A Wealth of Intimacies

καὶ ταῦτ᾽ ἐγώ οὐκ οἶδ᾽ ὅ τι ἐστίν, ἀλλ᾽ ὅμως ἔχει γέ τι τοιοῦτον, ἐγγύς τ᾽ εἰμὶ τοὐνόματο. Я не понимаю, что есть любовь, но в то же время говорю о ней, не называя ее вслух. — Алексис (IV–III век до нашей эры)

***

Намджун часто чувствовал себя потерянным, сливаясь с долгими перелетами и бесконечной сменой часовых поясов. Кто я на самом деле? Он каждый раз задавал себе прежний вопрос. Был он вожаком стаи, с грациозной речью принимающим награду на шоу, или все тем же ребенком с кошмарной прической, которого Пиди-ним отчитывал за инициацию Тэхёна? Часто наступали моменты переполняющего ужаса: несчастные случаи, травмы, поездки в больницу, шумиха в СМИ из-за неполиткорректной одежды, которую им дал стилист, почти покинувший их в предебюте Хосок, да и Чонгук тоже — и вишенкой на торте: найденные дома скрытые камеры, угрозы смерти, преследование, сталкинг. Неужели это все происходит со мной? Кто я на самом деле такой? Намджун часто накручивал себя, терял сон, шагами мерил гостиничный номер, в приступе мазохизма рылся в соцсетях, чтобы найти критику себя и своих поступков, но что-то всегда вытаскивало его обратно к свету — и это была стая. Он знал, что это всегда будет она. По мере нарастания их славы даже менеджеры, которые были со стаей с первого дня и знали их чуть ли не подростками, начинали относиться к ним иначе. Это никак нельзя было изменить, думал Намджун. Но пока он мог заявиться к Юнги в номер в любое время дня и ночи, чтобы поныть из-за расписания или послушать новый рэп-релиз — он переставал загоняться. Пока Тэхён приходил к нему с широко распахнутыми глазами, чтобы спросить совета насчет мелодии, над которой он взволнованно трудился, Намджун понимал, что находится там, где ему самое место. Бывали времена, когда он думал, что потеря стаи неизбежна, и этот смертельный страх пробирал до самых костей. Возможно, начало было положено фотосетом на заре тех времен, когда компания решила переработать их образ, перейти от концепта мрачных хип-хоп детишек к чему-то более зрелому. Фотосет был противоречивым и провокационным — нынешний Намджун не допустил бы даже мысли, что снова поучаствует в подобном, но тогда было необходимо следовать замыслу арт-директора, который пытался воспеть их юность и ее эфемерность, самые прекрасные моменты жизни. Фанаты потом прозвали эту серию снимков «съемка с укусами»: у всех семерых на шеях нарисовали ложные следы от зубов вымышленных партнеров. Их гримеры были очень хороши: кроваво-алые укусы выглядели совсем свежими и еще сочащимися. Стилисты придали образу некоторую взъерошенность — разлохмаченные волосы, намекающие на недавнюю спутанность с партнером; помятая и местами даже порванная одежда. Хосок был страшно смущен — «надеюсь, мои родители это никогда не увидят!» — в то время как Тэ и Чимин были полностью заворожены своими ложными следами зубов, тыкали друг другу в шеи, ахали и делали соблазнительные селки, пока одна из нун-стилистов не прикрикнула на них за порчу работы гримеров. Намджун оказался готов для съемки первым. Несмотря на то, что это выглядело очень реалистично, он почти не придал значения укусу на своей шее. Он прекрасно понимал, что в один прекрасный день заведет партнера, но это будущее все еще казалось отдаленным. Также это не особо парило его из-за разрыва пятинедельных «отношений» с Сунью, который случился месяцем ранее — то была первая и последняя пока попытка с дебюта встречаться с кем-то. Несколько ночей у нее дома — Намджун не мог рисковать тем, чтобы его увидели с омегой на публике; несколько разочаровывающих попыток секститься (не самая сильная его сторона, как неожиданно оказалось). К счастью, она прислала несколько охуенных нюдсов (Намджун вернуть любезность не рискнул). Все это было относительно непринужденно и лишь немного волнующе, но особо ничего не значило и ни к чему не обязывало. Он так быстро позабыл о ней, что даже почувствовал вину, но их карьера шла в гору. Намджуну следовало сосредоточиться и перестать все время думать своим узлом. Однако прямо перед расставанием — если его вообще можно было так назвать — он в последний раз остался у нее на ночь, и они ужинали раменом на кухне, когда Сунью спросила: — Ты планируешь заводить партнера? И дети? Хочешь ли ты детей? Намджун подумал, что для таких вопросов еще слишком рано, но Сунью со смехом успокоила его: — В общем! Я говорю не о нас, не надо так пугаться. — Ага, — тут же признался он. — Хотелось бы стать отцом после тридцати. — Мальчик или девочка? — Сначала девочка, — сказал он: — потом мальчики-близнецы. — Ты не можешь просто решить, что у тебя будут близнецы, это не так работает, — Сунью заулыбалась, ковыряясь палочками в лапше. — Мило. Он пожал плечами, но тоже улыбнулся, опуская взгляд в рамен. — Ой, только не надо улыбаться на меня своими ямочками, — шутливо поддела она и прибавила: — Куда по такому сценарию должна деться твоя стая? — В смысле? — Куда они пойдут, когда ты начнешь размножаться? — Никуда, — нахмурился он. Сунью вскинула бровь. — Серьезно? Разве стаи не распадаются на пороге заведения партнеров? — Нет. Ну, точнее да, но не наша. Они могут приводить в стаю своих партнеров и детей. Это будет чудесно. Сунью явно ему не поверила — огромные стаи былых времен, когда целая деревня могла управляться только альфой и его партнером, уже давно канули в прошлое. Такие общины попросту не работали в современном обществе, и Намджун в глубине души понимал, что и для его стаи вряд ли подойдет такая жизнь. — В любом случае, — быстро сказал он: — я не собираюсь ни с кем заводить партнерства в ближайшем времени. Никто из нас. Я еще не встречал того, кого хотел бы укусить. — Все альфы хотят меня укусить, — заявила Сунью. — Можешь не прикидываться. — Но я не хочу тебя кусать, — искренне ответил он, тут же осознав, что сказал что-то не так — она нахмурилась, и улыбка испарилась. У него никогда еще не было безудержного желания кого-то укусить — разве что, кроме одного момента, и то во мгновение ока ускользнувшего. Пролетел месяц, произошло расставание, и у Намджуна на шее был ложный след от укуса. Как иронично. Они снимали в студии, преображенной в спальню, заполненную свечами вокруг грандиозной кровати в стиле рококо, порванными драпировками на стенах — и все это напоминало эротизированную эстетику видео, которые Намджун на порно-сайтах предпочитал пропускать. Фотограф хотел, чтобы они позировали у кровати, демонстрируя помеченную шею. Все это очень смущало, но работа была работой. Фанаты часто повторяли ему, что он сексуален. Конечно, он выглядел весьма неплохо, но был ли он и правда сексуален в таком смысле? Чимин снимался