Ленинградская коммуна

Слёзы так и катились по лицу Миши, он пытался стереть их дрожащими ладонями, но ничего не выходило, он только сильнее размазывал влагу по лицу. Всё казалось таким нереальным, даже боль в напряжённых ногах, саднящие лёгкие и сердце, которое продолжало бешено колотиться в груди. — Не плачь, не плачь, — Серёжа подбежал к Мише, крепко обнял его, прижимая к себе. Они делили одну дрожь на двоих, тряслись, постепенно осознавая весь ужас произошедшего. Сергей и вообразить себе не мог, что сейчас ощущает Миша, если самому Серёже сейчас было так страшно. Замахнуться ножом на собственного сына, это был какой-то новый виток жестокости, которую даже нельзя было сравнить со звериной. Животное пытается защитить своего детёныша, порой даже ценой собственной жизни, а мать Миши хотела прирезать его, как собаку?! — Всё хорошо, — сбивчиво говорил Сергей. Сказывалось нервное напряжение, да ещё и холод забрался под распахнутую куртку, поэтому у Серёжи зуб на зуб не попадал. — Я тебя не оставлю, я возьму тебя с собой. Пойдём, пойдём. Он, продолжая сжимать Мишу в объятиях, повёл его вперёд. Они двигались, похожие на раненое животное, дрожащее, еле переставляющее ноги. Миша цеплялся за Серёжу, хлопал мокрыми ресницами, которые постепенно замерзали, превращаясь в маленькие сосульки. От пережитого Миша даже не мог пошевелить языком, он боялся и слово сказать. Почему-то он был уверен, если откроет рот, то всё испортит. Иррациональный страх не давал покоя, хотелось забиться куда-нибудь, спрятаться, но приходилось идти вперёд, не поднимая глаз, пытаясь не сбиться с ритма. Миша чувствовал, если остановится хоть на миг, то больше не сдвинется с места, останется здесь, посреди улицы, замёрзнет насмерть. Может, это не так уж и плохо. Его мать точно обрадуется. На то, чтобы добраться до дома, им потребовалось раза в полтора больше времени, чем обычно, но всё-таки Серёжа и Миша справились. В парадной было неожиданно тепло, и была замечательная стена, к которой Миша привалился, пока Серёжа доставал из кармана ключи. В прихожей разделись кое-как, под едва слышные всхлипы Миши и ободряющее бормотание Серёжи. С кухни лился свет, доносились обрывки разговоров. Серёжа, который умудрился раздеться первым, сделал несколько шагов, заглянул в кухню, ища глазами мать. Она сидела за столом, рядом с Данькой. Он был мрачен, постукивал пальцами по столешнице. Возле окна, примостившись к самой форточке, курил Пётр, его жена задумчиво помешивала что-то в кастрюле. Михаил Александрович, хмурясь, смотрел на свою трость с потёртой ручкой. Антон Петрович бродил взад-вперёд по кухне. — А всё-таки я думаю, что хорошо было бы попросить священника освятить комнату, — многозначительно сказал Евгений Петрович, стоявший в углу кухни. — Второй раз за полторы недели неотложка, это очень странно. — Да тут не священник нужен, — махнул рукой Пётр, стряхивая пепел за окно, — а крысиный яд. — Ты Пестеля травить собрался, что ли? — невесело усмехнулся Михаил Александрович. — Нет, — Пётр закрыл форточку, затушил окурок, ловко бросил его в мусорку. — Но это тоже можно, конечно. — Мам, — наконец, позвал Серёжа. Его даже никто не заметил, так что пришлось обратить на себя внимание. Анна Семёновна встрепенулась, подняла голову. Ей хватило нескольких секунд, чтобы понять, что с её сыном что-то случилось, поэтому она даже не упрекнула его в том, что он не поздоровался с соседями. Судя по всему, они тоже уловили, произошло нечто не очень хорошее, так что и они не стали наседать уроками вежливости. — Мам, тут такое дело.., — Серёжа обернулся на Мишу, который всё ещё стоял возле входной двери. — Это Миша. Он мой друг. Ему некуда идти. Выглядел Серёжин друг так, как будто находился при смерти. Бледный, заплаканный, дрожащий. Совсем ещё мальчишка, должно быть, ему было не больше пятнадцати лет. — Давайте в комнату, — мотнула головой Анна Семёновна. — Я сейчас подойду и