Ленинградская коммуна

С самого утра погода не задалась. Мелкий снег, который шёл ночью, к рассвету превратился сначала в пургу, а после вовсе в самую настоящую метель. Ветер с яростью швырял пригоршни снежинок в окна, стучал по стеклу так, что оно тонко и жалобно позвякивало, а самы выл, то утробно, словно огромный злой волк, то высоко и тонко, будто беззащитный младенец. Миша открыл глаза, разбуженный особенно резким порывом ветра. Сонно заморгав, он повернулся с одного бока на другой, прищурился, уставившись на светло-серый прямоугольник окна. За ним ничего не было видно, кроме голых чёрных стволов, которые гнули скрюченные ветки, поддаваясь вьюге. Снежинки кружились с бешеной скоростью, сливаясь в одну стену. Миша, высунув руку из-под одеяла, потёр лицо, затем спрятал зевок в кулак. Если за окном завывал ветер, здесь, в комнате, было относительно тихо. Слышалось только сонное дыхание, поскрипывание пружин и, внезапно, неразборчивое бормотание. Миша чуть нахмурился, подобрался к краю кровати и глянул вниз. Там, на матрасе, разметался Серёжа. Покрывало сползло ему куда-то в ноги, поэтому верхняя часть его тела была беззащитна перед пробегающим по полу сквозняком. Должно быть, Серёжа замёрз, поэтому и говорил во сне. Нужно было его согреть, и дело было вовсе не в разговорах, а в том, что Серёжа снова мог заболеть. Справедливо рассудив, что затащить его на кровать не получится, Миша сам сполз на матрас, прихватив с собой одеяло. Немного потолкавшись, он сумел чуть сдвинуть Серёжу, а потом улечься сам, накрыв их обоих одеялом. Совсем скоро Серёжа пригрелся, успокоился, задышал ровнее. Миша, прижавшись к нему, не смог сдержать улыбки. Да, впереди у него было много чего неприятного, чего стоил только предстоящий поход за вещами, но сейчас, именно в эту минуту, Мишка был счастлив, так что просто решил наслаждаться. В воскресенье никто не торопился рано вставать, а сам Миша уже неплохо выспался, учитывая, что вчерашний день он провёл в постели почти целиком, поэтому, едва жильцы комнаты завозились, начиная потихоньку просыпаться, Мишка быстро ретировался на кровать. Очевидно, здесь к их с Серёжей отношениям никто бы не стал придираться, но Миша вовсе не хотел никого смущать и выставлять свои чувства напоказ. Наконец наступило утро, не по часам, а по-настоящему, когда вся квартира проснулась, захлопали двери, зазвучали голоса, загремела на кухне посуда. — Ты разговаривал во сне, — беззлобно поддел Миша Серёжу, когда они умывались. — Да? — искренне удивился он, вытаскивая изо рта зубную щётку. — И что я говорил? Миша пожал плечами. — Было слишком неразборчиво. Но ты просто замёрз. Покрывало зачем-то скинул. — Мне снилось, что я отбиваюсь от кого-то, — признался Серёжа и зябко поёжился. — Я не видел его лица, но мне было очень страшно. Зато потом всё стало нормально, сон пришёл хороший. Как будто я где-то, где тепло. Солнце светит, кругом поля. Хорошо, короче. Миша улыбнулся. За завтраком снова собрались все, как одна большая семья, и опять царила спокойная обстановка, потому что снова не было Пестеля. Жители квартиры были несказанно рады этому, и только Мария Степановна, выглядящая несколько нервно, всё же не выдержала: — Он ведь у себя заперся и уже второй день не выходит, — сказала она, опасливо озираясь. — Как бы не случилось чего. — Да что с ним случится! — махнул рукой Евгений Петрович. Он стал необыкновенно смелым в последнее время, когда Павел Иванович перестал показываться в коридоре или на кухне. — Зальётся, разве что, по самые глаза. Матвей, до этого смотрящий только в свою тарелку, встрепенулся, со страхом уставился на мужчину. Ипполит, сидящий рядом с Серёжей, возле самого края стола, впился тяжёлым взглядом в друга, словно хотел его пришибить прямо на месте. — Он что, всё это время пьёт? — растерянно пробормотал Матвей. — Горе заливает, — пренебрежительно фыркнули в ответ. — Так ведь, должно быть, погиб у него ребёнок-то, — задумчиво и грустно пробормотал Антон Петрович. — А заодно, может, и Софья эта. Матвей, побелев, подорвался из-за стола так резко, что опрокинул табурет, а