Соседи

It's uncontrollable Such a beautiful desire There's something sinister about the way it hurts When I watch it burn Because I can't go back

      – Был бы ты другим, жизнь была бы проще, знаешь, – вздыхает отец и уходит на кухню ставить чайник. В дни трезвости он иногда говорит такое Владу. Никогда не поясняет, не вдаётся в подробности. Они оба понимают, о чём речь.       Обоим не хотелось бы об этом говорить вот так. Влад лишь благодарен, что отец не отрёкся от него и не лупит по пьяни, как это у многих бывает. И на том спасибо. По крайней мере, за тамбурной дверью ему не надо бояться или оглядываться.       Влад, может быть, и рад другим быть, да вот только как? Вот только… зачем? Кому-то не нравится, что он с пирсингом, волосы его вечно лохматые, кому-то – что гей. Кто-то кривится, увидев его накрашенные ногти, другие – косо пялятся на сетчатые колготки, выглядывающие в дырах рваных джинсов. И что? Владу тоже многое не нравится. Он же не думает, что по его меркам люди должны жить, одеваться. Любить. Почему они все считают, что им можно указывать? Кто сказал, что их нормы – норма, и он должен им соответствовать?       Влад каждый раз супится, проходя мимо местной шантрапы, и сжимает челюсти. Когда надо – сушит зубы, потому что с дурачка что возьмешь? Анализы только. Так он кровь регулярно Стасяну сдаёт. Персональный пункт приёма.       А эти… Они даже не раздражают его, и все выкрики похожи на жужжание назойливых, но всё-таки просто мух. Это вон Славик вечно рычит, чуть что. А Владу насрать на них. Ну, точнее, как насрать. Ему плевать на то, что они говорят. Факт. Он не любит, когда его бьют или портят его вещи. Тоже факт. Поэтому не огрызается. Почти. И улыбается.       Дурачки у них на районе обычное дело. В отличие от геев.       Мама, когда еще была его мамой по-настоящему, а не просто по документам, говорила – улыбка всё в жизни делает проще, Владик.       Влааадик, тянет мысленно её голосом Влад и каждый раз не может сдержаться, чувствует, как кривится лицо. Она не была плохой, его мать.       Пока не ушла от них, она была лучшей.       Она никогда не говорила ему, что красить губы мальчикам нельзя, никогда не застывала в ужасе, застав его в попытках натянуть на себя ее юбку и туфли. Никогда не покупала машинки и пистолетики с пульками, потому что Влад любил Лего с дворцами и раскраски с принцессами и животными. Она, когда была мамой, аккуратно снимала с него юбку и стирала помаду, а потом покупала мороженое. Говорила тихо о том, что среди людей не принято, чтобы мальчики в юбках ходили. Вот только не успела объяснить, что за это еще и по лицу можно получить – работа вдруг заменила ей мужа, детей и семью в целом. Может, она и не стала плохим человеком, но уже не была лучшей для них с Алесей и для отца.       А Влад чуть позже прошел самостоятельно школу жизни. Ему было пятнадцать, когда он на практике понял, что лицо и целые рёбра важнее самовыражения. Юбки с тех пор Влад не надевает даже в безопасной обстановке клубов. Стасяна старается обходить по касательной. Губы красит по случаю. А к некоторым вбросам в одежде и мелочам типа крашеных ногтей и пирсинга он всё-таки местных приучил. Постепенно, как приручают диких животных. Иногда ему кажется странным, что его не бьют за гаражами двадцать четыре на семь, а только словесной форме доносят свою ненависть. Но потом он пересекается ночью с таким мудлом, как Кир, например, и всё становится на свои места. Просто он не дёргается, вот и не трогают. А с Киром не вышло гордо мимо пройти, потому что тот мучил их дворового кота. Полосатый на прикорме у бабулек, у него даже ошейник есть именной, Влад сам брелок повесил. Но Киру плевать на всё. Кот мимо не так прошёл – можно и его пнуть. А тут Влад, заступился. А потом – уже за него – заступился Славик.       Он теперь думает, с чего его вечно Славик защищает. Вон, полез же на Кира, а мог молча мимо пройти. Зачем ему эти заботы лишние? Ведь уже не маленький. Влад в смысле. И давно прошло то время, когда Славик с ними малыми сидел. Алесе сказки читал, с Владом в одолженную у друганов, одну на весь двор, приставку играл. Байки всякие травил. Показал, как можно красиво завязать шнурки в кедах, как обрабатывать ссадины. Даже таблицу умножения помог выучить. У него такой способ был, вроде проще простого, но очень помог тогда Владу запомнить все эти три на восемь, пять на семь.       