поговорим. Она ушла на кухню, а Серёжа помог Мише раздеться, потому что сам он явно был не в состоянии. Потом повёл в ванную, чтобы он умылся, отогрел замёрзшие руки в тёплой воде. В комнате Ипполит, сидя на своей кровати, читал книгу, и Серёжа бы удивился тому, что брат не носится где-нибудь на пару с Матвеем, но сейчас было не до этого. — Привет, — Полька оторвался от чтения, и удивлённо застыл. — Вы же вроде недавно ушли. — За собой следи, — огрызнулся Серёжа, и брат тут же уткнулся носом в книгу, хотя его так и подмывало спросить, отчего спутник Серёжи зарёванный, как девчонка. Миша опустился на Серёжину кровать, по-прежнему смотря на пол. У него не было сил поднять голову, и он с тоской думал о том, что сейчас наверняка придётся объясняться перед матерью Серёжи, а он просто не мог заставить свой язык ворочаться. — Не бойся, — еле слышно, но доверительно зашептал Серёжа, незаметно сжимая согретые, но по-прежнему хрупкие пальцы Миши своими. — Я буду говорить. Всё будет хорошо, обещаю. Мать пришла спустя минуту или около того. Опустилась на стул напротив, посмотрела на сына и его друга. — Рассказывайте, что у вас стряслось. От Серёжи не укрылось, насколько у матери был усталый тон. Совесть больно укусила его. И так маме несладко приходилось, нервы были на пределе из-за Даньки и того, что творилось в доме, а тут ещё он припёр дополнительную проблему в виде Мишки. — Моя мать пыталась меня убить, — вдруг сказал Миша, смотря прямо перед собой. Глаза Анны Семёновны расширились, у себя на кровати поражённо выдохнул Полька. — Убить? — переспросил он, во все глаза смотря на Мишу. — Никаких вопросов, — не терпящим возражений тоном бросила Анна Семёновна. — Быстро за дверь, Ипполит. Тот беспрекословно послушался, понял всё с первого раза, но косился на Мишу до тех пор, пока не закрыл дверь с той стороны. — О чём ты говоришь? — спросила Анна Семёновна. — Она замахнулась на нас ножом, — заговорил Серёжа, наконец, собравшись. Судя по стремительно бледнеющему лицу Миши, признание выбило его из колеи, и теперь он бы точно ничего не смог сказать. — Я проводил Мишу до дома, мы зашли в квартиру, и она бросилась. — Просто так? — Ну… — Серёжа опустил глаза. Мать проследила за его взглядом, и вдруг увидела, что сын держит Мишу за руку. Конечно, это могло быть просто жестом дружеской поддержки, но… — Что было до этого? — мягко, но настойчиво спросила Анна Семёновна. Серёжа упрямо молчал, чувствуя, как щёки начинают гореть от стыда. — Хорошо, зайдём с другой стороны. Сколько тебе лет, Миша? — Шестнадцать, — прошептал он, — будет. В мае. Из груди Анны Семёновны вырвался тяжёлый вздох. — До мая ещё полгода, милый мой. А пока тебе только пятнадцать лет. И… Она замолчала. А что ей было говорить? Что Миша должен вернуться домой? К матери, которая полетела на него с ножом? В том, что это была правда, Анна Семёновна не сомневалась, судя по виду обоих мальчиков, стряслось нечто действительно ужасное. — Я не знаю, что делать, — наконец призналась она. — Твоя мать будет искать тебя, я уверена. И когда найдёт, нам всем не поздоровится. — А Мише больше всех, — сказал Серёжа. — Мы не можем его бросить. Хочешь, чтобы он вернулся туда, где его чуть не прирезали? — Это ничем не докажешь, — покачала головой Анна Семёновна. — Одних ваших слов будет недостаточно. Хоть я и мало что смыслю в этих делах, но понимаю, что без доказательств никого не обвинить. Миша прерывисто вздохнул, снова по его телу прокатилась волна дрожи. Это разрывало Серёже сердце. Неужели никак нельзя помочь Мишке?! — Нужно позвонить твоей матери, — сказала Анна Семёновна. — Но перед этим мне нужно узнать, как всё было на самом деле. Рассказывайте всё, от и до, чтобы я точно знала, из-за чего весь сыр-бор. Серёжа глубоко вдохнул, поднял глаза на мать и застыл, не решаясь начать свою исповедь, но мать не торопила, только смотрела на сына проницательным взглядом, словно уже обо всём догадалась.