Ленинградская коммуна

— Не бойся так! — рассмеялся Серёжа, когда Мишка вцепился в него мёртвой хваткой. Ноги его разъезжались на льду, и никак не хотели собраться вместе. — Я тебя держу, ну. Серёжа подтянул Мишку вверх, чтобы он распрямился, но его колени всё ещё дрожали. — А вдруг я упаду? — пробормотал он, с опаской проглядывая на лёд. Миша очень боялся боли и перспектива поцеловаться с ледяной поверхностью его совсем не прельщала. Он уже был не рад, что вообще согласился на эту затею. Они с Серёжей могли бы мирно валяться на кровати, говорить обо всём на свете, может, прижиматься друг к другу плечами. А вместо этого Миша сейчас позорился перед Серёжей, потому что ужасно боялся свалиться и сломать себе что-нибудь. Ему было мучительно стыдно за то, что он так трусил, особенно, когда он видел, как все вокруг легко и весело рассекают по льду. Особенно, когда Миша заметил маленького пацана, которому от силы было лет пять. Он так проворно катался, словно это было совершенно обыденным делом, вроде прогулки по асфальту. Хотя, было в Мишкином положении кое-то приятное: Серёжа крепко прижимал его к себе, и можно было ощутить тепло его тела. — Не упадёшь ты, — Сергей поглядел ему в глаза, улыбнулся. — Я же тебя держу. Спустя полчаса Мишка вполне сносно стоял на коньках, понял, как держать равновесие и правильно перебирать ногами. Теперь он мог спокойно кататься и без поддержки, но Серёжа почему-то не хотел отпускать его руку. Миша тоже не спешил расцепляться. После они снова брели по набережной, теперь уже в обратную сторону, Серёжа что-то говорил, а Миша рассеянно кивал, совсем не слушая. Он всё думал о том, как они держались за руки на катке. Интересно, Серёжа это делал просто потому, что Мишка его не отпускал или ему самому хотелось подержать его за руку? Мише хотелось, и он сам не мог объяснить, почему. -…согласен? — А? — переспросил Миша, вскинув голову. Серёжа чуть нагнулся к нему, смотрел своими красивыми карими глазами. И почему всегда говорят, будто самый красивый цвет глаз — голубой? По скромному мнению Миши, тёмные глаза куда красивее. — Ты смешной такой, Мишка, — Сергей прерывисто вздохнул, широко улыбнулся. — Ну, правда, и имя тебе такое подобрали, тебе подходит очень. Он вдруг протянул руки, поправил Мише загнутый ворот пальто, потом уложил ладони на его плечи. От этого простого, совершенно обыденного действия Мишка почему-то покраснел. Это было так странно, они стояли на набережной и просто смотрели друг на друга. — Так что ты спрашивал? — Мишка стряхнул с себя оцепенение, но с места не сдвинулся. Серёжа его как будто аккуратно так придавил к земле. — Сказал, что вид красивый, — по-прежнему улыбался Серёжа, не отрывая от Миши взгляд. — Хотел узнать, согласен ты или нет. — Согласен, — выдохнул Миша, смотря Серёже в глаза. *** Приближался конец декабря, а вместе с ним неотвратимо надвигалась сессия, и Серёжа зарывался с головой в учебники и конспекты, но делал это в квартире Миши. Это вышло случайно, просто как-то раз, когда им удалось увидеться, Серёжа пожаловался, что у них слишком шумно. И в самом деле, как будто чёрная кошка пробежала между жильцами коммуналки. Каждый вечер на кухне ссорились, разумеется, с Павлом Ивановичем Пестелем. Ему приходилось забираться на кухню украдкой, как вору, но он всё же неизменно попадался кому-нибудь на глаза и тогда начиналась «локальная битва за Сталинград», как называл эти склоки Михаил Александрович. Учиться там, где каждый вечер выясняли отношения, было просто невозможно да и не только из-за этого Серёжа не хотел находиться дома. К ним зачастил Дмитрий Васильевич Палашин, тот самый, который допрашивал Серёжу по поводу исчезновения Ани Бельской. И каждый раз он отзывал Сергея в сторону, расспрашивая, как у него дела и не хочет ли он навестить