Ленинградская коммуна

Павел Николаевич стоял под фонарём, кутаясь в полушубок и тревожно осматриваясь по сторонам. Наверное, Миша здорово его напугал. Ещё бы, ничего не объяснил, да ещё и ушёл с каким-то совершенно незнакомым парнем. Судя по тому, как Павел Николаевич выглядел, ему не удалось хорошо отдохнуть, но, по крайней мере, хоть сколько-то он поспал. Его глаза теперь были не такими мутными и он крепко стоял на ногах. — Привет, — Миша остановился в нескольких шагах от отца, как будто это могло послужить защитой. Серёжа встал рядом, ненавязчиво и незаметно прикасаясь локтем к локтю Миши. — Привёл с собой группу поддержки? — беззлобно, но с удивлением спросил мужчина, увидев Серёжу. — Добрый вечер. Серёжа поздоровался в ответ, потом покосился на Мишу, ожидая, когда он заговорит. Внутри, где-то повыше солнечного сплетения, всё сжалось. Хотелось, чтобы всё это побыстрее закончилось. Не важно, как. Конечно, лучше было бы, если бы всё разрешилось благополучно, но сейчас Серёжа был готов даже к худшему развитию событий, лишь бы пройти всё это. — Что случилось у тебя на работе? — вдруг спросил Миша. Серёжа посмотрел на него круглыми глазами и даже хотел пихнуть, но потом передумал. «Наверное, не хочет вот так в лоб говорить, — подумал Серёжа. — И правильно. Такие вещи резко не сообщают. Мало ли». — Пойдёмте? — Павел Николаевич зябко повёл плечами. Стоять на одном месте было холодно, даже несмотря на телодвижения. — Мы же с тобой, Мишка, не виделись целых три дня, считай. И всё это время меня даже дома не было, ночевал в ординаторской. Всё боялся проморгать. Поступила к нам девчушка, точнее, как поступила… Приползла еле-еле. Истощённая, с поломанными рёбрами. Мы за неё боролись, как могли. Ужас, конечно, кто же так может человека покалечить? Каким зверем надо быть? Павел Николаевич замолчал, качая головой. — Вы её спасли? — с надеждой спросил Серёжа. Ему отчего-то стало жалко эту девушку, пусть он совсем её не знал. Да и не хотелось, чтобы труд врачей пропадал даром. — Состояние стабильное, — ответил Павел Николаевич, — но прогнозы не очень хорошие. Она слаба, истощена. Чтобы восстановиться, е организму потребуется время… — он вздохнул, рассеянно пожевал губами. Было видно, вспоминать всё это ему не очень приятно, поэтому он, выговорившись, теперь хотел перевести тему, и обратился к Мише: — А что ты хотел мне сказать? Потребовалось некоторое время, чтобы он собрался с мыслями. Миша выглядел сосредоточенным и решительным, но Серёжа даже через слои одежды чувствовал, как по телу Миши пробегает дрожь. В какую-то секунду показалось, что Миша отступит, ничего не скажет, но всё-таки он заговорил: — Не знаю, как всё это объяснить, потому что у меня просто нет слов. Всё так сильно изменилось, в общем… Я больше не буду жить дома. — А где ты тогда будешь жить? — рассмеялся Павел Николаевич. Ещё не понял, что Миша говорит серьёзно. — На улице? Миша тяжело сглотнул. Сердце сорвалось с места в карьер, мгновенно разгоняя кровь по венам. Сделалось жарко, Миша вытер вспотевший лоб. Пульсация сердца отдавалась в ушах, так что все окружающие звуки оказались приглушены. — Я буду жить у Серёжи, — Миша еле ворочал языком, с трудом цепляя мысли и пытаясь составить из них более-менее внятное предложение. Он не смотрел на отца, опасаясь, что если увидит его лицо, то испугается. — Это ещё почему? — в голосе отца слышалось удивление, но пока что Миша не улавливал ноток злости. — Моя… — Миша запнулся. Нужно было произнести это слово, но у него язык не поворачивался. Он до сих пор помнил ту боль от слов «Ты мне не сын». — Твоя жена выгнала меня из дома. Павел Николаевич остановился, посмотрел на Мишу таким взглядом, словно он только что признался в убийстве младенца. — «Моя жена», — переспросил он. — Да что с тобой, Миша? Это ведь мама твоя… Выгнала… Да не может такого быть! «Ещё как может! — мысленно завопил Серёжа, но невероятным усилием воли сдержался от того, чтобы не закричать в голос. Как бы ему ни хотелось защитить Мишу сейчас, он понимал, это только его бой. — Но это правда, она выгнала меня, — сказал Миша, шумно сглотнув. Ему было невыносимо