It's Inevitable

Сон неглубокий, но каким-то образом успокаивающий, лишённый сновидений, как будто прошлое задвинулось на задворки сознания. Каждый раз, когда Вэриан почти видит что-то конкретное, это тотчас испаряется, оставляя послевкусие затянувшегося беспокойства, но ничего достаточно резкого не будит его. Переход от сна к сознанию происходит плавно; в одну секунду дыхание становится мягким и ровным, а в следующую он с болью осознаёт, что просыпается. Глаза остаются закрытыми, пока он наслаждается последними мгновениями бездумного расслабления. — Папа... ты тут? Ответа нет, и алхимик распахивает глаза, моргая. Рядом пусто, одеяло откинуто, простыни холодные. Он садится, медленно зевает и вытягивает руки над головой. Пыльный солнечный свет просачивается сквозь окно, и он понимает, что буря прошла, а снежные вихри исчезли. Ни встречи с метелью, ни катастрофы, ни отчаянного путешествия к Короне, ни мольб о помощи. И на этот раз его отцу ничто не угрожает. Его, однако, нет в комнате, и мальчик решает спуститься вниз и приготовить себе завтрак, и если не сможет найти Квирина, то хотя б умоет лицо и рассеет затянувшуюся усталость. Как обычно, он не может вспомнить, когда ел в последний раз, и определённо похудел, судя по слабости в конечностях и измождённым линиям вокруг скул, которые он мельком замечает в ближайшем зеркале. Как странно снова оказаться в своём доме, где только он и отец. Вэриан и Квирин, отец и сын, живут вместе в Старой Короне. ...Нет, это не странно — так и должно быть. Всё почти вернулось на круги своя. Ещё несколько дней, и все угрозы исчезнут, а истории их жизней вернутся в прежнее русло. Возможно, Квирин даже расскажет правду о своём прошлом, и они смогут работать вместе во имя спасения деревни от постоянного продвижения чёрных камней. Как единая семья. Грозовая туча сомнений всё ещё витает в воздухе, но алхимик мысленно успокаивает себя. Начиная с сегодняшнего дня, всё будет по-другому. Никакого неповиновения, никаких опасных экспериментов, никаких криков на короля. Он пойдёт дальше, не оглядываясь. Вэриан спал в своей обычной рабочей одежде, за исключением обуви и сброшенных в лаборатории перчаток, где он изуродовал свою руку, которая, к сожалению, до сих пор пульсирует. Тяжело вздохнув, он соскальзывает с кровати, хмурясь, когда раненая ладонь задевает спинку кровати, и, натянув ботинки, бредёт по коридорам отцовского дома с мутными глазами и в мятой одежде. — Пап? — снова спрашивает он сквозь очередной зевок, высовывая голову из-за угла в пустующую кухню. По-прежнему ничего. Что-то не так. Мальчик подходит к двери и с тревогой замечает, что обуви отца нигде не видно. Более чем вероятно, что Квирин просто совершает обход Старой Короны, проверяя жителей после бури. В прошлый раз обвалилась одна из соседних крыш от снега, сырости и гнили, и мужчина провёл большую часть утра, отдав некоторые свои инструменты и следя за восстановлением. Как глава деревни, он обязан следить за благосостоянием народа, часто отодвигая потребности сына на второй план. По-видимому, это и есть причина его отсутствия сейчас. Но Вэриан не может избавиться от ощущения, что он ушёл по другой причине. По причине похуже. Нет никакой основы для этого чувства, кроме слабой интуиции, а интуиция — это болезнь науки, предубеждение, которое нельзя измерить и которое приводит к искажению данных. Подобно магии, она не имеет места в сознании учёного, гордящегося экспериментальными данными и статистикой. Однако в последнее время интуиция полностью отравляет подростка, разъедая практический интеллект, как кислота на перчатке и коже. Теперь за каждым углом его жизни скрывается непредсказуемый исход, ужас непредвиденной вероятности, парализующий чувства и приводящий его действия в неописуемый беспорядок. Янтарь, заточивший его отца, вызвал первую трещину, и с каждым ударом по его совести тонкая, как паутина, трещина паранойи расползается всё дальше по его сознанию. Ещё один удар — и он может разбиться вдребезги. Алхимик неподвижно стоит у входной двери, намереваясь услышать шаги, голос отца, доносящиеся снаружи, хоть что-нибудь, но с каждой секундой тишины становится всё яснее, что в доме больше никого нет. Возможно, Квирин говорит с жителями дома через дорогу о воде и её дефиците после того, как чёрные камни разрушили колодец. Если главный колодец будет уничтожен, а остальная вода замерзнет из-за пурги, это создаст проблемы для всех. Вполне логично, что Квирин отдал предпочтение такой серьёзной проблеме. Вэриан тянется к ручке двери, но колеблется. Что-то мешает ему двигаться вперёд, это неосязаемое чувство, не укоренённое в науке. Интуиция. Капелька пота стекает по щеке. Разочарованно вздохнув, он открывает дверь и выходит на холодный утренний воздух. На земле лежит тонкий слой снега, но большая его часть растаяла на солнце. Даже с постоянным бельмом на глазу от камней, Вэриан может оценить красоту Старой Короны, сверкающей на свету снега, покрывающего крыши, как кристаллы сахара. «Кристаллы.» Тряхнув головой, дабы развеять образы янтаря, мелькающие в мыслях, мальчик делает шаг в снег — и хмурится. Его ботинок провалился не так глубоко, как ожидалось, но, глянув вниз, он видит, что наступил на чей-то гораздо больший след. Значит, отец ушёл из дома. Ну, по крайней мере, если следы остались, то догнать его будет намного легче. Он лениво оглядывает горизонт, чтобы определить направление следов. Они ведут не к соседскому дому, а к лаборатории. «Что ж, это ещё ничего не значит», — в отчаянии убеждает себя алхимик. Квирин же вчера принёс его из лаборатории, и