***
На улице шёл дождь, поэтому, к большому разочарованию Тома, они застряли дома. Естественно, брат жаловался. Он возмущался, что сегодня не сможет обследовать лес на заднем дворе. Сокрушался, что всё пошло наперекосяк. Сегодня родители работали посменно, поэтому Том хотел воспользоваться их отсутствием. Не то чтобы они запрещали им выходить в лес. Нет, родителей бесконечно интересовал волшебный мир. Но Том говорил, что каждый раз объяснять им, какие ингредиенты он нашёл и для чего они используются – утомительное занятие. Гермиона отчасти его понимала. Здорово, когда твои родители так интересуются нестандартным обучением, но по несколько раз объяснять им то, что они проходили на первом курсе – сложно и требует больших усилий. Гермиона сидела на диване в гостиной, скрестив ноги. Она читала книгу, которую купил Гарри. Девушка наблюдала, как Том ходил из комнаты в комнату, проклиная всё на свете. — Лес никуда не убежит, — крикнула Гермиона, точно не зная, где он находился. — Дело не в этом! — донёсся голос Тома откуда-то сверху. Гермиона услышала, как он спустился и вошёл в гостиную, держа в руках книгу по Травологии. Брат уселся на противоположную сторону дивана. — А в том, что у меня были планы на сегодня. Теперь я должен ждать. Не хочу. Том сердито открыл книгу и с угрюмым выражением лица начал листать страницы. Гермиона улыбнулась, не обращая внимания на его настроение. — Ты всегда так быстро раздражаешься, когда что-то идёт не так. Том немного поёрзал и взглянул на неё краем глаза, прежде чем вернуться к книге. — Нет, — пробормотал он. — Да, — ответила она и улыбнулась ещё шире. Гермиона легла на спину и подвинулась вперёд, дотронувшись макушкой до боковой части бедра Тома. Она положила книжку на грудь и уставилась на брата снизу вверх. Он выгнул брови и с интересом взглянул на Гермиону. Она улыбнулась. Хмурое выражение лица Тома смягчилось. — Ой, замолчи, — равнодушно проговорил он и вернулся к чтению. — Ни за что, — криво улыбнулась Гермиона и последовала его примеру. Некоторое время они пребывали в таком положении и вместе читали. Тишину нарушал только дождь, льющий за окном. Гермиону начало клонить в сон, когда она вдруг почувствовала, как её потянули за волосы. Том рассеянно играл с кудрявой прядью, упавшей на колени. Гермиона подняла глаза вверх и стала наблюдать, как он читал. Том беззвучно шевелил губами, проговаривая слова. Он всегда так делал, когда глубоко погружался в чтение. Гермиона почувствовала, как при виде брата в животе что-то сжалось. Она нахмурилась и поспешила избавиться от нового ощущения. Гермиона повернулась лицом к спинке дивана и прислонила книгу к подушкам, чтобы не держать в руках. Она дочитала текст и перевернула страничку. Том запустил пальцы в её волосы. Гермиона замерла. Девушка снова перевела взгляд на брата, но он не смотрел на неё. Том полностью сосредоточился на книге. Гермиона перевернула страницу и продолжила читать, пока Том теребил её волосы и поглаживал кожу возле уха. От этого ощущения её ресницы задрожали, глаза прикрылись. — Если продолжишь в том же духе, я усну, — пробормотала Гермиона, зевнув. Она услышала тихий смешок. Том осторожно провёл ногтями по коже головы. — Тогда вперёд, — предложил он. Гермиона упёрлась щекой в одну из подушек. — Но я не хочу спать, — пролепетала она. — Я не позволю тебе спать слишком долго. Гермиона промычала что-то в ответ, втайне наслаждаясь его вниманием. Это эгоистично с её стороны, хотеть, чтобы Том обращал внимание только на неё? Гермиона не уверена. Том продолжал играть с кудрявыми волосами всего несколько минут, прежде чем сон поглотил её.***
