Ленинградская коммуна

Миша чувствовал себя немного неловко, потому что прежде ему не приходилось стоять почти нагишом перед посторонним человеком, но даже это не смущало его так сильно, как присутствие Серёжи. Хотя, он старательно отводил взгляд, рассматривая собственные ладони, как будто это было самым интересным занятием на свете. Хоть Серёжа буквально вчера видел Мишу вот таким, и они даже целовались при этом, как сумасшедшие, почему-то теперь на него смотреть было стыдно. Серёжа всё думал, что одного его взгляда хватит, чтобы понять, он испытывает к Мишке отнюдь не дружескую любовь. Несмотря на то, что уж кто-кто, а Антон Петрович и слова бы дурного не сказал на этот счёт, Серёжа всё равно переживал. Сантиметровая лента ощущалась на коже прохладной скользкой змеёй. Скорее всего, это был безобидный уж. Миша видел его однажды, когда бабушка ещё была жива и он гостил у неё в деревне. Ужик был маленьким и совсем неопасным, скользил себе по своим ужиным делам и быстро скрылся в траве. Миша предпочитал вспоминать об этом самом маленьком ужике, лишь бе не думать, что вся эта сцена довольно неприглядная. Причину такой реакции было сложно объяснить, даже сам Миша не понимал, почему так отчаянно смущается. Наверное, всё дело было в Антоне Петровиче, хотя он делал свою работу максимально отстранённо. Пытался, по крайней мере. — Это даже хорошо, что вы так удачно мне подвернулись, — говорил он, снимая мерки с Миши. — Мне всё равно практика нужна, чтобы вспомнить, как что делается. Глядишь, на заказ буду шить, хоть какие-то деньги зарабатывать, а то на производстве горбатишься, а толку никакого… Девяносто пять, — тихо пробормотал Антон Петрович. Он подошёл к столу, чтобы записать цифры на бумажку, чуть нахмурился. — Что тебя, Миша, дома совсем не кормят? — с сочувствием спросил он. — Такой ты худенький, зато идеально подходишь на роль мышонка. — Кормят, — прошелестел Мишка. — Только я никак не могу поправиться. Не знаю, почему. — Ничего, — ободрил его Антон Петрович. — Лет тебе сколько, говоришь? — Пятнадцать, — так же тихо ответил Миша. — Ну, вот, вся жизнь впереди, ещё мышцы нарастишь, будешь первый парень на деревне… По мере того, как Антон Петрович говорил, голос его становился всё более и более глухим, а глаза стекленели. Он остановился, замерев посреди комнаты с сантиметровой лентой в руках. Мише показалось, что фронтовик вообще не здесь, а где-то очень далеко. Возможно, даже в окопах. Комната погрузилась в тишину, и никто не решался её нарушить. Серёжа застыл, не поднимая взгляда, но интуитивно осознав, что происходит что-то не очень хорошее. Миша тоже не двигался, даже не пытаясь как-то растормошить Антона Петровича. Мало ли, как он может отреагировать на это, вдруг испугается и задушит ещё сантиметровой лентой? Неизвестно, сколько бы они ещё находились в такой застывшем состоянии, если бы не открылась входная дверь, не послышались шаги в коридоре, а потом на пороге комнаты не оказался Михаил Александрович. Он него пахло морозом, на его светлых волосах быстро таяли снежинки. — Вечер добрый, — поздоровался он, с недоумением поглядывая на всех собравшихся. — А что тут, собственно, происходит? — Мерки снимаю, — встрепенувшись, сказал Антон Петрович. — Миша тут будет мышью. Мышонком. Не буквально. Костюмированным. — Да я понял, — задумчиво сказал Михаил Александрович, присаживаясь на табурет. — Скучно без тебя в цеху. Я теперь и не рад, что подкинул тебе эту идею работать из дома. — Как будто здесь меня тебе мало, — усмехнулся Антон Петрович. Миша краем уха слушал разговор мужчин, хотя мысли его были далеко. И как у фронтовиков всё так складно выходит? Они настолько спокойны, живут вместе и никак не скрываются. И почему всем нельзя так делать? Матери бы показать, как они живут, может, она бы и успокоилась, а то приняла Серёжу в штыки, хотя он вообще ничего такого не сделал. Мишка настолько глубоко погрузился в свои мысли, что вздрогнул, когда Антон Петрович сообщил, что всё готово. — Теперь тебе осталось только ткань принести, и будет тебе костюм, — сказал он, усаживаясь за швейную машинку