эти следы могли остаться с вечера. Нет, невозможно. Вчера шёл сильный снег, и их уже, вероятно, замело. Более того, они явно идут от входной двери, а не в её сторону. Нехорошо. «Если папа находится в моей лаборатории, это значит, что он мог видеть...» Вэриан срывается с места, а ноги дико скользят по льду. Обеими руками он пытается открыть дверь, хотя руку, перевязанную марлей, продолжает ломить, словно в неё воткнули тысячи игл, грудь вздымается от ужаса при виде приоткрытого люка в подземелье. «Нет, нет, этого не может быть.» Неужели ему не дано провести хоть один мирный день с отцом? Хоть полдня? Он не должен верить в карму, суеверие, которое нельзя доказать с помощью научного метода, но прямо сейчас он чувствует её тень, маячащую позади него со злобной улыбкой, смеющейся над несчастьем, что он навлёк на себя. Мир предоставил Вэриану второй шанс искупить свою вину, но он лишь в очередной раз доказал, что он такой же эгоистичный, ужасный и недостойный ничего. Во что бы то ни стало, он должен воспользоваться этим моментом, чтобы убежать, убежать от отца, убежать от Короны, спрятаться где-нибудь в лесу и прожить остаток своих жалких дней в одиночестве или найти высокий утёс, чтобы сойти с него и избавить мир от бесполезной твари. И конечно же, он делает прямо противоположное, отчаянно любопытствуя до самого конца. Мальчик через силу спускается по лестнице, тут же замечая, что брезент, которым он прикрывал янтарь, валяется на полу. Квирин с безвольно свисающими по бокам руками неподвижно стоит перед массивным кристаллом, тянущимся к потолку. Даже шарканье Вэриана не вывело застывшего Квирина из транса, будто он тоже попал в ловушку янтаря — ещё одна нежелательная мысль, от которой по спине пробегает дрожь. Он задаётся вопросом, как долго отец находится здесь в полном недоумении, не в силах понять, почему видит перед собой окаменевшего сына. А ведь всего несколько часов назад он самолично позволил самозванцу заползти в его постель и высосать из него незаслуженные отцовские чувства. — Папа..? Мужчина поворачивается, смотря на него поражёнными и в то же время отстранёнными глазами. Что-то в душе алхимика ломается, и справедливость и стойкость, что оставались в нём, уступают место смятению. Нервничая, как загнанное в угол животное, прислонившееся спиной к стене, Квирин произносит слова, способные расколоть окончательно: — Кто ты? Хуже всего то, что Вэриан не знает, как ответить, даже не знает, есть ли у него ответ. Он продолжает молчать. Отец осторожно подходит к нему и хватает за запястье. Неуверенный в том, что происходит, мальчик не думает сопротивляться да и вовсе не понимает, что происходит, пока лязг и щелчок не предупреждают его, что он уже никуда не сбежит. Квирин берёт тяжёлые кандалы, прикрепленные к ножке стола, и заковывает его руку. Вэриан смотрит на холодное железное кольцо вокруг запястья и в замешательстве спрашивает: — Зачем? — вряд ли он хочет услышать ответ. — Ты используешь какую-то тёмную магию, не так ли? Чтобы выдать себя за моего сына? — голос отца ровный, но напряжённый. — Братство послало тебя присматривать за мной? — Ч-что? — заикается подросток. — Кто послал? Я... я ни за кого не выдаю себя... Я... — Ты хоть вообще человек, а не одно из привидений того демона? — мужчина проводит рукой по детскому лицу. — В таком случае, полагаю, я напрасно трачу время на тебя. — Я не совсем понимаю, о чём ты, — выдавливает из себя алхимик. Это, по крайней мере, правда. — Меня посещало странное предчувствие в последние дни, что с тобой что-то не так. Особенно когда мы отправились в Корону. И я чувствовал себя виноватым, думал, неужели я настолько отдалился, что забыл собственного сына. Но теперь я понимаю, что должен был доверять своим инстинктам. — Я всё ещё твой сын. Если бы ты только позволил мне объяснить, тогда... я не знаю. В смысле, знаю, как это выглядит, это плохо, но... Квирин снова заговаривает, и в его взгляде вспыхивает явное недоверие. — Что ты с ним сделал? Вэриан закусывает губу и смотрит в пол. Слёзы наворачиваются на глаза, и он изо всех сил старается не дать им вырваться. — Не смей молчать — там мой сын! — мужчина ударяет кулаком по столу, и одновременно раздаётся звон стекла. Вздрогнув, мальчик резко вскидывает голову и видит, что одна из колб на краю стола упала на пол от сильного удара. О, так теперь отец собирается прочитать лекцию, когда нужно молчать, а когда нет? Какая смешная ирония. — Не соври ты насчёт камней, ничего бы этого не случилось! — кричит Вэриан. — Если бы ты просто рассказал мне, что происходит, я бы мог тебе помочь, — сдерживаемая досада выплёскивается наружу, несмотря на то, что очевидно, что вымещение своих обид на этом Квирине ни к чему не приведёт. — Если бы ты не обращался со мной, как с ребёнком, я бы... — Молчать. Это слово произносится с такой леденящей душу строгостью, что алхимик моментально затыкается на полуслове, стискивая зубы, а горло начинает болезненно сжиматься. — Ты знаешь, как убрать это? Как освободить его? — Нет, — с несчастным видом произносит он. Если б он знал ответ на этот вопрос, то не оказался бы здесь. Квирин вздыхает, держа глаза на застывшем в янтаре Паст-Вэриане. Вэриан бросает быстрый взгляд, ощущая необходимость ещё раз узреть созданную им реальность. Выражение боли на лице другого мальчика сохранится навечно, напоминая о том, кого нужно было принести в жертву в первую очередь. О нём самом в его временной шкале. Как бы упрямо он ни пытался отвернуться от правды, виноват в этом только Вэриан. Если бы была возможность поменяться местами с