находиться здесь. — Мы должны поговорить, — решительно сказал Павел Николаевич. — Поговорить все вместе и во всём разобраться. — Хорошо. — У Миши словно открылось второе дыхание. Он понял, что сейчас нужно совершить последний рывок и был готов на всё. Миша ощущал себя диким животным, попавшим в капкан. Освободиться можно было только одним способом — отгрызть себе лапу. Это Миша и собирался сделать. Пусть будет больно и страшно, зато потом он будет свободен. — Но Серёжа пойдёт со мной. — А что ты за птица такая, Серёжа? — спросил Павел Николаевич. — Где живёшь, чем занимаешься? — Я учусь на втором курсе в Ждановском, на физическом факультете. А живу в коммуналке, в комнате с мамой и младшим братом. — Даже так… — задумчиво сказал Павел Николаевич, а потом повернулся к Мише: — Как же ты там будешь жить? — Спокойно, — отрезал он. — По крайней мере, там никто не будет замахиваться на меня ножом. Мише стало вдруг всё равно, поверит ему отец или не поверит. На место страху пришла невесть, откуда взявшаяся злоба. Не зря загнанные в угол сопротивляются яростно и до последнего. — О чём ты говоришь? Кто замахивался? — Поговоришь со своей женой и узнаешь. — Миша, хватит так говорить о своей матери, — Павел Николаевич строго посмотрел на сына. — Объясни, что происходит. — Пусть она сама тебе объяснит, — спокойно ответил Миша. Он сосредоточился на том, чтобы переставлять ноги и не терять самообладания. «Нужно пройти через это, — мысленно твердил он себе. — Просто пройти через это и потом станет легче». Чем ближе они подходили к дому, тем сильнее у Миши колотилось сердце. Это было похоже на побег от собаки на велосипеде. Ты знаешь, что, в конце концов, сможешь уехать, но понимаешь, что без жертв не обойдётся. Как минимум, ты останешься седым. Когда они зашли в парадную, пульс у него, должно быть, в несколько раз превышал норму. Миша тут же расстегнул полушубок, пытаясь хоть как-то охладиться. Нательная майка неприятно липла к телу. «Скорее бы всё это закончилось», — думал Миша, заставляя тяжёлые ноги двигаться. Когда он оказался на лестничной клетке перед дверью своей бывшей квартиры, затылок неприятно заныл. Миша сделал глубокие вдох и выдох. «Не хватало ещё раз хлопнуться в обморок. Даже не думай». Павел Николаевич засуетился, чуть не выронил ключи, но всё же сумел открыть дверь. Всё трое зашли в полутёмную прихожую. На кухне горел свет. — Вы что, не разденетесь? — спросил Павел Николаевич, снимая ботинки. — Нет, — решительно сказал Миша. «Если снова придётся убегать, не хочется выпрыгивать без верхней одежды», — подумал он, но вслух ничего не сказал. — Катя, я… Мы дома, — сказал Павел Николаевич, повесив полушубок на крючок. Екатерина Васильевна вышла с кухни, потом замерла, уставившись на Серёжу с яростью. Он буквально ощутил этот полный злости и презрения взгляд на своём лице. Ему хотелось закричать что-то вроде: «Давай, чёрт возьми, набросься на меня с ножом, сумасшедшая баба», но Екатерина Васильевна его опередила: — Опять припёрся, содомит несчастный! Паша, зачем ты их сюда привёл?! Пусть убираются! — Катя, ты что? — Павел Николаевич, явно не ожидавший такого, сделал полшага назад. — Ты о чём вообще говоришь? — Не появляйтесь в моём доме! — продолжала бушевать женщина. Казалось, она просто обезумела. — Этот вот, чёрт долговязый, затащил твоего сына в постель! Пусть оба катятся к чёрту! — Да сами вы катитесь к чёрту! — не выдержал Серёжа. Он схватил Мишу за руку, в любой момент готовый сорваться с места и дать дёру. — Вам там самое место, вы чуть Мишу не убили! — Молчать! — взревел Павел Николаевич. — Молчать, — уже тише повторил он, когда установилась тишина. — Поговорим спокойно, мы люди, в конце концов. Идёмте на кухню, сядем и поговорим. — Я не пущу этих, — презрительно скривилась Екатерина Васильевна. — Дальше порога им делать нечего. — Хорошо, — покорился Павел Николаевич, — будем говорить здесь. — Объясните, что произошло. — Твой сын педераст, вот, что произошло! — истерично выкрикнула Екатерина Васильевна. — А этот вот, — она мотнула головой в сторону Серёжи, — вообще совратитель. — Во-первых, не надо оскорблений, — твёрдо