Том долго смотрел, как она спала. Просто сидел и наблюдал. Он никогда не думал, что что-то настолько простое, как спящий человек, может быть таким прекрасным. Что-то незнакомое охватило сердце Тома при виде Гермионы, свернувшейся калачиком рядом с ним. Что же это? Том не знал. Зато он знал, что не хочет, чтобы новое чувство исчезло. Поэтому он позволил ей спать, наплевав на то, что сказал раньше. Эгоистично с его стороны. Том знал. Знал, но… Ему плевать. Он хотел быть эгоистом. Особенно когда дело касалось её.***
С начала летних каникул прошло две недели, когда Гермиона внезапно получила письмо от Виктора. Гнев захлестнул с головой, и она почти выбросила конверт куда подальше. Почти. Интерес взял верх, поэтому Гермиона, наконец, прочитала его. В первый раз она читала письмо, дрожа от волнения. Во второй раз она читала, в замешательстве скользя взглядом по предложениям. В третий раз читала, ощущая внезапное осознание. Воспоминания о ссоре в Часовой башне нахлынули снова. Она бездоказательно обвинила Тома, и брат поклялся, что ничего не сделал. Гермиона помнила его обещание, которое так легко приняла. Она помнила, как он взволнованно впился зубами в нижнюю губу. Ну, конечно. Вот и ответ. Почему она не заметила раньше? Гермиона нахмурила брови, глядя на письмо в руке, и встала из-за стола. Она открыла дверь и понеслась в комнату Тома, которая находилась дальше по коридору. Она заметила, что он слушал классическую музыку: по коридору разносились звуки виолончели. Скорее всего, Бах. Гермиона подавила жгучее желание выбить дверь кулаком и постучала, как все нормальные люди. Том открыл дверь, позволяя музыке свободно разноситься по коридору ещё громче, чем раньше. Он даже не переоделся после сна. Брат стоял в белой футболке и голубых пижамных штанах, настороженно рассматривая Гермиону. — Да? — Ты лжец, — выплюнула она. — Прости? — его брови взлетели вверх. Гермиона потрясла письмом Виктора прямо перед его лицом и спросила: — Почему я вдруг ни с того ни с сего получила письмо от Виктора Крама, а, Том? Он переместил взгляд на письмо, его лицо помрачнело. — Что он пишет? Гермиона демонстративно развернула лист бумаги, а голос пропитался сарказмом, стоило ей заговорить: — О, ну, ты знаешь! Так, ерунда. Он написал, как ужасно сожалеет и совершенно не понимает, что на него нашло. А ещё, что я ему на самом деле нравлюсь, что он никогда не испытывал ничего подобного к другим девушкам, и умоляет простить. Том крепко сжал зубы и молча перевёл хмурый взгляд на Гермиону. Его очевидное волнение только подлило масла в огонь. — Он даже пригласил меня в Болгарию в следующем месяце, — она переложила письмо пополам и злобно добавила: — Так почему он вдруг написал нечто подобное, Том? Ммм? — Может быть, потому что он безмозглый придурок, — предположил Том и потянулся за письмом. — Дай посмотреть. Гермиона спрятала листик за спиной и немного отвернулась от него. — Нет. Я хочу, чтобы ты сказал правду, Том. Я знаю, что ты и твои друзья что-то сделали. Поэтому хочу, чтобы ты рассказал, почему Виктор бросил меня. Сухожилия на его шее натянулись, словно струны. Том вздохнул и закрыл глаза, принимая поражение. — Тео создал зелье, благодаря которому пьющий человек теряет интерес к своему партнёру. Драко подливал его в кубок Крама несколько месяцев. Я сказал им это сделать, — ровно объявил Том и открыл глаза, чтобы посмотреть на Гермиону и оценить её реакцию. Она едва могла поверить услышанному. Гермиона чувствовала себя преданной, растоптанной, абсолютно опустошённой и невероятно злой. Грудная