Паст-Вэрианом, окаменеть на вечность и дать другому шанс прожить счастливую жизнь со своим отцом, алхимик воспользовался бы ей не раздумывая. Квирин разворачивается к нему и протягивает руку, но мальчик отшатывается, думая, что сейчас получит пощёчину по-настоящему. Он не стал бы винить отца за это: в конце концов, Вэриан — лжец и предатель, паразит этой временной шкалы. Мужчина, конечно, ни за что б не ударил своего ребёнка, но его ребёнок заперт в янтаре, а его поимка равносильна задержанию безымянного преступника. Но отец не двигается, что заставляет Вэриана, наконец, поднять глаза. Он предполагает, что тот колеблется из-за элементарной человеческой порядочности и самоконтроля, чего самому мальчишке очень не хватало при столкновении с прошлым «я». Но затишье слишком затягивается. Рука Квирина опускается, и он в отчаянии смотрит себе под ноги. Взгляд сына следует за ним, и осознание приходит слишком резко. Дело скорее в том, что отец не может двигаться, потому что... Янтарь снова начал распространяться. Щупальца кристаллов начинают скользить от лодыжек по туловищу, и Вэриан замирает, совершенно растерянный. Тело отделяется от разума, плавая в отрешённом состоянии, а самые худшие страхи разыгрываются прямо перед ним. Он крепко зажмуривается, надеясь вырваться из этого невероятно правдоподобного сна. Но всё остаётся по-прежнему. Он не свернулся калачиком под одеялом в постели отца, счастливо избавившись от кошмара. Это не сон, это реальность. — Нет! — вскрикивает Вэриан. — Что..? Как? Как?! — То, что было в той склянке, — спокойно говорит Квирин, даже слишком спокойно для такой ситуации. — Это ты использовал, чтобы заманить в ловушку моего сына? — Что за скля..? Последние несколько минут прошли как в тумане, но в мыслях всплывает звук бьющегося стекла, когда отец ударил кулаком по столу. Прогрессия сцены стала щёлкать в мозгу мальчика, как движения автоматона. Колба с золотым реактивом упала на пол и разбилась у основания янтаря. Несмотря на то, что он помнит, как плеснул вещество на чёрные камни, колба, видимо, не была полностью пустой, и часть оставшейся жидкости вступила в реакцию с кристаллами янтаря. Глупый, несчастный случай — как и вся его жизнь. — Папа, прости меня, — всхлипывает алхимик, безуспешно пытаясь освободиться от кандалов. — Я не хотел, чтобы это случилось снова... «Только не снова, Вэриан.» К его удивлению, мужчина печально улыбается, позволяя янтарю скользить к шее. — Это моя вина, Вэриан, — вздыхает он, и тот чувствует, как разрывается сердце при звуке собственного имени из уст отца. — Я должен был тебя слушать. И янтарь полностью окутывает его, запечатывая болезненное и понимающее выражение на его лице. — Прости, — шепчет Вэриан. Единственный ответ, который он находит, единственная мысль, эхом отдающаяся в голове. — Прости... прости... прости меня... Тьма заполняет мысли, и он, наконец, сдаётся. ...Почти, но не совсем. Нет времени мысленно сжирать себя, нет времени признавать пустые неудачи своего замысла. Стол отрывается от пола, ноги уже болтаются в воздухе, а кристалл ползёт к скованной руке. Не успев оплакать отца, он впадает в панику и начинает бороться — но не может разорвать металлические оковы; у него едва хватает сил поднять тяжёлую книгу, чтобы не дрожали руки. Серое пятно проносится по полу и карабкается вверх по янтарным выступам, и Вэриан с досадой понимает — это Рудигер. В челюстях енота зажат ключ, который он, должно быть, тихо выкрал у Квирина, и Рудигер удручённо кладёт его на стол рядом со свободной рукой мальчика, печально скуля. — Спасибо, приятель, — шепчет он. Енот убегает с широко раскрытыми глазами, наполненными жуткой настороженностью, опасаясь этой ложной версии хозяина. Вэриан не может винить его. Держать ключ среди бинтов больно, и алхимик знает, что должен позволить янтарю поглотить себя, как задумано судьбой. И всё же он не раздумывает дважды, отчаянно проворачивая ключ и взбираясь вниз по краю поднимающегося стола. Отражается свет от янтаря, как от витражного окна, окружая Вэриана искаженным фракталом, ползущего по полу и отдаляющегося как можно дальше отойти от своей научной мерзости. Ему требуется около часа, чтобы встать и подняться по лестнице; ноги соскальзывают с каждой ступеньки, колени подгибаются от морального истощения, забинтованная рука онемело цепляется за перекладины, едва способная чувствовать что-либо, кроме боли. На секунду подросток решает отпустить её и позволить гравитации взять своё, но, к сожалению, он недостаточно высоко от земли, чтобы умереть мгновенно при приземлении. Более вероятно, что он разобьёт голову, потеряет сознание от сотрясения, а затем проснётся в агонии с размытым зрением и кровью, вытекающей из места удара. Он не достоин такой боли, даже если её заслужил. С трудом протискиваясь через люк, Вэриан пинком захлопывает за собой дверь и падает на пол комнаты, не желая шевелиться. — Мне так жаль, — снова хрипит он, ни к кому не обращаясь. Секунды тикают, искаженные усталостью и ужасом от того, что произошло, слёзы начинают течь из уголков глаз. Если каждая минута окажется часом, то остаток его времени будет тянуться бесконечно, — достойное наказание за вечность совершённых ошибок и разрушенных жизней. В ушах звенит. Нет сил стоять. Время летит незаметно. Солнечный свет из окна то исчезает, то ослепляет по мере движения облаков по небу, и каждый луч насмехается над ним, освещая всё вокруг, пропадая снова и снова. Тучи пыли повисают над ним, лежащим на холодном полу и свернувшийся в позе эмбриона. Вэриан тихо чихает. Как жалко. Хорошо, что он