Ленинградская коммуна

Кто бы мог подумать, что стоять перед дверью в отчий дом будет так страшно. Миша крепче сжал руку Серёжи, прикусил внутреннюю сторону щеки. Обыкновенный кусок дерева сейчас казался ему порталом в саму преисподнюю, так что Мишка неуверенно подался назад. — А если она и на нас с ножом бросится, можно будет её ударить? — настороженно спросил Антон Петрович, поглядывая на Михаила Александровича. — Она не бросится, — уверенно сказал он, расправляя плечи. — Как её зовут, кстати? — Екатерина Васильевна, — прошептал Мишка, опасливо проглядывая на фронтовика. Тот кивнул, вытянул руку и коснулся кнопки звонка. — Отойдите, — засуетился Антон Петрович, — чтобы она вас пока не увидела, а то, может, дверь не откроет. Миша юркнул за спину Серёжи, аккуратно высовывая голову из-за его плеча. Сам Сергей стоял ровно, с прямой спиной и старался выглядеть бесстрашным, хотя внутри у него всё сжималось от страха. И не столько из-за предстоящей встречей с Екатериной Васильевной, сколько из-за мысли о том, к чему может привести этот разговор. Воображение рисовало страшные картины того, как женщина затаскивает Мишу в квартиру и начинает избивать. Или вопит о том, что проклинает Серёжу, и что с Мишей они больше никогда не увидятся. Одна мысль об этом заставляла сердце Серёжи судорожно сжиматься от ужаса, как будто кто-то сдавливал его ледяной когтистой лапой. Серёжа был настолько испуган, что удивился, когда дверь открыла женщина, а не какое-нибудь трёхглавое чудовище. Впрочем, внешность была обманчива, и Екатерина Васильевна пусть и не походила на страшного змея внешне, внутренне вполне соответствовала этому монстру. — Здравствуйте, Екатерина Васильевна, — как можно вежливее поздоровался Михаил Александрович. — Вы ещё кто? — вместо приветствия выплюнула она, явно не желая услышать ответ, потому что тут же переключила внимание на Мишу: — Припёрся? И всё с этой швалью. Убирайтесь. — Послушайте, уважаемая, — Антон Петрович явно ошалел от подобной встречи, — вы, часом, на фронте не были? Может, контузию получили, поэтому в голове что-то щёлкнуло? — Ещё такие же пришли? — с презрением процедила Екатерина Васильевна, даже не взглянув в сторону Антона Петровича. — Совсем охамели. — Мама, — Миша выступил вперёд, пытаясь поговорить с матерью, но всё его стремление наладить контакт было оборвано холодным: — Ты мне не сын. Мише показалось, что он оказался возле железнодорожных путей, по которым с грохотом мчался состав. Колёса оглушительно выбивали ритм, поезд издавал пронзительный свист раз в несколько секунд, как будто хотел предупредить кого-то, кто стоял прямо на шпалах: берегись, едет поезд! Он собьёт тебя! Мише хотелось, чтобы этот шум прекратился. Он всё думал, кто же этот глупец, который стоит на пути у поезда? Почему не отойдёт в сторону? А машинист всё отчаяннее подавал сигнал, всё пронзительнее трещал свисток. «Кто же, кто же этот глупый человек?», — думал Миша, пока вдруг ослепительный свет не ударил его по глазам, а через секунду, поезд сшиб его. Дальше Миша всё помнил урывками, потому что события понеслись с бешеной скоростью, словно вышедшая из строя карусель. Сознание то и дело ускользало, Миша не мог ни на чём сосредоточиться. Память сохранила надрывные вопли Серёжи, ругательства Антона Петровича, какую-то возню, чьи-то горячие ладони, кратковременный подъём, потерю ощущения опоры под ногами. Времени как будто не существовало вовсе, Миша не знал, прошло десять минут или час. Голова ужасно болела, к горлу подступала тошнота. Он то открывал глаза, щурясь на залитую солнцем улицу, то бессильно склонял голову, не в силах держать её. Тогда всё