старшего брата. Серёжа не выдержал и был вынужден бежать к Мише, благо, тот сам ему предложил. У него, конечно, тоже забот было по горло, конец четверти, как никак. И он закапывался в учебники, но вдвоём было приятнее заниматься. — И как ты только решился в институт поступить, — вздохнул Миша, вытягивая руки верх. — Столько учился, и вот, теперь снова. Я бы лучше работать пошёл. Они с Серёжей сидели в комнате Миши. Вернее, Миша сидел, за столом, а Серёжа на его кровати, устроив тетрадь с лекциями на коленях, он периодически делал пометки карандашом. — Работать хорошо, — согласился Серёжа, подчёркивая определение. — Я и сам работал, а потом мама меня заставила поступить. Миша повернулся, уставился на Серёжу огромными глазами. — Ты работал?! — удивлённо спросил он, поднимаясь. В миг оказавшись возле кровати, он плюхнулся на матрас рядом с Серёжей. — Когда? Где? Кем? — После десятого класса, — рассмеялся Серёжа. Было забавно наблюдать за Мишей, он был таким непосредственным, ну, совсем ещё пацан. — А работал на заводе, где ещё… — Почему? — робко спросил Мишка. — Деньги нужны были, — Серёжа дёрнул плечом. — Мама тогда…заболела, — он посерьёзнел, отвёл глаза. Неприятно было врать Мишке, но всю правду он сказать просто не мог, — их с Полькой надо было кормить, вот я и пошёл. Потом только поступил. Миша вздохнул, потом придвинулся ближе к Серёже, лёг возле него, свернулся калачиком, упираясь макушкой в бедро. — Значит, ты многое видел, — неопределённо сказал он. — И на заводе был, и в институте, и в коммуналке живёшь. — Ну, вроде, — бросил Серёжа, а сам весь окаменел. Ему хотелось протянуть ладонь и зарыться пальцами в Мишкины кудри. Они так красиво вились и даже на вид были мягкими. — А что ты имеешь в виду? Миша не ответил, только вздохнул, сжался ещё сильнее, подобрав тонкие руки под свой подбородок. Серёжа отложил тетрадь в сторону, тоже лёг, неловко согнув длинные ноги. — Что ты имеешь в виду? — повторил он, когда слушать тишину стало совсем невыносимо. — То, что ты много знаешь, — тихо заговорил Миша. — И я тебя хотел спросить… Вот если тебе нравится человек, что делать? От такого вопроса Серёжа почувствовал себя плохо. Сердце вдруг пустилось вскачь, с места в карьер. — Сказать ему, — осторожно ответил он, надеясь, что голос не выдаст его беспокойства. Миша подорвался, приподнимаясь на локтях. — Что, прямо в лоб сказать?! — ужаснулся он, потом вскочил. — Нет, я так не могу. — Да что ты так разнервничался? — спросил Серёжа, принимая сидячее положение. Спрашивает, почему Миша так волнуется, а сам переживает не меньше. — Это сложно, конечно, но так ты сразу будешь знать, стоит ли этого того или нет. Он протянул руки и схватился за запястья Мишки. Под пальцами чувствовалось, какой бешеный у него пульс. — Представь, что ты будешь бегать за тем, кто тебе нравится и молчать, а потом окажется, что он вовсе тебя не любит. Лучше сразу об этом узнать. Миша стоял, низко опустив голову, смотрел на свои запястья в цепкой хватке Серёжи. В глазах противно защипало. — Ты знаешь, — Мишка хлюпнул носом, — почему я постоянно спрашивал тебя о Михаиле Александровиче и Антоне Петровиче? — Почему? — глухо спросил Серёжа, хотя уже начал догадываться. — Я подумал, — он вздохнул прерывисто, а потом затараторил: — ну, может, кто-то ещё такой есть, как я, потому что всё это так странно, я понимаю, что это неправильно, но раз такие люди, как они, могут это делать, то, может, и я не такой ужасный, потому что они же герои, и всё равно… Миша поперхнулся собственными словами, когда Серёжа вдруг вскочил, мгновенно вырастая почти до двух метров и крепко прижал его к себе, а потом поцеловал в макушку. Мишка весь замер, перестал дышать, и по щекам вдруг поползли мокрые дорожки. И едва первое слово сорвалось с губ Серёжи, Мишу прорвало.