сразу после Намджуна, и его образ казался еще более помятым: оторванные пуговицы на шелковой рубашке, след губной помады на щеке, и та же кровавая метка вымышленных зубов прямо на запаховой железе. Чимин лег на кровать, показывая шею и провел по груди пальцами, глядя в объектив. Это выглядело сексуально и порочно, Чимин с удовольствием смеялся между снимками, выпадая из образа в смущение. Наблюдая на бэкстейдже получающиеся снимки, вылетающие на экран, Намджун чувствовал растущее внутри беспокойство. Однажды Чимин найдет партнера — вероятно, убежит и вольется в стаю какого-нибудь моделеподобного альфы. Чимин недавно поделился с ними, что ему, возможно, нравятся и омеги: и это не особо удивило остальных. Намджун мог быть временами очень, безумно невнимательным, но даже он понял, что весьма близкий друг-омега, о котором Чимин не утихал всю весну, был больше, чем просто другом. Сокджин воспринял новость достаточно жестко. — Ему сложно придется, — сказал он, кусая нижнюю губу. Они вдвоем оставались для дополнительной репетиции в танцевальном зале, и Намджун заметил, как глаза Сокджина бегают — он был обеспокоен. — Если Чимин захочет быть с другим омегой, это для них обоих будет тяжело. — Скорее всего, ты прав, но времена меняются, — заметил Намджун. — Любовь есть любовь. — Конечно, это так, — нетерпеливо сказал Сокджин. — Но Чимин, он… Мне кажется, он не знает, как быть, когда его не любят в ответ. Есть ли в этом хоть малейший смысл? И если общественность… фанаты отрекутся от него… не если, а когда. Некоторые из них. Что тогда? — Но мы ведь будем рядом, — перебил Намджун. Все его мемберы могут приводить домой кого угодно, и если они действительно будут любить своего партнера, то Намджун будет только рад. — Но достаточно ли ему будет нас? — жалобно спросил Сокджин. Достаточно ли будет их? Привыкнув к любви десятков тысяч людей, как можно от такого отказаться? Будет ли достаточно только стаи? Может, если бы они не дебютировали совсем, Чимину было бы довольно одних лишь мемберов. Но сейчас у них был уже миллион — реальный миллион подписчиков в Твиттере, и их фанаты казались до ярости преданными. Чимин с другим омегой? Как это воспримут те миллионы, как Чимин будет рассказывать об этом своим родителям? Следя за позирующим перед камерой Чимином, на шее которого красовался укус, Намджун чувствовал, как его разрывает изнутри: если Чимин сойдется с омегой, его жизнь будет навеки заклеймена осуждением, но Намджун без разговоров, с огромным удовольствием примет его партнёра в стаю. Если Чимин, напротив, найдет альфу, то его жизнь будет намного проще — но тогда Намджун потеряет его навсегда. Какой из вариантов был лучше? Что казалось менее эгоистичным? Он так и не пришел к решению. Чимин уже закончил, и в локации съемки появился Хосок. Он присел на край кровати, вытянул шею и прикоснулся к ложному укусу. Камера щелкнула, вспышки на долю секунды засияли. — Нормально? — спрашивал Хосок стоящий поодаль от постели стафф, и соблазнение превращалось в беспокойство. — Это сексуально? Правда? Намджун стиснул зубы. Пришла очередь Юнги — взъерошенные черные волосы, грубый окровавленный укус. Взгляд в камеру с непристойно пойманной между зубами нижней губой. Оторвавшись от экрана, Намджун зашагал прочь, стараясь не зарычать. В другом углу павильона, возле длинного банкетного стола с закусками и напитками он заметил Сокджина, который выбирал себе с тарелки фрукт. Почувствовав облегчение, он направился к нему. Плохое настроение улетучивалось. Сокджин обернулся к нему с улыбкой, его каштановые волосы были в таком же художественном беспорядке, как у остальных, на ногах — узкие белые джинсы, а на теле — порванная серебристая рубашка, обнажающая немного кожи груди… и до жути багровый партнерский укус горел прямо на запаховой железе. Сокджин сказал: — Я хотел чипсов, но нуны… В один момент все перед глазами Намджуна стало размытым, дыхание сбилось, он попросту не мог вдохнуть — в ушах эхом раздался собственный хрип — и Сокджин уже сидел с ним на полу, держа лицо в своих ладонях и успокоительно приговаривая: — Это неправда, Джуни… дыши, дыши, пожалуйста, это просто грим. Он нарисован, он не настоящий. Дыши… — Что? — Это… иди сюда. Сокджин усадил его на стул, и Намджун попытался глубоко вдохнуть, чувствуя как стискивает невидимой силой грудную клетку, как колотится сердце, и на лбу выступает ледяной пот. Намджун крепко держал сокджиновы запястья, чувствуя теплоту и бьющийся пульс, вдыхал мускусный мед, а потом ткнулся носом в его голову — и Сокджин пах лаком для волос, шампунем и духами, но под этим всем угадывался запах стаи, всех семи мемберов вместе. Сокджин не пах чужим. Он не пах неизвестным партнером. Намджун рвано вздохнул, носом зарываясь в волосы, и в глубине горла родился слабый стон. Сокджин позволил ему. Сокджин глубже упал в объятия, прижимая вожака своей стаи к себе и пробормотал: — Я бы с тобой так не поступил. Все, что Намджун сумел выдавить, это: — Все еще мой? — Да, да, ну конечно. Не спрашивай глупостей, конечно же да. Выдыхай — да, вот так. Спокойнее. Тише, — Сокджин бережно и ласково поглаживал его по волосам — он всегда вел себя так с каждым из них, когда им было плохо. — Хороший альфа. Это было сказано тепло и певуче — так, что Намджуна пробрала дрожь. — Мой хороший альфа. Намджун был не уверен, правильно ли он расслышал. Если да, то эти слова погубили его окончательно. Он заморгал, пытаясь привнести в мир резкость, и обнаружил себя вцепившимся в Сокджина после… чем бы это ни было. Омертвелый ужас сковал конечности. Он запаниковал и чуть не вызвал катастрофу. — Блять, прости, пожалуйста, — выдавил Намджун. Старший отстранился, все еще держа на плече Намджуна свою руку. В его лице было неодобрение. — Все в порядке. Ничего удивительного, что для тебя этот фотосет оказался самым сложным. В нем все еще читалась доброта и обеспокоенность, подобные выражению, появлявшемуся при звуке чонгукова сухого кашля или после подвернутой лодыжки Юнги, или как в недавно случившуюся ночь утешения, когда они с Сокджином играли в гостиной в приставку, и он в ответ на нытье Намджуна заявил, что тот вряд ли останется без партнера навсегда. Сокджин всегда знал, что сказать и сделать. — Ты всегда знаешь, как утешить, — восхищенно сказал Намджун. Сокджин улыбнулся, и его ладонь мимолетно прижалась к намджуновой щеке. Затем он встрепенулся и вскочил, почему-то торопясь. — Я принесу тебе воды. Ладно? — он приободряюще сжал плечо вожака, и Намджун снова увидел укус партнера — искусственный, полностью нарисованный — но все так же горящий на шее запекшейся кровью. За несколько секунд, в которые Сокджин