Это случилось примерно год назад, когда у Влада в первый раз встал на Славика. Не просто там, секса захотелось абстрактного, а вот именно с ним, со Славиком. Ох и обосрался тогда Влад. Избегал какое-то время вообще его, а Славик заловил как-то в подъезде и спросил, чё не так, малый? Да всё так, Слав. Просто Владик кукухой поехал. Он не сказал этого, конечно. Сделал вид, что всё отлично, просто проблемы дома. Хоть в чём-то от его семьи польза. Стыдно, правда, было. Славик-то всем сердцем за них переживает, Влад вот ни грамма не понимает – что они ему сдались с Алесей? Один гемор только с такими соседями. А он всё носится, помогает. Как будто родной им. Влад именно так себе тогда, кстати, и объяснил свое влечение к Славику: смешалось в голове просто всё: и благодарность вместе с платонической любовью, и влечение с желанием любить и чтобы его кто-то любил перепутались там внутри. Коктейль похлеще молотова у Влада внутри образовался. Он не знал, что с этим делать, решил – само пройдет. Найдет себе парня, переспят они. Может, повезёт, и влюбится. Нормально уже влюбится, а не ошибочно. И всё встанет на свои места. В честь таких умных и взрослых выводов Влад на мамины деньги сделал тогда себе первый прокол – мочку пробил. Чтобы было напоминанием.       Владу почти восемнадцать, у него с тех пор на теле плюс восемь новых проколов, плюс с десяток попыток влюбиться, первый – и неудачный – секс с девушкой, первый минет с парнем, первый секс с проникновением. Он пробовал встречаться, ему даже нравилось какое-то время, пробовал отношения на одну ночь, пробовал убиваться на учёбе и вообще не думать про отношения. В голове мысли всё равно не упорядочивались. Рано или поздно Славик снова делал что-то такое или совсем ничего не делал – Влад просто видел его, говорил с ним, застревал взглядом на его губах или руках – и всё. Новый прокол и желание вскрыться и достать изнутри зудящее, совершенно неуместное и лишнее чувство.       Глупо думать, что это любовь. Всё дело в том, что Славик – единственный, кто по-настоящему заботился о Владе с тех пор, как они поселились здесь с родителями и те разбежались: отец к бутылке и угрызениям совести, а мать – к работе. И от них всех подальше. Но как объяснить мозгу, что его переклинило? Влад даже пытается к психологу. Ощущение, что зря он вообще решил попытаться.       «Ты зациклился на этом чувстве, и в итоге тебя бросает от отрицания до паники. Это уйдет со временем, не переживай. Чем больше копаешься в себе, тем больше концентрируешься на этой эмоции».       Да ни на чём он не зациклился. Влад вообще не концентрируется на этом. Он забывает, не думает. Он прекрасно живет, развлекается, в клубы ходит и на свидания. Он, в конце концов, кончает с другими парнями и не представляет при этом Славика.       Влад врёт даже себе, как ему поможет психолог.       – Где ты шляешься, сын? – спрашивает его отец, когда он приходит с рассветом и первой электричкой. Спрашивает каждый раз, не говорит – весь в мать, но всем видом показывает, что так и есть. Что Влад тоже за красивой якобы жизнью сбегает и так предает их с Алесей. Влад закатывает глаза на это.       – В клубе, па. Это такие ночные заведения, надо же мне отдыхать, как думаешь? – Влад знает, что давит намёками на больное. Ровно так же, как знает, что отцу будет стыдно ровно до ближайшего срыва. А потом и не вспомнит.       Влад, конечно, не скажет, что в этот раз или не в этот, но в следующий, он возвращается не из клуба, а от парня. Натянет толстовку пониже, надеясь, что отец в полутьме утра не разглядит обтягивающих под кожу леггинсов, или любимых сетчатых колготок в рваных джинсах, или что глаза накрашены – тоже не разглядит. Отец трёт переносицу. Чешет затылок и уходит молча досыпать.       Владу не стыдно. Отцу, вроде как, неважно. Он и ждёт-то его только чтобы убедиться, что не нужна аптечка. Пару раз Влад не успевал спрятаться после встреч со Стасом. Отец теперь всегда начеку. Ну, когда не пьяный.       А с психологом он как-то в итоге вышел на то, как непросто-нелегко жить гею в их спальнике, и вот с этим она как раз помогла. Владу до звезды далёкой те слова, что кричат ему вслед или прямо в лицо, ему не хочется плакать или спрятаться под одеяло из-за плевков под ноги и зассаного – в прямом смысле – однажды рюкзака. Но проблемы из-за этого есть, и они иногда мешают жить. У него панические атаки, от которых подохнуть хочется. И хоть такого никогда в жизни не было – страх, что за ним гонятся, который хоть и редко, но накатывает так, что не избавиться от него. Владу, бывает, всё-таки снятся кошмары, но не с плевками и даже не с воспоминаниями о сломанных костях. Ему снится, что он один в полной темноте, иногда – что он голый среди толпы, иногда – что Славик равнодушно проходит мимо. И с этим после полугода встреч с психологом становится легче. Всякие практики и просто честный разговор постепенно начинают помогать.       – Думал, куда работать пойдешь, как окончишь? – спрашивает как-то отец, и Влад надувает щёки, изображая мыслительный процесс.       Когда отец пьёт – всё проще в какой-то степени. Можно вслух сказать, как ненавидишь эту жизнь, можно говорить, что ненавидишь этого пьяного мужика, который должен быть отцом, но, видимо, что-то пошло не так и у него эта роль не выходит. Можно представить, как собираешь вещи свои и Алесины и сваливаешь в закат, в другой дом, в другой район, может – даже в другой город. Когда отец не пьет, Владу не так легко притворяться, что он не любит его. Несмотря ни на что. И что всё равно он уедет отсюда, как только будет возможность.       – Еще окончить надо, па. Я только на втором курсе.       – Ты окончишь, ты умный, сына.       Владу хочется схлопнуться и не решать эти вопросы. Он хочет просто учиться, иногда курить на переменах, делясь с одногруппниками проблемами с курсачом или преподом каким-нибудь. Он хочет встречаться с кем-нибудь и влюбиться нормально, взаимно. Хочет гулять с Алеськой и звонить маме, может быть, хотя бы раз в неделю. И знать, что там ответят и что рады будут. Влад много чего хочет. Он хочет Славика, например. Это же не значит, что он имеет на это право или что это может привести к чему-то хорошему.       Влад после случая с воздушным змеем снова видит во сне Славика, подрывается посреди ночи в холодном поту и с жаром в трусах. И уже через пару минут надрачивает в ванной и бесстыже стонет, зажимая ладонью рот в надежде, что соседи спят и не слышат его за тонкими стенами. Он не откладывает на завтра и перед тем, как снова лечь и попытаться еще хоть немного поспать, пишет в ВК Тине, своему мастеру по пирсингу. Просит записать его на ближайшее время и лепит кучу стикеров с жалобными мордами.       Влад просыпается и сразу хватается за мобильный. Лыбится, как дурак – Тина по старой дружбе предлагает заходить прямо сегодня, "но не бляха в шесть утра, конечно". Влад думает, что пробить язык – отличная идея: Алеся посмеется с его шепелявости, а отец сейчас бухает и не заметит. Вечно он пилит его за проколы. Хотя даже в универе всем плевать на это.       Тина хороша и в своём деле, и как человек. И если бы Влад не был на сто один процент геем, он бы в нее влюбился, точно. В их вторую встречу он ей так и сказал, они потом еще кучу времени стебали друг друга возможным совместным будущим и количеством детей и кредитов. После их встреч – и со свежим проколом – Влад всегда чувствует себя лучше. Это другая лёгкость, не та, что бывает после встреч с психологом. Там он еще что-то переваривает, думает много. После болтовни с Тиной и нового ощущения пирсинга в теле он почти улыбается. Хочется глупо прыгнуть в лужу или взобраться на свой седьмой этаж пешком, изображая из себя при этом лучшего танцора страны. В лужу Влад прыгать не стал, кеды жалко, а вот лифт не вызывает, поднимается так, то перепрыгивая через ступеньку, то делая шаг назад два вперёд. К пятому этажу у него спирает дыхание и сердце выпрыгивает в горло, к своему седьмому начинает темнеть в глазах. Надо было всё-таки поесть перед сеансом, а то живот сводит и тошнит уже.       Влад ковыряется в замке, путает ключи, хотя они все разные, когда ему кто-то аккуратно стучит в плечо. Это не помогает, Влад пугается, потому что у него как всегда наушники и музыка орёт вовсю. Он роняет связку ключей на пол и дёргается, сдерживая крик. Вынимает наушник и резко разворачивается, чтобы наорать и глотает все возмущения, натыкаясь на хулиганскую ухмылку на лице Славика.       И почему они вечно сталкиваются по дороге квартира – мусоропровод? Влад лыбится, придумывая шутки про мусор и судьбу, и поднимает ключи.       – Здаров, малый, – скалится Славик уже широкой улыбкой. – Чё как сам? Испугался, что ли?       «Нет», – качает головой Влад, растягивая губы в ответной, а потом еще и хмыкает, мол, было бы чего пугаться. То, что сердце до сих пор стучит бешено – это не важно.       – А ты язык проглотил или что такое?       Влад смеется, стараясь не раскрыть рта, и от этого давится хохотом так, что слёзы выступают на глазах. Он смахивает их, ерошит чёлку, пряча за ней глаза, и думает, что ж так сразу про язык? Это даже забавно.       