Ленинградская коммуна

Молчание оглушало. Все звуки в комнате утихли, за её пределами вообще всё словно исчезло. Не было соседей, в парадной не скрипели от сквозняка старые ставни, на улице снег не хрустел под ногами прохожих. Серёжа сидел на кровати, сжимал в руках руку Миши, и ответственность давила на него со страшной силой. «Что я наделал, — судорожно думал Серёжа, — господи, что же я наделал?!». Он же теперь навсегда в ответе перед Мишей, за его благополучие, за его спокойную жизнь. Как же он мог так поступить, привязать его к себе и привязаться самому, прикипеть кожей, поселить в самом сердце, не имея возможности спрятать, защитить, уберечь? «Ладно, ладно, не паникуй, — мысленно приказал себе Серёжа. — Ты ведь уже работал год, устроишься снова. Только вот как быть с жильём… Чёрт». — Мне нужно кое-что сказать тебе, — он поднял взгляд на мать. — Вообще, я не мастер рассказывать что-то. Особенно, вот такое. Анна Семёновна сидела молча, с прямой спиной, будто проглотила вязальную спицу. «Что бы ни случилось, у тебя ещё два сына», — мысленно твердила себе женщина. — Так вышло, что мы с Мишей., — Серёжа замялся, — влюбились. И любим. Друг друга. Признаться оказалось неожиданно легко, легче, чем готовиться к этому. И сразу вернулись звуки, в ванной зашумела вода, на кухне зазвенела посуда, послышались недовольные голоса. — Значит, поэтому твоя мать замахнулась на тебя ножом, — с неопределённой интонацией сказала Анна Семёновна. — И так поступать неправильно. А вот выпороть не помешало бы. Молчи! — прикрикнула она на Серёжу, едва он открыл рот, чтобы защитить себя и Мишку. — Ты, поди, смерти моей хочешь. Один сын уголовник, второму бес в ребро ударил. Что мне предлагаешь делать? — Я могу уйти, — странно-спокойным голосом сказал Серёжа. Почему-то эмоции словно оказались закованными в лёд. — Тебе не придётся ничего делать. — Прямо сейчас? — Анна Семёновна вскинула бровь. — Исключено. Я сказала, что хотела бы задать тебе ремня, а не убить. Если ты уйдёшь сейчас, то будешь ночевать в парадной, на бетоне. Можешь, конечно, забраться в подвал, но долго там не протянешь. Впрочем, не будем о тебе. Надо решить, что делать с Мишей… Анна Семёновна задумчиво провела ладонями по подолу платья. — Надо позвонить твоей матери, — она в упор посмотрела на Мишу. — Пиши домашний телефон, я с ней поговорю. Миша подрагивающей рукой нацарапал цифры на клочке бумаги, протянул её Анне Семёновне, и через мгновение они о Серёжей остались в комнате одни. — Прости, что так вышло, — сказал он. — Из-за меня у тебя проблемы. — У меня проблемы не из-за тебя, а из-за твоей матери, — многозначительно сказал Серёжа. — Но не волнуйся. Что бы ни случилось, я буду с тобой, а ты со мной. Вдвоём не так страшно. Он продолжал болтать, чтобы подбодрить Мишу, и тот доверчиво прижимался к нему, тёрся носом о плечо, судорожно втягивая носом воздух. Приходилось прилагать немало усилий, чтобы снова не разреветься. Будущее пугало Мишу, он не знал, что ему делать. Ему всё равно придётся вернуться домой, но это значит, что он навсегда лишится Серёжи. В этом не было никаких сомнений. Если мать не прирежет его, то точно посадит на цепь и будет контролировать каждый шаг. Суше уж вообще не возвращаться. Лучше уж исчезнуть. — Серёжа, — тихо сказал Миша, нервно облизывая губы. — Может, мне…может, мне убить себя? Это бы реши… Договорить он не успел, потому что Серёжа набросился на него, зажал рот ладонью. — Не смей! — яростно зашипел он, и глаза его горели злобой. — Даже не думай так говорить. Честно? Пошла она к чёрту! Ко всем чертям, в ад прямиком, ясно? Пусть думает, что хочет, делает, что хочет. Она сумасшедшая, при всём