отошел, Намджун успел осознать, какого невероятного мудака опять изобразил. Что он вообще за лидер — паниковать при малейшем намеке на распад стаи? Это случится через много лет, если вообще случится! Когда Сокджин вернулся, Намджун снова дернулся от вида укуса, и в его жилах застыла кровь: Сокджин помечен. Он представил, кто бы мог укусить Сокджина, пометить его, кому Сокджин позволил бы это — или хуже того, увидел в своей голове Сокджина самого предлагающего неизвестному чужаку сделать это, безответственно открывая шею. Ошеломленный своими мыслями Намджун начинал испытывать настоящую неподдельную тревогу. — Да, меня тоже бесит эта съемка, — сказал Сокджин, теребя манжеты рубашки. — Даже Чонгуку эту штуку нарисовали, а он еще совсем малыш. Сокджин пытался его утешить, убедить, что все в порядке, что реакция Намджуна объяснима, и ее следовало ожидать, но Намджун себя едва узнавал. Подошел взволнованный их отсутствием стафф, и Сокджин ускользнул, пока Намджун медленно глотал воду, пялясь под ноги. Один из ассистентов принес ему со стола перекусить — достаточно ли он кушал? Намджун был в этом не уверен. Он не стал дожидаться начала съемки Сокджина. Он не хотел увидеть, в каких позах Сокджин будет показывать укус на своей шее, не желал думать об альфах, которые увидят фотографии и начнут фантазировать и представлять себя тем, кто оставил этот укус. Присоединившись чуть позже для общей съемки, он могучим усилием воли собрал себя по кускам, но едва смотрел на мемберов, меньше всех — на Сокджина, и вылетел из помещения в тот же миг, как арт-директор объявил о завершении и поблагодарил. После этого он несколько дней метался, не метил никого из членов стаи и много молчал. Наконец, не выдержал Тэхён — он пришел для объятий самым первым, и Намджун не смог ему отказать. Возможно, то время и вправду было самым прекрасным в жизни Намджуна, не только в плане альбомного концепта: эти проблески, вспышки, месяцы совместной юности, когда вся его стая была вместе и была его. Мгновенно после релиза снимки вызвали ураган восторга в интернете. Чувственные, зрелые и сексуальные — и никто не называл их «преисполненные тоски». Никто и никогда не назвал бы их «разбивающие сердце», «изображающие агонию». Намджун ни разу не взглянул на фотографии, и Сокджин тот случай ни разу не упоминал.

***

Первая ночь с Сокджином была воплощением самых потрясающих фантазий, которые он когда-либо имел. Долго, неутолимо, распутно и жарко. Его тело реагировало на течку: восстановительный период был поразительно короток, Сокджину стоило лишь бросить взгляд, как Намджун тут же приходил в готовность. Они не спали, заполняя время между заходами разговорами, поцелуями, помечанием. Намджун не знал, какая часть ему нравилась больше. На второй день течка взяла Сокджина по-настоящему. Секс превратился в долг, и Сокджина, которого он знал, подменил некто намного более… похотливый. Жадный. В один миг соблазнительный, через секунду — расстилающийся, податливый. Намджун чувствовал себя пойманным. Подобную сторону Сокджина он не видел никогда. Таким его видели всего несколько (два или три?) предыдущих партнера по течке. Подушки и простыни кровати, порванные, измаранные — и, скорее всего, уже непригодные для дальнейшего использования, валялись на полу, а они с Сокджином не оставили неоскверненным ни одного угла в квартире: пол, стена, гардероб, кухня, ванная, и Сокджин продолжал смотреть своими темными жадными глазами, в которых плескалось желание, потому что ему всего было мало. В какой-то момент Намджун потерял осознание, каким именно образом он был разрушен до основания: но он совершенно точно был. Впервые он понял это, когда Сокджин опрокинул его на спину, оседлал, а потом опустился на член. Проникновение было легким, и Сокджин испустил жадный вздох, откидывая голову назад и открывая взору потрясающую шею. Сокджин был горячим и узким, и Намджун грязно выругался, приземляя руки на его бедра, чтобы поумерить пыл омеги и приноровиться к ритму. Вся поверхность сокджиновой кожи была покрыта каплями пота, синяками, царапинами и засосами — по всему пространству груди, плеч, шеи; его член, налитый кровью и тяжелый, его мокрая дырка, взъерошенные волосы — его движения сверху, стоны, темноглазые взгляды сверху вниз из-под полуприкрытых век. — Альфа-я, можно я оседлаю твой узел до самого основания? — Блять, — лишь выдавил Намджун — и больше ничего. Сокджин все еще скакал на нем, когда Намджун потянулся к его лицу, чтобы схватить за подбородок и притянуть в поцелуй. Пальцы случайно коснулись губ, и Сокджин нетерпеливо разомкнул их, закрывая глаза. Уставившись, Намджун неверяще толкнул два пальца в его непотребно влажный распахнутый рот; хён всосал их с громким звуком, не переставая двигаться сверху, и кончил, когда Намджун просунул пальцы до глотки, начав душить. Расслабившись и придавив Намджуна сверху своим теплом, Сокджин застонал, ощутив, как Намджун прикусил мочку его уха. — Тебе нравится чувство удушения? — Да, — выдохнул Сокджин: — но для этого нужно приложить немало усилий. — Это что, вызов? — Намджун погладил взмокшую от пота кожу сокджиновой спины, ухмыляясь ему в шею. — …возможно. Так Намджун оказался на краю постели, а Сокджин на коленях перед ним, тут же накрыв губами его член. Намджун втянул воздух сквозь стиснутые зубы — рот Сокджина был горячим и очень узким, а язык работал вокруг головки с таким усердием, что Намджун мысленно даже порадовался — хорошо, что он не знал о его таланте все эти годы, иначе только богу известно, где бы сейчас их карьера была. Губы Сокджина всегда невольно привлекали взгляд — розовые, пухлые, необъяснимо влажные — и как теперь прикажете жить дальше, имея в голове иллюстрацию того, как идеально они выглядят на члене? Сокджин взглянул ему в лицо, передавая свою вновь возрастающую жадность, и опустил голову ниже. Намджун выматерился. Сложив пальцы в его волосах, он глубоко дышал носом в такт ритму, как вдруг язык Сокджина прижался к чувствительной нижней стороне члена. Пиздец. Сокджин двинул головой вверх и вниз, смачивая большим количеством слюны, затем выпустил изо рта, плоско облизывая головку и собирая предэякулят. Он застонал, зарычал и впился ногтями в намджуновы бедра. — Хорошо, — на излете дыхания произнес он. — Да? — Намджун провел большим пальцем по его брови, собирая пот, и получил в ответ кивок. — Чувствуешь вкус себя на мне? Его голос был подхрипшим и очень низким. Член не мог не быть на вкус как они оба одновременно. — Нравится вкус себя на моем члене? Сокджин кивнул, снова вобрав его в рот, и Намджун вдруг приказал: — Руки за спину. Сокджин повиновался. Намджун доли секунды