и беря в руки лист с примерным изображением костюма. — Я только немного подправлю тут и всё будет заме… Договорить он не успел, потому что внезапно из соседней комнаты послышался вопль. Он был настолько высоким, что, казалось, стёкла задребезжали, а ужас в нём был такой, словно кричащий увидел мертвеца, как минимум. Миша наспех влез в рубашку, застёгиваясь на ходу, и вышел вслед за мужчинами и Серёжей, который подорвался быстрее всех. На крик выбежали все жильцы, которые уже успели вернуться с работы. Высыпали в коридор, недоуменно оглядываясь по сторонам, а вопли всё продолжались. Наконец, источник звука был найден, то была тридцать вторая комната. Первым туда зашёл Михаил Александрович, воинственно сжимая свою трость. Из-за его спины выглядывали остальные обитатели коммуналки. Софья, стоя ногами на матрасе, кричала так, будто её резали, и почему-то смотрела на пол. На ковре, замерев от страха, сидела совсем маленькая крыса. Прижавшись тельцем к полу, она в ужасе поджала хвост, нервно мотая головой. Должно быть, она испугалась не меньше Софьи. — Антон, тащи ведро, — чётко и громко сказал Михаил Александрович. — И тряпку. Он не собирался убивать крысу, и без того отнял много жизней. Он набросил на грызуна тряпку, потом быстро кинул в ведро и куда-то его потащил. Куда именно, Серёжа не знал, да и времени выяснять у него не было, потому что Мише резко стало плохо. Он потерял равновесие, навалился на Серёжу и ему пришлось тащить друга до ванной буквально на себе. Ему удалось только запихнуть Мишу в комнату и закрыть дверь, а потом сразу послышались страшные булькающие звуки. Это было унизительно, блевать на виду у Серёжи, но тот никоим образом не выказывал своего отвращения. Наоборот, он подержал Мише волосы, пока его выворачивало наизнанку и отмыл ванную, пока Миша чистил зубы. — Откуда она взялась? — хрипло спросил он, сидя на бортике. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя. — У вас тут всегда бегали крысы? И бегают? — Не паникуй, — успокоил его Серёжа. — Раньше такого не было. И потом, ты же видел, как этот крысёнок боялся. Кажется, он впервые увидел человека так близко. Значит, в первый раз оказался в квартире… И откуда только мог забраться? Миша опустил голову, нервно провёл языком по губам. Даже такое незначительное движение причиняло дискомфорт, глотка болела. — Ну, Миш, — Серёжа, заметив такой вид друга, присел перед ним на корточки, чтобы заглянуть в лицо, — не пугайся так, ты чего? Подумаешь, крыса. Ты же такой храбрый у меня, тебе ли бояться маленького крысёнка? — Я не из-за крысы, — пробурчал Миша, стараясь спрятаться за волосами. — Просто это было противно, я тут перед тобой чуть желудок не выблевал, и… Договорить Миша не успел, потому что вдруг почувствовал на своих губах что-то тёплое, а потом язык Серёжи скользнул ему в рот, и пальцы аккуратно вплелись в волосы. Чтобы не потерять равновесие, Миша вцепился в Серёжины плечи, принялся отвечать на поцелуй, сначала несмело, а потом всё увереннее. Кровь застучала в висках с бешеной силой, а потом устремилась совсем не туда, куда надо, потому что Серёжа дышал носом, выдыхая горячий воздух в опасной близости от паха Миши. Поза была неудобная для обоих, Серёжа вынужден был изогнуть шею под странным углом, а Мише приходилось напрягать все мышцы разом, чтобы не свалиться с бортика ванны, но они не отрывались друг от друга до тех пор, пока перед глазами не пошли цветные пятна от недостатка кислорода. Тяжело дыша, Серёжа ухватился за Мишкины коленки, потому что его ноги затекли и не слушались, потом с трудом поднялся. — Ты замечательный, — сказал Серёжа, но продолжение этой фразы потонуло в протяжном стоне. Казалось, что прошло уже десять минут, не меньше, а оказалось, что толпа жильцов ещё не успела рассосаться. Они снова сгрудились возле тридцать второй квартиры. Серёже с трудом удалось протолкнуться сквозь соседей, чтобы понять, что происходит. Стонала Софья. Она сползла по стене на кровать и держалась за живот, бросая на жильцов умоляющие взгляды. Глаза её были полны боли и мольбы о помощи. Никто не двигался с места.