клетка разрывалась, физически болела. Вот что значит разбитое сердце? Она никогда не чувствовала такого с Виктором. Гермиона яростно толкнула брата. Том потерял равновесие и ударился о дверной косяк. Он пришёл в бешенство. Так даже лучше, ведь Гермионе плевать на всё, она лишь хотела ранить его так же сильно, как и он её. — Как ты посмел, — прошипела Гермиона сквозь крепко стиснутые зубы, когда горло начало смыкаться от подступающих слёз. Она чувствовала себя до боли преданной. — Как ты посмел, Том! Ты солгал мне! Каждый сантиметр его тела напрягся, готовый в любой момент сломаться. Его ноздри раздулись, он громко выдохнул и ответил: — Я не лгал тебе, Гермиона. Ты задавала вопросы, а я отвечал. Я не виноват, что ты неправильно их формулировала. Гермиона в недоумении открыла рот и усмехнулась. — Ты… ужасный человек. Ты отвратителен! — Я делал только то, что будет лучше для тебя! — сердито прорычал Том. — Лучше для меня? Ты думаешь, что это… это, — она стукнула его в грудь рукой, в которой держала письмо, — лучше для меня?! Его тёмно-серые глаза пристально вглядывались в её, прежде чем Том тихо ответил: — Да. — Ты… — начала Гермиона, но слова внезапно застряли в горле, когда тёплые слёзы потекли по щекам, а с губ сорвался глухой всхлип. Её голос дрожал. — Однажды ты сказал, что решение не разглашать информацию – значит лгать. Или, — запнулась Гермиона и с горечью в голосе продолжила: — На тебя это правило не распространяется? Том оцепенел и удивлённо уставился на неё. Выражение лица немного смягчилось. — Гермиона, пожалуйста, — начал Том и протянул руку, чтобы коснуться сестры, но она яростно отбросила её. — Нет! — решительно выкрикнула Гермиона и опустила глаза на его ноги. Она не могла взять себя в руки, чтобы взглянуть ему в лицо. Гермиона продолжила, ещё более разбито, чем раньше: — Нет. Она ждала, когда Том заговорит. Ждала, когда извинится. Ждала чего-нибудь, хоть чего-нибудь. Единственное, что она слышала – его ровное дыхание, пронзительные звуки виолончели и собственное сердцебиение. Гермиона поморщилась, наклонила голову в сторону и уставилась на его голые ступни. Мышцы лица задёргались, когда она попыталась остановить слёзы, текущие по щекам. — Я доверяла тебе, — дрожащим голосом прошептала Гермиона и снова расплакалась. Собрав волю в кулак, она подняла глаза вверх, и увидела то, чего никогда не ожидала увидеть на его лице – сожаление. Но этого не достаточно, чтобы удержать её от рыданий, хлюпаний носом и следующих слов: — Я доверяла тебе, Том. Ты пообещал мне, и ты же мне и солгал. Он сжал челюсть, продолжая сжимать и разжимать пальцы. Выглядело так, будто он пытался сдерживать себя, сохранять контроль над эмоциями. — Я… мне жаль. Гермиона думала, что хочет услышать, нуждается в его извинениях, но они только усугубили ситуацию, уничтожили остатки самообладания. — Тебе жаль? Жаль?! Ты заставил Виктора бросить меня и сейчас говоришь, что тебе жаль?! Ты хоть представляешь, как долго я рыдала по ночам, пытаясь уснуть? — закричала Гермиона и ударила его в плечо. Том стиснул зубы и уставился на неё. — Ты хоть представляешь, что я тогда чувствовала? — и снова удар в плечо. Том начал дрожать, но Гермионе плевать. Плевать, потому что он обманул её. Она хотела уничтожить его словами, хотела ранить кулаками. Она хотела, чтобы он начал сожалеть – сильно, очень сильно. Она просто хотела снова научиться ему доверять, но не знала, сможет ли когда-нибудь. Несправедливо. С последним душераздирающим всхлипом Гермиона спросила: — А ты знаешь, что самое ужасное во всём этом, Том? Я даже не расстроена, что