пытался собраться, массируя заднюю часть сокджиновой шеи. Он никогда не думал, что ему доведется увидеть его таким. Узнать, что Сокджин может быть таким. — Отлично, малыш… Открывай рот… Боже, да. Вот так. Сокджин заглотил больше, растягивая губы и закрывая глаза. Намджун благоговел. — Возьми глубже — давай, я знаю, что ты можешь. Вот так… блять, — он втянул воздух, сжав пальцы в волосах — головка коснулась задней стенки горла. Он попытался сосредоточиться на происходящем. — Я хочу выебать тебя в рот, но это будет тяжело, малыш. Ты понял? Сокджин кивнул — и Намджун выполнил обещанное, отчего глаза Сокджина заслезились, а из глотки вырвался вой и стон от силы того, как ебали его глотку. Это было настолько порнографично, что едва ли могло существовать в реальности, параллельно заставляя чувствовать себя неистовым собственником. Обладание Сокджином, находящимся полностью в его власти и делающим нечто столь порочное, доводило до исступления. Приближаясь к пику, он рывком оттащил Сокджина за отросшие волосы так резко, что член выскользнул из его рта с пошлым влажным звуком. Длина сияла от слюны, головка сочилась, а узел у основания набух до боли. Намджун взял себя в руку. Сокджин оставался на коленях со сложенными за спиной руками, а потом раскрыл рот, и его широко распахнутые глаза остановились на намджуновых, у которого стянуло стальными обручами грудь. Блять. Намджун желал большего, поэтому он снова потянул Сокджина за волосы, заставляя обнажить испещренную отметинами шею. Головка оказалась прижата под сокджиновым подбородком — и тот застонал, напряженный, стоящий на коленях, с налитым кровью алым членом, выглядящим почти болезненно — и намджунов член дернулся возле глотки Сокджина, а хватка в волосах усилилась. Он провел по члену раз, два, зарычал — и тяжко кончил на его шею и горло. Молочно-белые струйки устремились вниз, собираясь в ямочке между ключиц и переполняя ее. Тяжело дыша, Сокджин все еще стоял на коленях. Его глаза были распахнуты. Помечен. Зарычав, Намджун притянул старшего на себя, выцеловывая из него все оставшиеся силы. Сокджина трясло. Он еле дышал — и тек так, что от прикосновения намджуновых пальцев к перинеуму они проскользнули внутрь легко и быстро. Сокджин потерся о него, Намджуну сорвало резьбу окончательно, и он заставил кончить лишь от своих пальцев, целуя его и надрачивая. Затем он слизал с горла собственную сперму, приговаривая, насколько Сокджин прекрасен, и как Намджун рад, что он принадлежит ему. Идеален для него. Весь его, только его. — Мой, — прошептал он, когда Сокджин сходил с ума на нем, пальцами впиваясь в плечи и пытаясь не трястись. — Давай, малыш, позволь себе кончить… мой прелестный омега. Я с тобой, ты так хорошо для меня поработал, вот так… Сокджин кончил сильнее, чем Намджун ожидал, высвободив силу из неизвестных доселе глубин, после чего словно рассыпался на части и потерял все кости. Приходя в себя и пытаясь отдышаться в послеоргазмическом блаженстве — разбитый, но насытившийся, он лежал на спине, пока Намджун вытирал его полотенцем. Подсохшие следы спермы на горле с сильным запахом секса — это приносило бесконечное удовлетворение. Он сделал Сокджина идеальным. Своим. — Ты в порядке? — он взглянул ему в лицо и поцеловал в висок, получив в ответ твердый кивок. — Точно? — Ага, — Сокджин выплыл из постели с полуприкрытыми глазами. — Ты? — Что я? — Нормально? — Да, — наглая ложь — он был уничтожен полностью. Позже он обнаружил себя вновь одержимо накинувшимся на сокджинову шею. В воздухе слышалось приглушенное жужжание вибратора, который он крепко держал за основание. Бедра Сокджина дергались — он насаживался на него, временами пытаясь в ложной нерешительности отстраниться, но Намджун держал омегу рядом, не давая сдвинуть ноги, целовал и играл с сосками, мерно трахал игрушкой. Стоны Сокджина были смесью «о боже», «не могу», «не останавливайся» и «Намджун» — обессиленной и беспомощной. Намджун не собирался прижимать вторую руку к открытому горлу, помеченному фиолетовыми пятнами и спермой, он просто хотел погладить запаховую железу, но при прикосновении вспомнил о пластыре, мешающем это сделать, и, ощутив поражение, поспешил ее убрать. Стоило его ладони отняться от чужой шеи, как дыхание Сокджина замерло, губы дрогнули, и он громко застонал — Намджун вернул руку на место, прямо на его глотку. Никакого давления. Просто показать, что он здесь. Сокджин впал в отчаяние. — Намджун-а, — стон. Рука все еще на горле, толстый вибратор внутри — Намджун толкнул его глубже и губами обхватил сосок. — О боже, боже, боже… Намджун прикусил кожу, усилил хватку на шее — медленно, но верно смыкая пальцы, и Сокджин кончил с такой силой, что его бедра задрожали, а стон больше напомнил рыдание. Мне пиздец, подумал Намджун, опьяненный властью. Сокджина пробирала крупная дрожь, член пульсировал, и Намджун обхватил его торс руками, нежно помечая запахом и шепча, как он хорош. Течка была беспощадна. Намджун не справлялся в одиночку. — Хочешь выебать меня? — спросил он несколько часов спустя, запечатлевая очередной поцелуй на опухших губах. Сокджин обхватил его задницу и толкнулся языком в рот. Намджун улыбнулся в поцелуй. — Это «да»? — Я только… только с бетой, но я разберусь по ходу, — тяжело дыша, ответил Сокджин. — Не сомневаюсь, — согласился Намджун, пытаясь нащупать на прикроватной тумбе лубрикант, до сих пор не пригодившийся ни разу. Когда Сокджин начал растягивать его, он понял, что не в состоянии вынести это без мата и ровно дыша. Он надеялся, что это даст ему немного форы, отдыха, чтобы руки и член отдохнули, но у него снова встал. Беспокойно вцепившись в чужие плечи, он пробормотал: — Я все… блять, я готов. Боже… входи уже. Сокджин вошел, и Намджун задался вопросом, почему альфы делают это намного реже, чем следовало бы. Он очень редко чувствовал подобное желание, редко чувствовал себя достаточно комфортно или расслабленно с кем-то, чтобы подпустить его так близко. С Сокджином не было ничего, кроме страсти и жажды иметь его еще глубже в себе. Было бы полнейшим пиздежом заявить, что ему было неприятно, или что у Сокджина не было отличного чувства ритма, проявившегося, когда он начал его трахать. Не привыкший к растяжению Намджун оказался на краю намного раньше, чем думал. Рвано дыша, он запрокинул голову, когда Сокджин нашел нужный угол. Он входил до предела, двигаясь сосредоточенно и резко, и Намджун зарычал, ощущая пульсирующее внутри удовольствие. Сокджин смотрел на него с намеком на опьяненную течкой ухмылку. — У альф тоже есть простата, если ты не знал. — Да, — выдавил он. — Я… я очень… блять. хорошо… осведомлен. Очередной резкий