один. Тук. Тук. Тук. Сначала алхимик думает, что это шумит усиленный пульс от головной боли, норовящей раскрошить череп. Но повернув голову, видит, что дверь дрожит при каждом стуке, и вяло заставляет себя встать, нерешительно поправляя брюки и фартук. Он чувствует отлёжность на своей щеке, стряхивая с неё пыль. Шатаясь, мальчик идёт к выходу, не спросив предварительно у посетителя, кто там. Укол сомнения подсказывает ему, что это вполне может быть стража Короны, направленная сюда для ареста, или, возможно, один из его соседей, осведомлённый о его преступлениях, так что Вэриану стоит быть более осторожным. Он задерживается на том, что его всё-таки могут арестовать, поскольку ему больше нечего тут делать, как всегда. Гнить в тюрьме кажется предпочтительнее, чем быть свободным в мире, где лишь создаёшь проблемы для большего числа людей. Довольно ироничный поворот — отправиться в тюрьму в этой временной шкале вместо другой. Вправду смешно. Вэриан открывает дверь. — Вэриан?.. Это ты? О Боже, что случилось... Ты ранен? Он не хочет верить в то, что видит — вернее, кого видит. — Рапунцель?.. Если раньше у него не было галлюцинаций, то теперь точно есть. Зачем она в Старой Короне? Неужели Королевская гвардия слишком занята, и именно ей предстоит арестовать его? Если так, то как-то лестно, что она явилась, чтобы лично осудить его по-королевски. — В смысле, ранен? — трудно говорить; слова едва вырываются из горла. Она указывает на его руку, обмотанную запачкавшейся марлей, и алхимик отстраняется при этом напоминании. — Твоя рука, что случилось? Я имею в виду... ты не обязан мне говорить, но этого не было при нашей последней встрече. Ты с кем-то подрался? С тобой всё хорошо? — Да просто, — он замолкает. — Ничего, просто несчастный случай в лаборатории. — Если бы только исцеляющее заклинание ещё действовало, — бормочет принцесса, опустив глаза. — Я могла бы залечить твою рану... — Ничего страшного, — говорит он, отворачиваясь и пряча пылающие щёки. Жалость — последнее, чего он хочет от Рапунцель. — Забудь. Почему ты здесь? Чтобы наказать меня? — За то, что ты кричал на короля? — вскидывает брови она. — На самом деле, это не имеет значения. Мой отец это переживёт, я уверена. И теперь, когда я увидела, как всё здесь плохо, я по-настоящему понимаю, почему ты так себя повёл. Значит, она ещё не знает, что здесь произошло. Фразы для оправдания замирают на середине предложения. — Неважно. Но ты не ответила на первый вопрос. Раз ты не хочешь наказать меня, у тебя должен быть какой-то другой мотив, — он стоит между принцессой и люком, твёрдо упершись ногами в землю, и охраняет свидетельства зверств, которые сам же и сотворил. — Хочешь получить результат анализов волос? Я уже говорил, у меня их нет. Та отрицательно качает головой. — Я здесь, потому что мы договорились об этом в замке. Мы ведь собирались произвести обмен, верно? Ну, я сказала, что приду, даже если ты ничего мне не скажешь, но ты настаивал на обмене. Ты сказал, что расскажешь мне всё, а я приду и помогу тебе. Хотя, полагаю, нам помешали... — Но я ничего тебе не рассказывал, так почему же... почему ты всё ещё... — Обещание работает в обоих направлениях, Вэриан. Я согласилась приехать в Старую Корону, если ты мне всё расскажешь. Такова была наша сделка, верно? Но для меня без разницы, в каком порядке мы это делаем. Я приехала, как ты и хотел. Может, поговорим, если ты готов? — Ты сдержала слово, — шепчет мальчишка, и глаза наполняются слезами. — Ещё до того, как я сдержал своё. Ты сдержала... ты... В полном отчаянии он падает в объятия принцессы и плачет, не сдерживаясь, месяцами накапливая столькие неудачи, столькие обиды и сожаления. Вокруг чёрные камни, окружающие его деревню, эхом отзываются на его вопли, а Рапунцель, такая тёплая, гладит его по волосам. Она не отходит, не противится, потому что это та самая девушка, некогда совершившая предательство, которая пробралась в его лабораторию, которая доверяла ему, когда он уже разучился доверять. — Я убил их, — всхлипывает он. — Папу, Вэриана, и... и я просто хотел, чтобы они могли жить вместе, но я хотел этого и для себя тоже, а теперь у меня ничего нет, и они... — Подожди, — быстро и встревоженно говорит принцесса. — Т-то есть, убил Вэриана? Разве ты не..? Это рискованно и глупо, но в данный момент у него нет ни желания, ни силы воли на ложь. Вэриан рассказывает ей всё, правда вырывается наружу в беспорядочной буре слов, рыданий и дрожи; о его временной шкале, о том, что он сделал с друзьями и семьёй Рапунцель; о его втором шансе, о попытке занять место своего двойника в приступе дикой безысходности; о том, как его отец оказался заточён во второй раз и как тяжесть его неудач громом обрушилась на него. Она терпеливо слушает и сочувственно что-то шепчет, когда подходит подходящий момент, одной рукой нежно обнимая его за плечи. Алхимик ожидает, что её близость вызовет у него отвращение, но этого не происходит, ни в малейшей степени. Было бы преувеличением сказать, что он рад её присутствию, потому что в настоящее время он ничему не рад. Но это, несомненно, лучше, чем быть одному. Рыдания постепенно переходят в всхлипывания, и вот он прерывисто дышит, уткнувшись подбородком ей в плечо. Становилось немного легче, только теперь, когда всё вышло из-под контроля, он чувствует себя немного нелепо. И вымокшим насквозь. — Противостоять отцу в Короне было очень смело, — произносит Рапунцель после долгого молчания. — Я не видела такого от тебя раньше, но я знаю, что ты неплохой человек. Бесполезной борьбы достаточно, чтобы любой почувствовал себя