погружалось в темноту. Миша ничего не видел, кроме неё, зато чувствовал, как его несли, покачивая, словно ребёнка. Потом что-то тёплое опустилось на него сверху, затем покачивания стали ритмичнее. Мише это не понравилось, он тихонько простонал, но не услышал ни звука. Потом и ощущения пропали. Всё вернулось только тогда, когда Миша учуял резкий запах. Он поморщился, отвернул голову, но глаз не открыл. Голова болела, так что хотелось просто продолжать лежать на чём-то мягком, и спать. Правда, в покое Мишу не оставили, снова сунули под нос источник мерзкого запаха, и всё же пришлось поднять веки. — Слава богу, — прошептал Антон Петрович. Он выпрямился, сжимая в пальцах ватку с нашатырём. — Вы меня, ребята, в могилу сведёте, честное слово. То один помирать собрался, то второй. — Что случилось? — слабо пробормотал Миша. Он обвёл взглядом фронтовиков, стоящих возле кровати. Надо сказать, чужой. Потребовалось некоторое время, чтобы сориентироваться, но всё же Миша понял, что находится в комнате Серёжи. И лежит на его кровати. В другое время это заставило бы его смутиться, но сейчас Мише было немного не до того. Он чувствовал жуткую слабость во всём теле, как будто целые сутки разгружал вагоны с углём, а потом эти самые вагоны хорошенько по нему проехались. — Ничего, ничего, не случилось, — ласково пробормотал Михаил Александрович. — Ты просто упал, но теперь всё в порядке. Мы просто хотели убедиться, что ты проснёшься. Знаешь, где ты? — У Серёжи дома, — ответил Миша. — А он где? — А адрес помнишь? — обеспокоено спросил Антон Петрович. — Детская семнадцать, — проговорил Миша и нахмурился. — Где Серёжа? Он появился несколько секунд спустя, прижимая к себе тазик, на ободке которого лежал платок. — Очнулся, — выдохнул Серёжа, подлетая к Мише. Антон Петрович и Михаил Александрович тактично удалились, переглядываясь и едва заметно покачивая головами. Серёжа опустил тазик на пол, затем подтащил к кровати табуретку и опустился на неё. — Ты меня напугал, — признался он, вымачивая платок в холодной воде и укладывая на лоб Миши компресс. Сразу стало полегче, боль отступила и сознание прояснилось. — Извини, — Миша попытался выдавить из себя улыбку, но не смог. — Расскажи, что произошло. Я только помню, что Екатерина Васильевна сказала, что я ей не сын. Имя-отчество вместо пртвычного «мама» сорвалось с губ само собой. Миша прекрасно помнил тот момент, когда женщина, которая была его матерью, отказалась от него. Странным образом это воспоминание ничего не задело в Мише. Он не знал, с чем это может быть связано, но решил пока не копаться в этом. Хватит с него переживаний на сегодня. — Ты упал, — сказал Серёжа, и рука его сама собой потянулась к ладони Миши, легонько сжала её. — Потом Антон Петрович стал ругаться, а я просто орал от страха. Михаил Александрович взял тебя на руки и мы ушли. Мы боялись, что с тобой случится что-то ужасное, но всё обошлось. Вроде. Но мама всё равно пошла вызвать неотложку. — А сколько времени? — невпопад спросил Миша. Окна в комнате были плотно зашторены, так что понять, который примерно час, было невозможно. — Двенадцать или вроде того, — отозвался Серёжа. — Полежи со мной? — попросил Миша. Он как можно аккуратнее подвинулся, освобождая место и обвил руку Серёжи, прижимая её к своей груди. Стало так спокойно и тепло. Миша и сам не заметил, как уголки его губ медленнопоползли вверх. Теперь улыбка была настоящей, хоть и несколько измученной. — Я только прикрою глаза, — пробормотал Миша. — Ненадолго. Я не буду спать. — Ладно, — просипел Серёжа, смаргивая влагу с глаз. Он сглотнул ком в горле и навострил уши в ожидании прихода бригады неотложки.