толчок. — Ты хоть раз себя растягивал? — Иногда бывало, — признался он. Один-два раза в год. Пожалуй, стоит делать это почаще. Да, точно. — Блять, не останавливайся. Сокджин обвил пальцами его член. В этом положении — на спине, с раздвинутыми ногами, под чужим весом — была некая беспомощность. Так вот как чувствует себя Сокджин? Но его омега был так хорош, так идеален, что Намджун от этой мысли застонал. Сокджин двинул рукой и двинулся сам. — Если ты кончишь, то хватит ли тебя еще? — подушечки пальцев мазнули по головке члена Намджуна, и он дернулся. — Чтобы выебать тебя? — еле дыша, уточнил он. Сокджин кивнул; на его висках блестел пот, а глаза горели черной жаждой. — Думаешь, я не смогу пригвоздить тебя к постели, чтобы ты потек, как самая последняя омега? Он сжал пальцы вокруг сокджиновой шеи, и он застонал, вбиваясь сильнее. — Я дам тебе столько, малыш, так хорошо тебя наполню… не смей останавливаться. Хочу войти в тебя сразу после этого. Давай же. Сокджин ускорился, и они кончили почти синхронно. Намджуну был пиздец. Чем дальше заходила течка, тем сильнее Сокджин терял связь с реальностью — настолько, что Намджуну переставало это нравиться. Его голова заваливалась набок, глаза закатывались и закрывались, но стоны не утихали. Вот что Сокджин подразумевал под «как далеко омега может зайти». Он едва был здесь, бездумно притягивал Намджуна к себе, хныкал, раздвигал ноги и бессвязно просил еще и еще. — Альфа, — плакал он, и если раньше от одного лишь этого слова у Намджуна скручивало внутренности, то теперь он остановился. — Эй, — он бережно огладил его щеку, нависая над ним: — эй, взгляни на меня. Посмотри же. Не увидев реакции, он издал тихий утробный рык для большего эффекта, и глаза Сокджина с трудом раскрылись. Где я? Намджун закусил губу, чувствуя, как заболело сердце: — Кто я? — Аль… — Нет, — оборвал он, обхватывая сокджиново лицо ладонями. — Кто я такой? Давай, не пропадай. Не уходи от меня. Он поцеловал Сокджина. И кто из них на пике течки нуждался в партнере сильнее? — Джун-а, — выдохнул тот, когда поцелуй прервался. Его глаза пристально смотрели в глаза напротив, и в них сквозило узнавание. — Да, — большой палец мягко описал кружок на щеке. — Ты и я. Я весь твой. — Да? — Да… навечно. Всегда был твоим. Ты не знал? Я всегда был только твоим. Поцелуй был глубоким и долгим. Были и новые для него стороны. Он понимал и знал, как выглядит гон, но течка… порой ему приходилось немного замедлять ход событий, чтобы понять. Однажды вникнув, он сложил в голове полный пазл. Стоило им закончить очередной заход, как Сокджин вдруг остался беспокойным. Выйдя из него и рухнув рядом, Намджун увидел, что старший ни расслабился, ни насытился. В чем он еще нуждался? — Что такое? — он погладил его по груди. Сокджин смотрел в потолок, немного нахмурившись, и излучал разочарование. Встревоженно сев, Намджун повторил: — Малыш, ты чего? Поколебавшись, Сокджин перевернулся на живот и предложил себя: приподнял задницу, немного расставил ноги. Предложил не для узла или секса, они едва успели закончить, а для… для осмотра. Одобрения. В голове что-то щелкнуло, и Намджун ощутил внутри глубокое удовлетворение, наслаждаясь зрелищем собственного семени, вытекающего из Сокджина. — Отлично, — тут же нежно пробормотал он. — Ты был прекрасен… господи, только посмотри на это. От прикосновения к копчику Сокджин заметно расслабился и отпустил себя. — Как ты потрясающе себя показываешь своему альфе, — похвалил Намджун, проскальзывая пальцами внутрь, а другой рукой придерживая его за нижнюю часть живота. Он придвинулся ближе и оставил на позвоночнике вереницу поцелуев до самого верхнего позвонка, параллельно с этим поглаживая и живот и — уже довольно поздно осознавая, что невольно проталкивает собственную сперму обратно в Сокджина. Но это было правильно, верно… И неизвестным образом, несмотря на то, что он только что кончил, у него снова встал. Это все был Сокджин: его вкус, запах, его поза и доверие. — Блять, ты будешь выглядеть просто невероятно, — тихо сказал он, и Сокджин опустился на его колено, тая под прикосновениями. — Самый красивый омега на свете, большой и тяжелый. Ладонью он надавил на живот Сокджина чуть сильнее, чувствуя в своей груди радостное возбуждение от одной только мысли. — Жду не дождусь, когда смогу тобой похвастаться всем на свете, малыш, — он носом ткнулся в его лопатку и ласково потерся. Сокджин задрожал. — Нравится показывать себя вот так? Он толкнул внутрь уже два покрытых спермой пальца, и Сокджин сжался вокруг них, громко застонав. — Насыщаться мной вот так? Нравится? — Да, — выдохнул Сокджин, едва внятно. — Я этого так долго ждал. Сознание Намджуна вмиг прояснилось. Он перешел к его шее, двигая пальцами еще более лениво, чем прежде, в попытке не возбудить, но насытить. — Ты хотел предложить себя мне и раньше? Когда? — Каждый раз, когда видел, — Сокджин издал неожиданный смешок, больше походящий на рыдание. — Вот как? Боже, не стоило это скрывать, — Намджун улыбнулся. — Ты же знаешь, что я дал бы тебе все желаемое. Где ты хотел это сделать? В гримерке? На сцене? — Да, — с безнадежной тоской откликнулся старший, насаживаясь на пальцы, и у Намджуна снова стоял, прогоняя по конечностям искры возбуждения от образа беременного Сокджина в голове. Течная болтовня, все это была лишь течная болтовня. — Тебе просто нужно было сказать мне, малыш. Я бы сделал это еще годы назад. Забрался бы в твою койку, прижал бы тебя к ней, разложил и насытил до предела. — Джун-а… Надтреснуто, но с жаждой. Ощутив давление пальцев на простату, Сокджин вновь начал насаживаться на них. На тумбе пиликнул сокджинов телефон, напоминая, что за пределами спальни еще существовал реальный мир. Намджун облизнулся. — Господи, может, выйти в прямой эфир и показать тебя таким? Чтобы все увидели, как я насыщаю тебя… Он шлепнул Сокджина по левой ягодице; тот подавился вдохом и раздвинул ноги еще шире. Намджун облизал губы снова. — Нравится? Хочешь, чтобы тебя увидели таким миллионы людей?.. Чтобы они проследили, как я втрахиваюсь в тебя, пока ты не зачнешь ребенка? Каждый должен был узнать, что Сокджин принадлежит ему. Каждый узнает… Всего десяти секунд стрима будет достаточно — Сокджин на четвереньках, взмокший от пота, весь в фиолетовых отметинах губ и пальцев, сходящий от течки с ума, и рядом входящий в него Намджун, пока бедра Сокджина покрыты спермой и смазкой… Намджун взял свой член в руку и прижал головку к перинеуму с самой мягкой и чувствительной кожей. — Ты когда-нибудь прикасался к себе, думая об этом? Представлял, что все увидят, кому ты принадлежишь? — Ага, — выдохнул Сокджин, застонав от очередного