затем выскочил с кухни, словно пробка из бутылки. — Зачем вы так, Антон Петрович?! — укорила ветерана Анна Семёновна, но её слова были перебиты скрипом. Это Ипполит, стремительно отодвинувшись на табуретке от стола, бросился вслед за другом. — Вот тебе и доброе утро, — пробормотал Михаил Александрович. Миша со страхом поглядел на Серёжу. Неужели Софья действительно могла потерять ребёнка, а заодно и свою собственную жизнь, всего лишь из-за крысы? — Надо бы их успокоить, — Серёжа поднялся из-за стола и Миша, как приклеенный, повторил его движение. — И правда пойти, проверить, как там Павел Иванович. А то мало ли. В коридоре пацанов не было и Серёжа даже удивился. На улицу они убежать не могли, а добраться до комнаты за такой короткий срок было, по его мнению, не реально, но всё же они с Мишей двинулись к сороковой квартире. Они прошли мимо уборной, когда до них донёсся приглушённый всхлип. Миша тронул Серёжу за руку, чтобы он остановился, потом приложил палец к губам. -…из-за нас, всё из-за нас, — несчастно сипел Матвей. — Теперь уже ничего не сделаешь, они умерли, мы их убили, их обоих! — Замолчи! — раздалось яростное шипение Ипполита, а потом вдруг послышался глухой удар и короткий вскрик. — Закрой рот! Будешь чесать языком, мы тоже сдохнем. Молчи, ясно? Мы малолетки, нам по-любому ничё не будет. — Я не могу, — проскулил Матвей. — Надо признаться… — Я тебе язык отрежу, понял?! Серёжа не выдержал, дёрнул за ручку и хлипкая дверь распахнулась. Матвей, прижавшись к стене, трясся от ужаса, прижимая руки к животу. Ипполит навис над мальчиком, олицетворяя собой сущую ярость. Когда он повернулся и встретился с Серёжей глазами, у того волосы на голове встали дыбом. Такой взгляд мог быть только у лютого зверя, но никак не у его Польки, голубоглазого младшего братишки… — Что тут происходит? — еле выдавил Серёжа, всё ещё чувствуя ледяные когти страха, впившиеся в его внутренности. — Кого вы убили? Даже задавать подобный вопрос было противоестественно, и Серёжу начала колотить нервная дрожь. Миша, ещё не отошедший от шока, всё же взял руку друга в свою, но даже присутствие родного человека не помогло. Как можно доверять ему, если родной брат скрывает настолько ужасную тайну? — Двух кошек, — не моргнув глазом, ответил Ипполит, смотря на Серёжу в упор. — Случайно. — Тогда причём здесь то, что вы малолетки и «вам ничего не будет»? — Подслушивали бы дольше, поняли бы, — с неожиданным холодом в голосе сказал Ипполит. Матвей, напуганный, прошмыгнул в коридор, а потом бросился к себе в комнату. Серёжа смотрел на брата, но тот спокойно выдерживал его взгляд и чувствовал себя куда увереннее, чем тот, кто был старше его на десять лет. — Нет такой тайны, которую можно скрывать вечно, — наконец сказал Серёжа и отступил. — А чистосердечное признание смягчает наказание. Потрясённый происшествием, Серёжа, тем не менее, ничего не сказал матери. Весь день они сидели в комнате, мать строчила на швейной машинке, Миша с Серёжей читали одну книгу на двоих, а Ипполит шатался на улице. Серёжа беспокоился о Матвее, но тот, очевидно, не выходил из комнаты, предпочитая отсиживаться там. Чем ближе подбирался вечер, который в конце декабря всегда наступал слишком быстро, тем больше Серёжа волновался. Непонятное гнетущее чувство поселилось у него в душе, он отказался читать, оставив книгу Мише целиком и полностью, а сам поднялся. — Пойду, поищу Ипполита, — сообщил он, направляясь к двери. — Уже темнеет. Мать покивала головой и Серёжа, жестом остановив поднявшегося было за ним Мишу, вышел в коридор. Нервозность только усиливалась, пока он собирался, так что когда внезапно Павел Иванович вышел из своей комнаты, Серёжа чуть не подскочил от неожиданности и страха. — Добрый вечер, — боязливо пробормотал он. Пестель глянул на него с презрением, мотнул головой в неясном жесте. Выглядел мужчина не слишком хорошо, но, по крайней мере, был трезвым, хотя от него и исходил запах алкоголя. Павел Иванович прошёл на кухню, а Серёжа, быстро повязав шарф, выскользнул сначала в парадную, а после на двор, куда уже спустились морозные сумерки.