Славик вдруг щурится, сжимает челюсти и, сгребая его за грудки, прижимает к стене. Влад стонет от неласковой встречи спины с бетоном, опускает взгляд на кулак Славика, в котором тот сжимает ткань его ветровки – костяшки белые, ветровка трещит по швам.       – Ты бухой, что ли?       – Мм, – мычит Влад и качает головой, ну, чтобы наверняка уверенно выглядело.       – Не дай бог дурь какая – убью!       Влад сопит возмущенно, мотает головой еще яростнее. Потом сглатывает громко так, кажется, на весь подъезд слышно. Славик дышит тяжело, ноздри раздувает, глазами по лицу его бегает. Влад видит – Славик-то сам выпил пивка, как минимум. Не понимает он, с чего Слава бесится так на эту тему. Ну не бухает он. Так и Влад не бухает. Но всё равно, чуть что – отпизжу, говорит, только попробуй по батиной дорожке пойти. Влад будто сам не понимает.       – А фто тебе, Свав? Ну, есси я и выпив бы. – Влад сверлит его взглядом, Славик отвечает тем же. Ситуация смешная, но Влад смеяться не рискует больше. Он смотрит на вздутые вены на шее Славика, на татуировку, которую изучил уже тысячу раз, но ни разу не прикоснулся. А хочется. Так хочется, что Влад опять нервно сглатывает. Хоть бы в панику не удариться, думает он. Снова смотрит в глаза Славику и вздёргивает бровь вверх – ну, что молчишь?       – А я, может, ответственность за тебя несу, – говорит наконец тот, а Влад думает, что Славик несёт сейчас хрень какую-то. И старается не смотреть на него вовсе, стукается головой о стену и изучает измазанный горящими спичками потолок. По ощущениям мозги вскипели и благополучно стекли по позвоночнику в штаны. У него мурашки от дыхания Славика, который слишком близко, слишком долго так близко. Влада накрывает такое сильное возбуждение, что даже больно, и единственное, что он может, – это не заскулить и не начать тереться о Славиково бедро. Мысль о том, что тот отлупит его от души, немного успокаивает. Мысль о том, что единственный человек, который о нём переживает и заботится, откажется от него из-за такой тупости, как вставший член, помогает остыть.       – Пути меня, – просит Влад, жмурясь от дискомфорта. Ему уже плевать на боль в языке и тошноту от голода. Ему плохо от макушки до пяток и хочется домой. Свернуться на кровати калачиком и немного пожалеть себя. И в ванной запереться ненадолго. Или в обратном порядке.       – Тогда что ты говоришь, как двухлетка беззубая? – Хмурит брови Славик.       Влад медленно выдыхает, открывает рот и высовывает язык. Больно. Штанга цепляется за колечко в губе, он жмурится, но продолжает демонстрировать язык. Знает, что тот выглядит пока так себе: ранка кровит немного, сам язык вспухший, около пирсинга еще и даже зелень от метки не сошла. Да и вообще. Не собирался он светить проколом, не зажило, и штанга временная не очень ему нравится.       – Ёбанный свет, – хрипит Славик, и Влад чувствует, как тот разжимает кулак и отпускает из хватки. Влад закрывает наконец рот, облегченно вздыхает и поправляет куртку. Славик не отходит, всё так же нависает, и мысли в голове Влада орут разное. Лучше даже не прислушиваться, ему жутко. Славик выглядит… странно.       – Довоен? – шепелявит Влад, Славик коротко кивает, глядя на кольцо в губе, и отходит назад.       Влад думает, а вдруг Славику не нравится пирсинг? Может, тоже, как и отец, считает это уродством и всё такое?        – Сорян. Нагнал зазря, – говорит Славик и открывает дверь в тамбур. – Идём по домам что ли?       Влад угукает и проходит внутрь. Оглядывается.       – Мы с Алеськой кино смотъим. Хошь? – Кривится немного. Язык стал болеть сильнее, наверное, растревожил.       – А ты жрать как с таким вот ранением будешь? – скалится Славик, на что Влад фыркает. Ну дурак же.       – Буду пить, – аккуратно выговаривает он. – Так ты пидёшь?       – Пиду, – ржёт Славик, – только пожру дома, чтобы тебя не смущать нормальной едой.       Через полчаса Славик приносит пластиковый контейнер и даже чайную ложечку, аккуратно замотанную в салфетку.       – Вот. Мать на блендере взбила, там пюреха и котлеты. Два в одном. – Он чешет затылок и ставит Владу контейнер на колени. – Ешь, а то еще высохнешь, и ветром нафиг сдует.       Алеська смеётся и рассказывает, как ветром недавно сдуло её воздушного змея. И как Влад спас его с дерева.       Влад пытается едой протолкнуть огромный комок в горле, но получается плохо.       Кажется, он всё-таки зацикливается.       Влад в панике.