мы с Виктором больше не вместе, потому что не он разбил мне сердце, а ты. Ты. Я ненавижу тебя. Прежде чем Гермиона сообразила, что происходит, Том резко подался вперёд, грубо взял лицо в ладони и накрыл её губы своими. Весь их гнев, вся их боль столкнулась, сливаясь воедино. Всё, из чего они состояли. Том запустил руку в волосы Гермионы и сжал пальцы, отчаянно впиваясь в её губы. Она никогда раньше не испытывала такого. Взамен Гермиона выпустила на него всю свою злость и отчаяние. Том застонал и отстранился, резко толкнув её на стол, стоявший в коридоре. Гермиона ударилась спиной о край и задохнулась от боли. Том воспользовался её замешательством, вцепился в бёдра и посадил на стол, приблизился вперёд и оказался между её ног. Он отпрянул и прижался лбом к её лбу. Они тяжело дышали в такт друг другу. — Никогда не смей повторять эту фразу, Гермиона. Не смей, — угрожающе прошептал Том, его голос дрожал. Гермиона взглянула на него и прошипела, болезненно всхлипнув: — Ненавижу тебя. Всё началось с маленькой искры. Две пары глаз, цвета угля и раскалённой золы, встретились. Мир вокруг них воспламенился. Гермиона грубо вцепилась в его волосы и дёрнула на себя, впиваясь в его губы жгучим поцелуем. Том вздрогнул от боли. Она заметила, что ей понравилось. Гермионе нравилось, как он скользил большими ладонями по голым ногам, бёдрам, бокам и снова возвращался к лицу. Ей нравилось, как он всем телом прижимался к ней. Нравилось, как он вытирал слёзы большими пальцами, продолжая целовать. Ей нравился его вкус. Гермиона любила и одновременно ненавидела то, что Том заставлял её чувствовать. Ей не должно нравиться, ведь это неправильно. Том снова подхватил её за бёдра и подтянул к себе. Гермиона опустила руку на стол для опоры и случайно зацепила вазу с цветами, которая с грохотом полетела на пол. Шум погасил пламя. — Том? Гермиона? Что случилось? — донёсся голос Джин снизу. Том и Гермиона уставились друг на друга. Она задержала дыхание и постаралась не паниковать. Гермиона взглянула на руки, которые вцепились в его плечи. Это её руки. Весь её мир выходил из-под контроля. Гермиона почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Том не сводил глаз с Гермионы, когда решил ответить матери: — Я нечаянно разбил вазу! Я всё уберу. Прости, мам. — О, случайно не ту жёлтую? — в ответ крикнула женщина. — Да! — ответил Том и снова провёл ладонями по её бёдрам. Гермиона потерянно уставилась на жёлтые осколки, рассыпавшиеся по деревянному полу. Что она натворила? Нет, что они натворили? — Слава Богу! Мне она не нравилась. Хочешь, я принесу совок? — предложила Джин. Том сглотнул и резко моргнул, пристально вглядываясь в лицо Гермионы. — Нет! Я возьму тот, что в ванной. Спасибо. — Ладно. Только не поранься! — Хорошо. Обещаю, — ответил Том и вздрогнул, когда понял, что только что сказал. Гермиона нахмурилась и попыталась его оттолкнуть, но Том отказался сдвинуться с места. — Не давай обещаний, которых не сможешь сдержать, Том, — жёстко выплюнула Гермиона и прошипела: — А теперь отпусти меня. — Нет, — прищурился Том. — Мы ещё не договорили. — Ха! — усмехнулась Гермиона. — И ты называешь это разговором? Ну, что бы это… — она истерично махнула рукой, — ни было… Том ещё ближе придвинулся к ней. Гермиона не ожидала, что такое возможно. Сердце неистово забилось в груди от острого ощущения его присутствия, его могущественной ауры. Том пристально смотрел на Гермиону, его ресницы слегка опустились. Он поднёс руки к её лицу, медленно провёл большим пальцем по нижней губе и добрался до уголка рта. Гермиона с трудом дышала, наблюдая