Матвей, не тут. — Уж извините, — в тон товарищу пробурчал мальчик, но с места не сдвинулся. Они все вчетвером выползли на кухню, когда всё немного улеглось. Стихли вопли, теперь только приглушённый плач доносился из-за запертой двери комнаты Рылеевых. На кухне собрались все жители коммуналки. Михаил Александрович, сидящий на табуретке возле окна, курил, задумчивая перекатывая сигарету из одного уголка рта в другой. Рядом с ним, опершись на подоконник, стоял невысокий мужичок в телогрейке и что-то записывал в блокнот. Антон Петрович задумчиво мерил шагами кухню, заложив руки за спину и низко опустив голову. — Какой кошмар, просто ужасно! — причитал Евгений Петрович, мужчина с нервным, заячьим лицом. Мишка знал о нём не очень много, Серёжа нечасто его упоминал, потому что этот человек был невероятно скрытен. Должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, например, арест, чтобы Евгений Петрович появился в кругу соседей. — Средь бела дня забрать человека! — Вообще-то, сейчас темно, — резонно заметил мужчина в телогрейке. — А так, да, кошмар. И не то, что забрали, — он обвёл тяжёлым взглядом всех присутствующих, — а то, что здесь стукач есть. А может, даже не один. Антон Петрович перестал метаться, замер. — Что ты сказал, Пётр? — Настеньку жалко! — запричитала вдруг русоволосая маленькая женщина, заметившая четырёх замерших в дверях пацанов. — Без отца теперь девка, и как не совестно им? Матвей тут же оказался возле неё, она обняла его, прижала к себе. — Эх, Маруська, и не говори! — вздохнул Пётр. — Всё дети страдают… — Без такого отца даже лучше, — в кухню зашёл высокий мужчина с надменным лицом. «Пестель», — с ненавистью процедил Серёжа, но так, что это сумел расслышать только Мишка. — Он враг народа, ясно? Пусть теперь сидит. — Чья бы корова мычала, Павел Иванович, — с внезапной жестокостью огрызнулся Михаил Александрович. — «Враг народа»…Он рабочий человек, в первую очередь, журналист! — Строчил всякую дрянь антисоветскую, — стоял на своём Пестель, — пусть теперь свою Америку ненаглядную в застенках восхваляет. — Что ты сказал? — повторил Антон Петрович. Он неловко повернулся к мужику в телогрейке, впился в него глазами, как будто готов был придушить на месте. — Что стукач завёлся, — невозмутимо ответил он и поглядел прямо на Павла Ивановича. Антон Петрович проследил за его взглядом, а потом бросился на Пестеля, как бойцовский пёс. …Их растащили быстро, Павел Иванович ретировался в свою комнату, выкрикивая на ходу ругательства, а Михаил Александрович сунул своего боевого товарища головой под кран с ледяной водой. Серёжа увёл Ипполита, Мишка аккуратно прилип к стене, стараясь быть совсем незаметным. — Вот тварь паскудная, — с ненавистью выплюнул Пётр. — Петя! — вскинулась Маруся. — Уж тридцать лет, как Петя, — огрызнулся он. — Не при ребёнке же, — она покосилась на Матвея, который так и не отлип от неё, в самый разгар драки спрятавшись у матери за спиной. — А пусть знает, — Пётр сунул в зубы сигарету, чиркнул спичкой. — Нельзя своих же сдавать. Если сдал — всё, ты не человек уже, а мразь. Мишка тихонько выскользнул в коридор, проскочил мимо квартиры Рылеевых, старательно пытаясь не слушать доносившиеся оттуда рыдания. Было страшно, так страшно, ведь на мишкиных глазах впервые арестовывали человека. Серёжа в комнате успокаивал Ипполита, он забился в угол кровати и вздрагивал. Миша подошёл к кровати, аккуратно опустился на матрас, но Сергей турнул его, глазами показывая на младшего брата. Миша понятливо, хоть и без удовольствия, вышел из комнаты.