безнадёжным. — И ты не волнуешься..? — бросает Вэриан и игнорирует похвалу, вырываясь из кольца её рук, глядя в глаза девушки и вытирая влагу с лица тыльной стороной здоровой ладони. — Зная, что я фальшивка. Она отрицательно качает головой. — Ты не фальшивка, Вэриан. — Идём со мной, — внезапно говорит он и поворачивается к люку на тяжёлых, как свинцовые трубы, ногах. — Посмотришь сама, что я сделал, и скажешь, какой я смелый. — Можешь не показывать, если не хочешь. — Хочу. Подросток спускается первым, принцесса мягко ступает за ним босыми ногами. Кончик её заплетённых волос болтается перед его носом, и ему приходится сдерживать желание чихнуть. — Прости, — извиняется Рапунцель, виновато улыбнувшись. — Может, я должна была пойти первой? Он не отвечает. Они добрались до подземелья, ещё не видя то, что плохо спрятано под бесформенным брезентом, то, чьи зазубренные осколки янтаря заметно торчат из-под ткани. То, что с таким же успехом могло обречь душу Вэриана на вечный ад — будь он суеверен, чтобы верить в подобные вещи. От одного рывка брезент падает на пол, открывая полный масштаб янтаря и всё, что под ним. Квирин, с увековеченной вспышкой предательства и гнева. А у него за спиной, у двойника, выражение лица обиженное и очень испуганное. Даже сквозь искажённые янтарные грани алхимик видит почерневшие следы ожогов, бегущие по руке мальчика, плоть которой прожгло химическим веществом. Хоть бы Рапунцель не заметила или не спросила об этом. Принцесса со вздохом прикрывает рот и в смятении отступает назад. Вэриан ожидает, что она нападёт на него или убежит, став свидетелем настоящей бойни, которую он учинил, но она остаётся неподвижной. — Не молчи, — шипит он, не в силах больше выносить тишину. — Это ужасно, — шепчет она, прижав ладони руки к груди. — О, Вэриан, мне так жаль. Мальчишка усмехается. — Почему ты извиняешься? Это всё из-за меня, помнишь? — Из-за меня. Камни здесь из-за меня. Мне следовало бы знать, что мои эгоистичные приключения могут причинить людям боль. Я просто хотела убежать из замка, и я... и всё это... «Она правда так думает», — думает Вэриан. Рапунцель приняла его язвительные замечания близко к сердцу и искренне верит, что она виновата в этом кошмаре. Но вместо упивания при виде корящей себя принцессы, всё становится ещё более мрачным. — Брось, — неловко вставляет он. — Перестань винить себя. Я не хочу тратить время и утешать тебя. Проводя рукой по волосам, девушка кивает. — Точно. Конечно. Сейчас не время, — её смех превращается во вздох. — Мне было трудно поверить, хотя я и доверяю тебе, но это невозможно отрицать. Вас... действительно было двое. — Уже нет, — бормочет Вэриан. Лёгкая рука ложится на детское плечо, и он поднимает глаза. Рапунцель притягивает его ближе, лицо пылает от стыда за незаслуженное утешение. — Мы их вытащим, — успокаивает она. — На этот раз никаких нарушенных обещаний. Будем идти до конца. — А что тогда будет со мной? — страх перед его положением подкрадывается снова; алхимик не знает, где его место, но факт остаётся фактом: его отец и двойник определённо возненавидят его, даже если удастся освободить их. Это ребячество — верить, что он может законно остаться в чужой временной линии и создать семью с людьми, которым нет до него дела. — Ты не отправишься в тюрьму, как в прошлый раз — поверь мне. Если мой отец попытается арестовать тебя, я... ударю его сковородкой. Не слишком сильно. Но убедительно, чтобы вбить в него немного здравого смысла. Тот качает головой. — Нет, я имею в виду, куда мне податься? — Неважно, настоящий ты Вэриан или нет. Для меня ты единственный, кого я знаю. У тебя есть место здесь, даже если ты в это не веришь. Но если мы сможем освободить Вэриана и Квирина... ты сможешь вызволить и своего отца. И всё исправится в твоей жизни. — Я этого не заслуживаю, — упрямо рычит он. — Я преступник в своей жизни. Я совершил предательство. — Нет, ты хороший, — настаивает она. — Ты через многое прошёл. Не сомневайся в себе, ладно? Его губы дрожат. Он не хочет опять сломаться перед ней, но он так устал, и ободрение только ещё больше ослабляет его решимость. — Наверное. Что ж... Пошли отсюда. Не хочу быть рядом... со всем этим. Они поднимаются обратно по лестнице, и, выбравшись, Вэриан пинком захлопывает люк. Полная тишина. Рапунцель кашляет. — Я принесла нам бутерброды. — Правда? — В моей сумке, — поясняет она, и слабый розовый румянец покрывает её щёки. — Всегда приятнее разговаривать за едой, так ведь? Хм, знаю, это не очень хорошо и, возможно, немного неуместно. Ты голоден? Прости, я такая бестактная... — Рапунцель, — перебивает он. — Я сказал, хватит извиняться. — Хорошо. Изви... Хорошо! — Спасибо за еду, — печально добавляет мальчик, и одних этих слов достаточно, чтобы вновь довести его до слёз. Девушка ставит сумку на пол и садится, жестом приглашая Вэриана занять место рядом. Это кажется таким неправильным и извращённым устраивать пир над своей окаменевшей семьёй, но он не ел уже... несколько дней? Было бы не только грубо, но и глупо отказаться от любезного предложения принцессы. Ему трудно есть, но он умудряется откусить маленький кусочек от бутерброда, медленно пережёвывая. Хлеб на вкус как грязь, а остальное почти не чувствуется. — Серьёзный вопрос: тебе не надоело всё время быть милой? Рапунцель хмыкает. — Вряд ли я могу быть какой-то ещё. Кассандра как-то пыталась научить меня шутить, но у меня не вышло. Быть злой никогда не идёт мне на пользу. Ответ очень верен по форме. — Ладно, другой вопрос. Если бы женщина, которая заперла тебя в той башне, была ещё жива, и у тебя был бы