за его губами, когда брат заговорил: — Ты хочешь узнать, почему я сделал то, что сделал, так ведь, Гермиона? — прошептал Том. Она почувствовала, как его тёплое дыхание щекотало пряди волос, спадающие на щеку. Гермиона сглотнула и молча кивнула. Молча, потому что не могла ни думать, ни говорить. Всё вокруг подавляло её. Его присутствие подавляло. Том нагнулся вперёд и легонько, совсем легонько поцеловал Гермиону в губы. — Теперь ты знаешь, почему. Гермиона закрыла глаза и нахмурила брови, крепче сжав белую футболку брата. Ей нужно подумать, но ничего не получалось из-за его больших пальцев, вырисовывающих круги на щеках, а… нет. Нет. Гермиона покачала головой. Нет. Это ненормально, плохо… неправильно, неправильно, неправильно. — Я же твоя сестра, — прошептала сбитая с толку девушка. Вдруг его лицо стало ожесточённым и твёрдым. Том аккуратно вцепился пальцами в её ноги и уверенно заявил: — Я никогда не считал тебя своей сестрой, Гермиона. Девушка покачала головой. Слёзы снова скопились в уголках глаз. — Нет. Нет. — Нет? — повторил Том таким голосом, будто его только что оскорбили. Она вперила в него взгляд, выражение лица стало твёрже, несмотря на слёзы, скатывающиеся по щекам. — Нет, Том. Опусти меня. Пожалуйста, — взмолилась Гермиона, её голос надломился. Несколько мгновений они внимательно изучали друг друга. Том опустил плечи в знак поражения. Он вздохнул и отступил от неё. Том уставился на разбитую вазу вместо того, чтобы увидеть, как Гермиона незаметно подобрала письмо Виктора и вернулась в комнату. Она осторожно прикрыла дверь, опустилась на пол и заплакала. Гермиона лила слёзы по Виктору, по Тому, но, самое главное – по себе.***
Он не хотел ранить её. Не хотел целовать. Не хотел ни в чём признаваться. Правда. Гермиона не переставала плакать. Том не знал, как заставить её прекратить. Желание возникло само собой, на уровне инстинктов и рефлекса. Тогда, когда Гермиона развернулась и убежала в комнату, спряталась от него в безопасном месте, Том понял, что она ненавидит его. Кажется, сердце стало тяжелее. Возникло такое чувство, будто маленькие крючки глубоко проникли в артерии, вызывая острую боль, и тяжёлым бременем тянули вниз, вниз и вниз. Но сердце не могло покинуть грудную клетку. Оно застряло внутри, попало в ловушку, заставляя его чувствовать всё и сразу. Том ненавидел это. Том привык, что его отвергали и не принимали, но такое отношение чертовски ранило. Это всё из-за неё, всё из-за него, всё из-за этой чёртовой жестокой вселенной, которая забросила его под одну крышу с ней. Как же Том хотел никогда здесь не появляться, никогда не встречать её. Он хотел, чтобы всё прекратилось. Просто прекратилось. Он ещё никогда не ощущал такой боли. Той боли, которую может причинить только Гермиона, потому что он сам вложил ей в руки оружие и по собственной воле, с распростёртыми объятиями позволил использовать против себя. Том не сожалел, потому что знал, что сделал бы то же самое, если бы ему дали второй шанс. Он знал, что если бы смог вернуться назад, сделал бы всё точно также. Вернулся в то время, когда он, десятилетний сирота, стоял на крыльце, в то время, когда входная дверь открылась, и он увидел её первой. Том знал, что всё равно прошёл бы через эту дверь. Всё равно пожал бы ей руку. Всё равно испортил бы жизнь и ей, и себе. Только для того, чтобы Гермиона всегда была рядом. Том вздрогнул, когда, наконец, смог вздохнуть. Теперь он точно всё понял. Том Марволо Риддл эгоистично, самоотверженно, одержимо, целиком и полностью любил её. Она ненавидела его за это. Он тоже себя ненавидел.