уважении, она замахнулась на тебя ножом, поэтому пусть сама убьёт себя, понятно?! Миша, не ожидавший такого напора, непонимающе смотрел на Серёжу, не моргал, не дышал. Он застыл на месте, чувствуя горячую ладонь на своих губах. — Извини, — пробормотал Серёжа, вытянул руку, обвил ей шею Миши, чтобы прижать к себе. — Я не хотел кричать. Просто у меня нервы после всего этого не в порядке. Ничего. Мы со всем разберёмся. Что-нибудь придумаем. Времени для этого оказалось катастрофически мало, потому что Анна Семёновна вернулась быстро. Судя по тому, насколько задумчивым и грустным было её лицо, ничего хорошего ждать не приходилось. — Мальчишки вы, мальчишки, — грустно сказала она. — Что же вы?.. Миша поднялся с кровати, вывернув свою руку из Серёжиной ладони. Тот вскинулся за ним, но, поймав тяжёлый взгляд друга, застыл на месте. — Извините, — глухо сказал Миша. — Я пойду домой. — Да нет у тебя дома, — пробормотала Анна Семёновна. — Мать твоя сказала, чтобы ты на пороге не появлялся, пока не избавишься от этой дури. Сядь. Переночуешь здесь, завтра будем думать, что дальше делать. Надо только найти, что тебе постелить. Анна Семёновна глубоко вздохнула, потом вышла за дверь. С кухни не доносилось ни единого звука. Очевидно, жильцы, устав обсуждать произошедшее с Софьей, разбрелись по комнатам. Анна Семёновна решила для начала рассказать Дане, что сегодня в комнате будет ночевать ещё один человек. Данька, открыв форточку, курил, медленно затягиваясь. — Что там с Серёгой случилось? — спросил он, заметив мать. — Набедокурил? — Да уж лучше бы, — бросила мать. — Сегодня придётся потесниться. У нас будет ночевать мальчик, Миша. Только не знаю, куда его и положить. Даня нахмурился, задумчиво выпустил струйку дыма в окно, потом закрыл форточку. — Щас всё решим, — уверенно сказал он. — Ты иди в комнату, я организую койко-место. Анна Семёновна поглядела на старшего сына, улыбнулась. Поспешно вышла с кухни, смаргивая непрошеные слёзы. Из трёх её сыновей Данька больше всего походил на своего отца. Подойдя к нужной двери, Даня отчётливо постучался и, дождавшись удивлённого «Войдите», зашёл в комнату фронтовиков. На столе уютно горела лампа, за швейной машинкой сидел Антон Петрович, Михаил Александрович примостился напротив, уткнувшись в книгу. — Добрый вечер, — Даня старался вести себя прилично, изо всех сил следя за языком. — Добрый, — одновременно поздоровались мужчины. — Тут такое дело, — Данька почесал затылок. — Там у нас гость ночной. Можно матрас одолжить, а то у нас спального места нет. — Да можно. Вон с той кровати. — Спасибо, — пробормотал Данька. — Ты видел, как он смутился? — прыснул Антон Петрович, когда Даня скрылся за дверью, таща за собой матрас. — Интересно, что он себе придумал. — То же, что и все, очевидно, — пожал плечами Михаил Александрович. — Навыдумывают… Хорошо хоть, не обсуждают. А то сплетни бы поползли. Но мне всё равно, если честно. Они улыбнулись друг другу, и каждый вернулся к своему занятию. Анна Семёновна не спросила, где Даня достал матрас. Просто постелила на него простынь и выдала Мише пододеяльник, чтобы он мог укрыться. Разумеется, вещей у Мишки с собой не было, так что ему пришлось надеть старые Серёжины штаны и несколько раз подвернуть их. На ночь устроились быстро, предварительно вытащив Ипполита из сороковой квартиры, где он усердно о чём-то шушукался с Матвеем. Впервые Миша засыпал не дома, на чужом матрасе, вместо собственной кровати, в чужой одежде. Было непривычно, а потому он ворочался даже тогда, когда все уснули. Почти все. Серёжа не спал. Миша понял это, когда тот свесил руку, чтобы дотронуться до Мишиного запястья. Они оба заснули, переплетя пальцы.