шанс отомстить ей, причинить ей вред и боль — как ты думаешь, сделала бы ты это? К его удивлению, девушка, похоже, всерьёз задумывается над этим вопросом и довольно долго размышляет, а не трясётся от ужаса. — Думаю, что отомщу ей, если буду жить так, как хочу. И сомневаюсь, что мои друзья и семья были бы рады видеть эту так называемую «месть»... поэтому я стараюсь оставаться позитивной. Хотя иногда я вспоминаю те дни в башне... это тяжело. Всё, что случилось, и чему меня учили... оно никогда не выветрится полностью. — Представить не могу, на что это было похоже. Вот так сидеть взаперти звучит ужасно. Лично я, как учёный, сошёл бы с ума, застряв в одном здании на всю жизнь. В замкнутом пространстве можно экспериментировать только с имеющимся количеством вещей. — Или разрисовать столько стен... Я видела, как твой отец утащил тебя после того королевского приёма... Н-не то чтобы я сравнивала Квирина с ней, — быстро добавляет она на хмурый взгляд Вэриана. — Но он ограничивает тебя, твою свободу, не так ли? Мой отец сейчас делает то же самое, если честно. — Допустим, только он хотел, чтобы я был в безопасности. И вот, что вышло... Принцесса качает головой. — Если держать кого-то в неведении, это не значит, что он в безопасности. Я понимаю, у твоего отца добрые намерения, но ты не можешь винить себя за случившееся, Вэриан. Очень неприятно иметь родителей, которые тебе не доверяют. — Может, хватит говорить о моём отце? — тихо возмущается алхимик. Квирин снова в ловушке из-за него, и независимо от того, кто или что по-настоящему виновен, он будет чувствовать себя крайним. — Конечно, извини. Я говорю совсем не то, что нужно. — Нет, наоборот, всё правильно. Только не сейчас, — кривая улыбка искажает его губы, хотя он вряд ли находит это забавным. — ...и не с этой тобой. Они продолжают есть ещё некоторое время, Рапунцель постукивает ногой по полу, Вэриан пытается сдержать слёзы. Время от времени она наклоняется к нему, словно собираясь заговорить, но видно, что она сдерживается, а её руки беспокойно дергаются на коленях. — Что? — спрашивает подросток. Её беспокойство становится слишком заметным, чтобы его игнорировать. Та смущённо смеётся, как ребёнок, которого поймали за банкой варенья. — Не сердись на меня за то, что я скажу. — Э, опять обещания? Рапунцель прикусила губу. — Я ведь не должна радоваться, не так ли? Но при этом, кажется, я... счастлива, что встретила тебя. Даже если ты не Вэриан этого мира. Это глупо? — Хм, немного. Не понимаю, что в этом счастливого, но всё же. Можно сказать, что любая её попытка поддержать мальчика в самом начале обречены на провал, и оба впадают в неловкое молчание, погружённо поедая бутерброды. Разум алхимика не успокоился полностью и, видимо, никогда не успокоится, но тем не менее мысли продолжают блуждать, закрываясь от недавнего прошлого и останавливаясь вместо этого на науке, последней привычке, за которую он способен цепляться сквозь свою скорбь. — Тебе никогда не приходило в голову, что где-то там есть и другие Рапунцель? Оторвав взгляд от бутерброда, принцесса наклоняет голову, как любопытная, но невежественная собака. — Что ты имеешь в виду? Что в соседних королевствах есть ещё люди с волшебными волосами? Он качает головой. — Нет, это слишком буквально. В смысле, другие вселенные, с другими версиями тебя и меня. И у некоторых есть волшебные волосы, у некоторых — нет. Некоторые со мной дружат, некоторые — нет. Может быть, в каких-то из этих вселенных ты никогда не встречалась с Юджином и ещё в башне. Или ты даже не родилась. Или родилась, но не унаследовала силу цветка. И вместо того, чтобы быть одной и той же временной линией с разными ветвящимися путями, они все разные, параллельные, не соприкасающиеся во временном пространстве. Ну, «пространство» в широком смысле, нематериальное пространство, — глаза Рапунцель остекленели. Вэриану знакомо это выражение — типичное лицо человека, пытающегося вникнуть в ситуацию, не имея ни знаний, ни способностей к пониманию этих долгих приступов бессвязной болтовни. — Так как чёрные камни сделаны из «магии», — он саркастически цитирует предательское слово, — у них есть какое-то свойство, которое может искривлять пути временной линии и заставляет потоки временных линий пересекаться. Конечно, это научное свойство, которое, возможно, вступает в силу только при активации камней. Может быть, это потому, что в моём мире твоё существование как силы солнечной капли нарушило равновесие. Ты хоть понимаешь, о чём я? — Не совсем, — признаётся девушка, — но полагаю, что в конце концов ты доберёшься до той части, где я начну понимать. Мальчишка громко фыркает. — Я могу изъясняться помедленнее. Изначально я думал, что чёрные камни использовали свою силу, чтобы отправить меня назад во времени, в моё прошлое. — Так. — Но если бы я действительно изменил своё прошлое, то изменил бы и будущее. И тогда я, который говорит с тобой, не существовал бы, потому что я помешал своему хорошему близнецу превратиться в меня. Но если я исчезну из-за этого, то как я вернусь назад, чтобы остановить что-нибудь ужасное? Вот почему идея путешествия во времени как науки — это, откровенно говоря, головная боль, и я никогда не хотел изучать её. Слишком много нервов может сожрать, и она полна потенциальных парадоксов и бессмысленных временных петель, — он прочищает горло. — Ну как? Рапунцель медленно кивает. — Да, занимательно. В основном. И об этом ты думаешь в свободное время? — нервный смешок срывается с её губ. — Вряд ли я гожусь для алхимии. — И я бы не хотел нести ответственности королевской