сказал Павел Николаевич, — а во-вторых, с чего ты взяла? — С того, что он лёг под вот этого вот… Я видела своими глазами. Мерки они снимали для костюма. Прекрасно знаю я такие мерки. Павел Николаевич глубоко вздохнул. — А что за история с ножом? Ты на них замахнулась? — Да убить мало! — снова закричала Екатерина Васильевна. Павел Николаевич поморщился. — Миша, теперь ты объясни. Это всё правда? — Что я «педераст»? — спросил Миша. — Получается, что так. Извините, что расстроил вас. Я уйду и больше не буду мешать. — Убирайся! — рявкнула Екатерина Васильевна. — Катя, ради всего святого! — гаркнул Павел Николаевич. — Миша, тебе всего пятнадцать. Как ты будешь жить? Кто тебя будет обеспечивать? Серёжа, который живёт в общежитии и учится? Будь благоразумным, возвращайся домой. — Нет! — выкрикнул Миша одновременно с Екатериной Васильевной. Серёжа незаметно дёрнул Мишу за рукав, покосился на дверь. Миша и сам понимал, оставаться здесь дальше бессмысленно. — Извините, что так вышло, — сказал он. — Если сможете, простите меня. Миша развернулся и стремительно вышел из квартиры. Ругательства Екатерины Васильевны ударились ему в спину. Он хотел снова побежать, но не сделал этого. Ноги просто бы не смогли унести его так быстро, как бы ему хотелось, поэтому Мише пришлось просто идти. Он чувствовал, что Серёжа идёт чуть позади него. Они спустились на один лестничный пролёт, когда Павел Николаевич догнал их. Он остановился на одной из последних ступеней, протянул руку к сыну. — Мишка, не руби с плеча… — начал он, потом запнулся. — Может, что-то можно ещё придумать. — Ничего, — покачал головой Миша. Он ощущал странное спокойствие во всём теле, как будто ему вкатили лошадиную дозу успокоительных. — Ты сам всё видел. Договориться нельзя. С таким человеком, как она, это просто невозможно. — Ей просто нужно время, я думаю… — Павел Николаевич провёл ладонью по лицу. Нижняя губа у него дрожала. — Прости, Миша. Я так старался обеспечить тебя всем, чтобы ты ни в чем не нуждался, пропадал на работе сутками. А в результате лишил тебя отца. Миша сглотнул. Глаза защипало от подступивших к ним слёз. — Ничего, пап. Ты мне много другого дал. Спасибо. Я бы остался, просто не хочу тебя позорить. — Ты меня не позоришь, — Павел Николаевич сделал над собой очевидное усилие. Глаза у него заблестели. Было видно, он держится из последних сил. — ты же так хорошо учишься. Учись и дальше, хорошо? — Хорошо. — Миша нервно облизнулся. — Если только в школе обо всём этом не узнают. Тогда придётся искать другую. — Не узнают. Это я тебе обещаю. Миша попытался улыбнуться, но улыбка вышла дрожащей и жалкой. С каждой секундой было всё невыносимее оставаться здесь. Хотелось упасть пластом и реветь, чтобы выпустить накопившиеся эмоции. — Ты можешь прийти в гости, наверное, — Миша покосился на Серёжу, ища поддержки и тот сразу же вступил в игру. — Да, приходите как-нибудь. Детская улица, дом семнадцать, — сказал он. — Убедитесь, что у нас там не притон. — Я и так знаю, — просипел Павел Николаевич. — Ну, ступайте. Они вышли на улицу. В антрацитово-чёрном небе приветливо перемигивались звёзды. Миша остановился, запрокинув голову. Он так и не застегнулся, поэтому от его тела теперь исходил пар. — Застудишься, — пробормотал Серёжа, кутая Мишу в полушубок. — Потом посмотрим на звёзды. Пора домой. — Я как будто сейчас умру, — сказал Миша, еле переставляя ноги. Хорошо, что Серёжа позволил ему повиснуть на себе, иначе бы Миша рухнул куда-нибудь в сугроб и просто остался сидеть там, наплевав на холод. Взмокшее тело постепенно остывало и теперь мороз пробирал до костей, легко преодолевая преграду в виде одежды. Судя по тому, как дрожал Серёжа, ему тоже было холодно. — Нет, ты умрёшь точно не сейчас, — покачал головой Серёжа. Он крепко держал Мишу за талию, подстраиваясь под его шаги. Теперь он точно знал, он больше не отпустит Мишку. Что бы там ни было, он всегда будет рядом. — Почему? — спросил Миша, крепче прижимаясь к боку Серёжи. — Потому. Я скажу, когда будет наша остановка. Миша устало, но благодарно рассмеялся, неуклюже вытянулся, чтобы поцеловать Серёжу в щёку. Обоим стало теплее.