прикосновения пальцев к простате. — Боже, Намджун-и… — Что ты еще делал? Расскажи мне. — Нг-х, — хныкнул он: — иногда воровал твою одежду. Намджун едва не спустил прямо в тот же момент. — Меня так возбуждает твой запах… и он очень хорошо помогает дрочить… Правда ли это? Происходило ли такое на самом деле? — А ты обо мне думал когда-нибудь? — жалобно и неуверенно простонал Сокджин. — Господи, конечно, — тут же отозвался Намджун. Он вытащил пальцы и пристроился, вводя член; Сокджин застонал, насаживаясь и предлагая себя еще сильнее. — Я так тебя и представлял, думал, как можно тебя насытить, но это даже близко не походило на реальность. Телефон Сокджина снова пиликнул. Боже, что если и правда… — Ты только мой, — прошептал он, губами касаясь его ушной раковины. Его. Он никогда не сможет ни с кем его разделить. Выебанный и сходящий с ума от наслаждения Сокджин — нет, о таком могли знать только они вдвоем. Они снова гнались за оргазмом вместе, Намджун ебал его жестко, натягивая с кровожадной целеустремленностью. Его узел набухал, Сокджин стонал поощрительно — и вскоре они опять были связаны. Намджун поглаживал его живот, целовал позвонки, нашептывал просьбы расслабиться и вобрать все, что есть. Когда узел опал, и он смог выскользнуть, Намджун положил руку ему на шею, не давая встать с четверенек, а потом подушечкой большого пальца провел по расширенной дырке, принимая послушно демонстрируемое Сокджином. — Хороший мальчик, — прошептал Намджун, размазывая пальцем устроенный ими беспорядок — Сокджин откликнулся стоном. — Тише-тише… ты отлично потрудился. Ты прекрасен. Весь мой. Истекающий, накормленный… господи, скорее бы увидеть тебя… А потом он наклонился, чтобы попробовать их на вкус: ему был пиздец. Он был разбит, уничтожен, выжжен до основания, когда довел Сокджина до очередной кульминации лишь губами и языком. Как он вообще мог допустить мысль, что с Сокджином это сделает кто-то другой? Нет. Никогда. Произошедшие несколько оргазмов подряд оставили их настолько ошеломленными и выжатыми, что упав рядом, они долго глядели в потолок, пытаясь восстановить сбитое дыхание. Сокджин накрыл глаза руками, губы его опухли от укусов, а в ямке над верхней губой блестел пот. Не в силах устоять, Намджун поймал ее губами, ласково целуя, и Сокджин вздохнул, а потом неожиданно ударил его по плечу. Намджун смятенно отшатнулся. Сокджин, нахмурившись, глядел прямо на него. — Наши стримы смотрит куча детей! Намджун моргнул и ухмыльнулся. — Айщ, рано или поздно им придется узнать о пестиках и тычинках… — Ну не от нас же! — Сокджин махнул на него рукой. — Не после… подобного представления! — Ты сам есть представление, — заявил Намджун. Сокджин фыркнул — и это больше походило на него. Видимо, пик течки был пройден? — Ты такой дурак, — Сокджин за предплечье притянул его к себе, заставляя обнять покрепче. Спина его прижималась к груди Намджуна, и он не хотел ничего, кроме как лежать вместе, держа Сокджина в безопасности в своих руках. Его рука опустилась на сокджинову талию, тот ладонью погладил его пальцы, и они переплели их, устроив на сокджиновом животе. Намджун поцеловал его в плечо, большим пальцем рисуя круги под его пупком. Господи, что если Сокджин и впрямь… — Отдыхай, малыш, — прошептал он. С кем он говорил? Сокджин вздохнул — довольно, счастливо, сыто, и Намджун понял, что потрачен навсегда.

***

Нередко омеги и беты намджуновой стаи подвергались ухаживаниям: изъявлениям серьезных романтических намерений, которые при лучшем исходе должны были привести к партнерству. Многие рассматривали сам институт ухаживания как старомодный, но его поклонники считали выказывание подобного очень милым — однако, это не означало, что стая хоть раз приняла или признала подобные вещи. Фанаты часто объединялись для заказа милых баннеров и рекламных щитов, посвящаемых любимым айдолам, и Чимин с Сокджином на протяжении многих лет становились их частыми героями. Реклама в метро обычно представляла из себя соблазнительную фотографию Чимина с подписью «нашему идеальному омеге — Пак Чимину, с просьбой принять скромный дар, посвященный его красоте» с подписью от группы фанатов — чаще всего, обожающих Чимина альф. Некоторые были более непосредственны: «Ким Сокджин, прими мои ухаживания и стань моим партнером! Наши дети будут сильными и здоровыми!», как правило, с подписью от единственного альфы, достаточно состоятельного, чтобы позволить себе личный баннер. За бетами ухаживали не менее сильно: «Свет моей жизни Чон Хосок, я спасу тебя ото всех невзгод и печалей! Твоё счастье — моя единственная отрада и цель!». Мало заинтересованные в подобном горожане, прикрывая рот стаканчиками с утренним кофе, зевали, стоя на платформе, окруженной подобными яркими растяжками под прозрачным пластиком. Один случай ухаживаний — инцидент — Намджуну запомнился особенным образом: тогда Сокджин привлек внимание альфы, судя по всему, вышедшей из пафосного любовного романа. Ким Джису была знаменитейшей альфой-холостячкой, находилась в десятке самых богатых предпринимательниц Кореи, и правила — вполне успешно — своей собственной компанией. Они даже не подозревали о ее существовании до знаменательного дня, когда по всему Сеулу как по мановению волшебной палочки возникли тысячи билбордов с «Ким Сокджин, я искренне и пылко признаюсь вам в любви и намереваюсь сделать вас своим партнером. Примите ее, будьте моим, сделайте целью всего моего существования продление вашего блаженства до бесконечности. Ким Джису». Забудьте об айдолке Мун Джиён, покачивавшей своими омежьими бедрами перед Намджуном после шоу награждений и говорившей, что она возжелала его в качестве партнера для течки — это было еще сравнительно тактично. Один из билбордов разместили прямо напротив выезда из их жилого комплекса, в который они едва успели переехать — новое роскошное общежитие в элитном жилом районе, днем и ночью охраняемое со всей строгостью. И эта альфа — Ким Джису — каким-то образом узнала, где они поселились еще до того, как информация была разглашена прессе. А еще ей было шестьдесят восемь лет. СМИ с первой секунды буквально влюбились в абсурд ситуации, в которую угодила вся стая. Ким Джису дала интервью: оказалось, что она, конечно, как и вся Корея, слышала их музыку, но ввиду своей деловой занятости была не в состоянии идти в ногу с современными трендами, а затем краем глаза увидела по телевизору трансляцию шоу награждений и вдруг поняла, что смотрит на своего будущего партнера. — Я жду ответа возлюбленного, — отвечала она на вопросы интервьюера с обезоруживающей искренностью. — Если он предпочтет жить в тиши и спокойствии, я куплю остров для нас двоих и