семьей, так что мы квиты. В любом случае, сейчас это не имеет значения, но думаю, что не камни отправили меня назад во времени. Я столкнулся с другой версией Короны, которая, видно, следовала по тому же пути, что и моя, но я направил её в нечто новое. Не знаю, что это за новый путь, но знаю, что он другой. И я, и другой я, ну, технически мы не прошлое и не будущее друг друга, как мы думали. Мы просто игроки в похожих, но не идентичных жизнях друг друга, — тяжёлый вздох. — Я вёл себя как его наставник, как пример, и он смотрел на меня снизу вверх, потому что считал меня более умной версией себя, а я дурак, что вмешивался в жизнь незнакомца. Я даже не задумывался над этим. Принцесса некоторое время молчит, заметно смущённая, и сосредоточенно хмурит брови, пытаясь понять ход мыслей алхимика. — Так... значит, ты говоришь, что существует мир, где есть... злая версия меня? Вэриан прыснул со смеху. — Серьёзно? Тебя только это заинтересовало? Я прихожу к осознанию того, что я пойман в ловушку в мире, отличающемся от моего, как я сначала и думал. Она снова замолкает, и мальчик практически слышит, как у неё в голове крутятся цветастые, художественно украшенные шестерёнки. Он ожидает, что следующие слова Рапунцель осудят его за отклонение от темы в ужасной ситуации. Вместо этого она спрашивает: — Как ты думаешь, что нам теперь делать? Её почтение — неожиданность, и хотелось бы получить конкретный ответ. — Без понятия. Я не знаю, как спасти их, иначе бы я справился с янтарём в своей шкале. Может быть, мне стоит найти способ вернуться домой. — Тебя же дома арестовали, разве нет? Вэриан мрачнеет. — Ну да, спасибо за напоминание, принцесса. Но на данный момент, я только этого и заслуживаю. Он не может заставить себя испугаться или разозлиться из-за перспективы тюрьмы — он смирился. Учитывая, как он обращался с людьми в этой временной шкале, Вэриан более чем когда-либо убеждён, что он преступник. С тех пор как он прибыл сюда, он лишь умножил раздор и нападения к своему постоянно растущему списку преступлений, будто измена и похищение сами по себе есть недостаточно плохие. — Не заслуживаешь. Любой может начать с чистого листа, Вэриан. Любой может измениться. Я видела, как людям было трудно отойти от многолетнего образа жизни, который они считали своим единственным выбором — например, Юджин. Ты ещё так молод. У тебя всё впереди, и ты способен сделать много хорошего. Я очень хочу, чтобы не я одна это заметила, но и остальные. — Рапунцель. — Да? Он закрывает глаза. — Мы друзья? Какой смешной, почти неуместный вопрос. После всего, что он сделал со своим миром и с этим, он вряд ли имеет право рассматривать такие отношения с кем-либо, тем более предметом своей обиды. Но Рапунцель даже не вздрагивает. — Конечно, друзья. Если ты этого хочешь. Я не могу заставить тебя дружить со мной, особенно после того, что случилось с тобой раньше. Алхимик медленно качает головой. — Хочу, наверное, — неуверенно произносит он. Согласие дружить с Рапунцель — это действительно последнее доказательство того, что он полностью сошёл с ума. — Ты уверена, что будешь моим другом, зная, что мне здесь не место? Во что бы то ни стало ты должна подружиться с моим двойником, — подросток сардонически тычет большим пальцем в сторону люка. Девушка неловко улыбается. — Возможно, когда мы его вытащим, я подружусь с вами обоими. И мы как следует отдохнём от всего этого вместе. Скажем, займёмся живописью, я обычно рисую, когда у меня стресс! Или мы могли бы поиграть в прятки с Паскалем! Знаю, это немного по-детски, но ты удивишься, как это весело. «Я бы предпочёл прятаться вечно и чтобы никто не искал меня всю оставшуюся жизнь.» — Ты всерьёз предлагаешь мне играть в детские игры с кем-то, кого я покалечил? Думаешь, это решит наши проблемы? Это очень похоже на тебя, Рапунцель. Ещё устрой большой фестиваль Доброй воли по этому поводу и прикажи нам придумать эмблему. А на ней будет Вэриан с отрубленной головой другого Вэриана на палке да со всяким разнообразием ярких цветов, это ж так весело. Рапунцель вздрагивает, её явно задели эти слова. — Извини, это глупо с моей стороны, — говорит она, глядя в пол, — но я всё ещё верю в вас обоих. Прежде чем Вэриан успевает ответить, она наклоняется вперёд и обнимает его, сжимая в тёплых объятиях. Он напрягается, при этом норовя расслабиться, кладёт подбородок на её плечо и закрывает глаза. — Я хочу домой, — приглушённо говорит мальчик. — Понимаю. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе, хорошо? — Угу. — Может, вернёшься со мной в Корону, — предлагает принцесса, вставая и в свою очередь помогая ему подняться на ноги одной рукой. — Мы сохраним это в тайне, и я снова попытаюсь обратиться к отцу. Я знаю, что он скрывает ещё что-то, и ему придётся поговорить со мной после всего, что я своими глазами увидела в Старой Короне. По крайней мере, я надеюсь. Но если он знает больше о цветке и моих волосах, то, вероятно, знает и о камнях, верно? Он не уверен, что действительно хочет пойти с ней, но всё равно бормочет жалкое «да». Снег почти растаял. Они выходят на улицу, оставляя за собой неприятно мокрую дорожку грязи. Сапоги Вэриана хлюпают при каждом шаге, и он хмурится, оглядываясь вокруг; без изморози, маскирующей суровость чёрных камней, Старая Корона выглядит довольно неприятно, напоминая устаревшую и опустошённую пустошь. Сейчас его тошнит от воспоминаний о счастливом детстве, когда он неуклюже бегал по улицам, а отец кричал ему, чтобы он был осторожнее. «Папа.» На мгновение он теряется в мыслях, ему остаётся лишь скользить по мерзкой грязи. Обычно