множества детишек, которых принесу ему. Множества детишек?! Ей было шестьдесят восемь! Потерявшая рассудок альфа — публике нравилась происходящая затянувшаяся нелепица. Над ней заметно иронизировали. Газеты и ресурсы пестрели заголовками вроде «Ким Джису, 68 лет, исполнительный директор компании Kim Technologies публично и официально выказала ухаживание айдолу Ким Сокджину, 25 лет». — Да она безнадежно влюблена в Джин-хёна! — воскликнул Чимин после очередного новостного сюжета по телевизору в конференц-зале, где вся стая ожидала начала встречи с высшим руководством их компании. Не снимающий своей красной бини Юнги фыркнул, не сводя с экрана глаз, и сделал глоток успокаивающего горло чая. — Безнадежно хочет его, ты хотел сказать. Хосок скривился. — В ее-то годы… я бы предположил, что это платоническая любовь. Тэхен ткнул в Хосока пальцем: — Эй! Пожилые люди тоже любят секс! Чимин, к счастью, успел их перебить: — Джин-хён, посмотри, какой шанс! Богатая альфа, которая о тебе позаботится как следует! Никаких больше танцев и туров! — У меня на счету миллионы, — ответил Сокджин, качнув головой в неопределенном направлении: — благодаря танцам и турам. — Да, но она-то миллиардерша, — заметил Хосок, указав на телевизор. — Зачем спускать свои деньги, когда можно потратить чужие? — И она когда-нибудь умрет, — сказал Юнги. — Скоро, — добавил Чимин: — когда-нибудь скоро. Пока остальные смеялись и фыркали, Чонгук решительно заявил: — Если она действительно собирается зайти так далеко, то ей прежде следует поговорить с альфой-хёном. Это была правда: ухаживая за Сокджином с таким напором и остервенением, с такой уверенностью в благополучном исходе, Джису была обязана прежде спросить благословения у Намджуна — а он его дал бы примерно никогда, ни в одной жизни, нынешней, будущей или прошлой. Сорок лет разницы в возрасте?! О чем вообще речь! Возможно, именно ее старшинство по отношению к Намджуну и было причиной: он был для Джису не более чем неразумным дитём. Помимо влюбленности Намджун видел в ней деловую хватку и умение яростно добиваться своего, идя по головам — идеально сидящие бизнес-костюмы, седые волосы, подрезанные до плеч. Стая была слишком занята собственным успехом, чтобы уделять ухаживаниям Ким Джису слишком много внимания, и Намджун предпочел игнорировать происходящее, как бы оно ни раздражало. Все они приходили и уходили, всегда оставаясь ни с чем. Вернувшись в Сеул с награждения в Токио, они обнаружили, что Ким Джису решила свои усилия утроить. В общежитии их встретили сорок шесть букетов, «по одному за каждый день моей любви»; на кухне ждала гора из тысячи коробок рамена, а в гостиной — бриллиантовый ошейник от Тиффани, детская погремушка из чистого золота и сертификат об огромном пожертвовании старшей школе в Квачхоне, где учился Сокджин. Ким Джису поехала окончательно. Она нахуй полностью поехала крышей. Даже не снявший куртки Намджун стоял посреди гостиной в полном оцепенении, пытаясь сосчитать количество букетов, превративших их квартиру в сраные джунгли. Это было абсолютно немыслимо и недопустимо: Джису не должна была знать их точный адрес, чтобы выдать его доставщикам цветов. — О боже, — выдохнул Сокджин, вытаскивая карточку, завалявшуюся среди даров. Чимин уже примерял бриллиантовый ошейник. — Я заберу себе, если он тебе не нужен, — он надул губы: — Нечестно, что такой есть только у альфы-хёна. Их менеджер уже был на телефоне, пытаясь понять, откуда произошла утечка информации о новом месте жительства, и Намджун, сжимая кулаки, честно старался ровно дышать через нос, а не стиснутые от ярости зубы. Никакой больше «доброй альфа-госпожи», над которой незлобно потешались за попытку получить в партнеры всей жизни его члена стаи — Ким Джису следовало проваливать ко всем чертям собачьим. — Уберите все это с глаз моих, — прорычал он, покосившись на ближайший букет цветов. — Давайте оставим хотя бы рамён! — Тэхён пылко прижал к груди несколько пачек, оборачиваясь к Сокджину. — Возьми хоть что-то ради приличия! Согласись, ну! Хён! — Тэхён-а, — пробормотал Юнги: — ты давно в состоянии купить себе рамён сам. — Но бесплатный же вкуснее! — Она зашла слишком далеко, — согласился Хосок, щелкнув пальцем по большому подсолнуху, и Намджун ощутил облегчение — хоть кто-то понимает, насколько это неприлично. — Мне даже жаль ее, — добавил он, принимая у Юнги огромный футляр, обитый бархатом, с золотой погремушкой внутри. Он с печалью осмотрел дар: — Я почитал о ней немного, ее истинный погиб из-за крушения вертолета еще в семидесятых годах. В семидесятых. А сейчас у нее есть все на свете, но единственное — нет того, с кем можно было бы это разделить. Юнги показал на погремушку. — Уверен, что охотники за наследством очередь готовы занимать в ее постель. Сокджин, так и не сдвинувшийся с места, с заалевшими щеками взирал на количество подарков, заполонивших комнату: — Мы даже не знакомы лично… Чимин усмехнулся: — Хён, так ты принимаешь все это? — Нет! — Сокджин сложил найденную записку и убрал ее в карман — Намджун пристально следил за его движениями. — Нет. Но я польщен. Это правда льстит. Я этого заслуживаю, и я рад, что хоть кто-то это замечает! Он поднял ближайшую к себе корзину с алыми розами — классика. — Она альфа с отличным вкусом! — и направился в свою спальню, через плечо крикнув: — Остальное отошлите назад! Через час общежитие было очищено от подарков Ким Джису. Болтая ногами на барном стуле, Тэхён из подозрительно огромной миски поглощал на кухне лапшу. В качестве ответа их компания выслала лично Джису официозный, скупой на подробности отказ, где говорилось, помимо прочего, что дальнейшие попытки доставить ухаживающие подарки повлекут судебный иск. Намджуна это умиротворило, и Джису сдалась — билборды сняли, интервью и статьи закончились. На память осталось лишь несколько мемов среди фанатов и статьи вроде «Чего стоит добиться Ким Сокджина?». (Возможно, не годиться ему в матери? Забавно, правда?) Спустя примерно месяц после произошедшего, Намджун копался в сокджиновой комнате, ища футболку — одну из своих любимых, в последний раз виденную им на Сокджине — как вдруг заметил логотип Kim Technologies на краешке конверта, торчащего из стопки бумаги. Та самая записка, присланная с подарками? Стоит ли ее прочесть? Нет. Нет, это нарушение личного пространства. Но она была уже в его руках — открытой. То была не просто записка, карточка или открытка, но письмо. Это был ответ на письмо, которое Сокджин, видимо, отправлял Ким Джису. Ошеломленный Намджун уставился на начальные строчки: написанное от руки, оно выдавало возраст Ким Джису старомодными штрихами и украшательствами букв.