падение в грязь — это противный и неловкий, но совершенно безвредный опыт, от которого можно легко оправиться. Но когда ты окружён нерушимыми камнями, торчащими по всей округе во всех направлениях, неосторожный неверный шаг становится потенциально смертельной угрозой. Хоть Вэриан и пытается удержать равновесие, но вскоре запинается о свои же ноги, по инерции устремляясь вперёд — и один из шипов направлен прямо в грудь. После всего, через что он прошёл, он умрёт от того, что неуклюже поскользнулся и наткнулся на камень? Достойный конец жалкой истории. Резкий рывок тянет его назад, и мальчик тотчас замечает золотое лассо вокруг себя и летит назад, на Рапунцель, чьи волосы спасли его от преждевременной смерти, но, к сожалению, также развеяли координацию. Он рефлекторно падает, толкая принцессу локтём в живот, и они приземляются на влажную землю беспорядочной кучей. Это было бы смешно, не будь это так трагично. — Извини, надо было предупредить тебя, — хрипит она, стараясь выползти из-под алхимика, и он робко перекатывается в сторону. — Но мне показалось, ты хочешь... — Нет, я должен извиняться, — перебивает мальчишка, не желая воспроизводить мысленный образ своего тела, проткнутого насквозь, и медленно встаёт на дрожащие ноги. — Ты как? Ничего не сломала? — Не думаю, — она нервно смеётся. — Бывало и похуже... — Рапунцель. — А? — Твои... твои волосы. На одном из камней висит выбившаяся прядь длинных волос. Они с ужасом наблюдают, как камни начинают светиться зловещим синим светом, реагируя на магию солнечной капли в её золотых локонах. — Наверное, пора бежать, — слабым голосом говорит девушка. Вэриан никогда не был поклонником физкультуры, но теперь он мчится за принцессой так быстро, как только может, от прорастающих у их ног с пугающей скоростью когтей с синими прожилками. Оступится — и быстро поднимающийся шпиль пронзит его; от этой мысли по лицу стекает капля пота. Слева взлетает шип, и он отскакивает в сторону, увеличивая расстояние между собой и Рапунцель. Но камни продолжают преследовать его хищным, почти осязаемым образом: один справа — он уклоняется, другой сзади — он отступает, а третий преграждает ему путь, когда он собирает последние силы. Снова и снова алхимик оборачивается, мрачные иглы смыкаются под каждым углом, и желчь паники подползает к горлу от осознания того, что он больше не может двигаться. Руки прижаты к бокам, шипы нависают над ним, как толпа смеющихся незнакомцев, и он едва видит удаляющуюся фигуру Рапунцель через крошечную щель. — Рапунцель! Услышав пронзительный ужас в высоком голосе, она резко поворачивается, и её глаза расширяются при виде тюрьмы, которая начала формироваться вокруг подростка. Стена ежесекундно вокруг него растёт, и когда девушка пытается подбежать к нему, её отталкивают назад, тщетность спасения становится очевидной. — Я пойду за помощью, — кричит она. — Я обещаю, что не оставлю тебя там. Я придумаю, что сделать, просто... просто держись, Вэриан. Я обязательно вернусь. «Я пойду за помощью!» «Нет, сынок, стой!» — Не уходи! — Вэриана буквально душит безумный страх. — Рапунцель, пожалуйста... прошу, не уходи. Я не хочу снова оставаться один. Не оставляй меня... — как жалко это звучит; затвердевшие слои осыпаются и уступают место детскому страданию. — Нужно придумать, как остановить камни, — доносится от принцессы. — Я не могу... не могу их контролировать. Как будто они держат меня подальше от тебя. Я найду способ уничтожить их, просто... просто доверься мне. Я не брошу тебя. Не паникуй. Всё будет хорошо. С точки зрения логики, это единственный возможный вариант действий. И всё же мысль о том, что Рапунцель оставит его здесь, пусть даже ненадолго, слишком пугает. Мальчик судорожно вздыхает, пытаясь успокоиться и утихомирить страх, зная, что скоро его одолеет паническая атака. Но камни давят отовсюду, клаустрофобия постепенно перекрывает кислород, — его будто хоронят заживо. — Пожалуйста, поторопись, — отзывается он, стыдясь глубины собственного ужаса. — Они... они же раздавят меня. — Я знаю. Я быстро. — П-подожди, — вдруг задыхается Вэриан, краем глаза замечая появившийся за секунду шип, холодная поверхность прижимается к его щеке. — Если я не смогу выбраться... — Этого не случится! Не думай так, прошу. — Нет, послушай — если я застряну здесь... не вини себя. Она ничего не говорит. — И передай моему близнецу и папе... — До этого не дойдёт, — в отчаянии прерывает девушка. — Не волнуйся. Я вернусь, — и через мгновение он слышит приглушённый топот её ног по земле. — Что я не хотел..! Бесполезно. Она ушла. Алхимик даже не хочет возвращаться домой. Он знает, что должен, но уже нет того прежнего рвения. В его мире Квирина не существует, у него нет ни единого союзника. Во всяком случае, никаких человеческих союзников. Нет лучшего друга, и вряд ли это заменит какой-то глубокий или повседневный разговор с енотом. Всё, чего он когда-либо хотел, чтобы Рапунцель слушала его. Ничего этого никогда бы не случилось, если бы все относились к его голосу, как к чему-то важному, а не к безумному лепету ребёнка; если бы принцесса не смотрела ему вслед на брошенного в смертельную метель мальчика. Вот только никто не поддерживал его и не стоял рядом с ним. В конце концов, никто его ни во что не ставил, и теперь уже никогда не поставит. — Рапунцель? Пожалуйста, Рапунцель, пожалуйста, вернись... — она никак не могла услышать его. Всё чернеет. Это конец. Он умрёт здесь, в гробнице из чёрных камней, из которой так старался выбраться. Даже сквозь слезы Вэриан не может удержаться от смеха. «Какой счастливый конец.»