Дорогой Сокджин-щи, Время, потраченное вами на личный ответ мне, доказывает, что у вас доброе сердце и душа — я не ошиблась в вас, благодарю. Настоящим я принимаю ваш отказ, хотя он меня и ранит. Я прожила долгую жизнь без истинного партнера и познала горечь одиночества. Это замок из стекла — да, такая метафора вполне подходит, она очень мне понравилась. Предполагаю, у нас с вами и впрямь очень много общего. С годами приходит мудрость, что позволяет читать между строк. Можете быть уверены, что ваши дела сердечные в безопасности со мной и в соответствии с вашей просьбой я уничтожу ваше письмо. Благодарю вас за избавление меня от страстей и надежды, и, если вы примете мои извинения, пожалуй, я позволю себе любить вас — хотя и чуть менее жарко, чем прежде. Желаю вам здоровья и всяческого благополучия. Ким Джису

Нахмурившись, Намджун все еще держал письмо в руках. Сокджин ясно высказал отказ, и Джису его приняла. Хорошо, все это просто замечательно, но что за «стеклянный замок»? Что за «горечь одиночества»? И что за дела сердечные между строк?! Может, Сокджин выдумал что-то, дабы смягчить отказ Джису, и намекнул на это? Альфы редко отступали без знания, что кто-то их уже опередил, чувствуя близкую победу и завоевание омеги или беты, но что если Сокджин и впрямь встретил кого-то, а Намджун об этом не знал — какого-нибудь второго Джебома? Нет, это вряд ли казалось возможным. Зрелая альфа, посылающая личные любовные письма Сокджину, хотя переписка и была об отказе от намерений… Отвратительно. Он тихо зарычал про себя. Если бы ему только удалось встретить Ким Джису лично, он бы напомнил ей базовые правила ухаживания. Как альфа альфе. Тайные переписки за спиной вожака!.. Он умудрился вернуть письмо на место за секунду до того, как вошел Сокджин, вскинувший бровь при виде пришельца в своей комнате. В руках у него был охлажденный зеленый чай, и в футболке на нем Намджун узнал свою. — Йа… я как раз ее искал, — слабо пожаловался он, не имея ни желания, ни сил требовать у Сокджину свою одежду, оказавшуюся на нем. Тот пожал плечами, показывая, насколько ему плевать, плюхнулся на кровать, скрестив под собой ноги, и потянулся к игровому джойстику. Его взъерошенные истонченные обесцвечиванием волосы были пшеничного цвета, серая намджунова футболка казалась слишком большой и обнажала ключицы с шеей, не помеченной и чистой. Ничьей. Мог ли Намджун винить Ким Джису? Сокджин уже глядел на настенный телевизор, снова включаясь в приостановленную игру. — Уйди, загораживаешь, — шикнул он. Намджун опустился рядом, украл глоток чая и вновь подумал о письме Сокджина альфе-миллиардерше. Что бы он ни написал ей, она очевидно оказалась этим тронута — ну конечно. Сокджин в первую очередь всегда беспокоился о чувствах окружающих, будь то малыш, расцарапавший в парке коленки, или директор огромной компании Ким Джису, обретающаяся в пустом одиноком офисе на вершине сеульского небоскреба, далеко немолодая, бездетная и страдающая без партнера. Джису была права: у Сокджина было доброе сердце. — Чего? — нахмурился Сокджин, и Намджун понял, что смотрит на него в упор, ощущая теплоту и щекотание в груди. — Ничего, — он устроился поудобнее, прислоняясь к спинке кровати рядом с хёном. Обернув руку вокруг его плечей, он вновь через трубочку отпил из стакана охлажденный чай. — На каком ты уровне? — Тридцать четвертом, — персонаж на экране уже прыгал по островкам, собирая монеты. Сокджин прильнул к нему — не помечая, а ища успокоения. — Ну давай попробуем прокачаться до тридцать пятого. Намджун остался до тридцать седьмого, согреваясь от сокджиновой теплоты. Старший пах стаей и Намджуном — сильнее всего. Пару раз он хотел спросить о письме и уточнить, что Сокджин написал Джису, и оба раза передумал. Все они хранили свои тайны, Намджун не был исключением. Намджун, пожалуй, хранил их больше всех. Думая об этом, он играл пальцами с воротом своей футболки на Сокджине. Ладно, забудем о письме, но… — Слушай… насчет Ким Джису. Старший не остановился, продолжая все так же глядеть в телевизор. — О, насчёт той самой альфы, которая единственная в курсе, как правильно за мной ухаживать? — Что, бриллиантовые ошейники либо ничего? — Эй, чтоб ты знал, в моей школе заложили новое крыло! — Она не стала забирать деньги? — Нет. С удовольствием погляжу, сможет ли ее кто-нибудь переплюнуть, — Сокджин помолчал, а потом остановил игру и испытующе уставился на вожака. — Ну, так что с ней? Что с ней? Намджун был не уверен. Боже, и впрямь — только человек с могуществом и уверенностью Джису сможет достойно ухаживать за Сокджином. Намджун предполагал, что в будущем билбордов станет в разы больше, а подарки начнут варьироваться от яхт до породистых щенят, кто-то пожертвует тысячи Арджеев в детские больницы по всей стране… несомненно, еще найдутся альфы, желающие доказать, что они достойны Сокджина. Он ткнул Сокджина под ребро. — Не знал, что тебе нравятся постарше. Хён прищурился: — Откуда тебе вообще знать, какие мне нравятся! — Видимо, седые, — беспечно бросив это, Намджун вдруг понял, что у него самого сейчас серебристые волосы, и поспешил добавить: — Естественно седые, я имею в виду. Чем старше, тем лучше. — Йа, кыш отсюда! Бессовестный засранец! — Я твой вож… — Это не отменяет того, что ты засранец! — уперся Сокджин, сталкивая его и размахивая руками. Они оба улыбались. Намджун нехотя сполз с кровати и отряхнул одежду: — Увидимся на практике. Сокджин цокнул языком. — Тебе двадцать семь лет, хён. — Да, укуси меня, — в тон ему передразнил Сокджин, возвращаясь к игре. Намджун замер в дверях, застигнутый фразой врасплох — она лишила его возможности двигаться на секунду или две, но затем вздохнул и снова отвлекся. Боже, если хоть кто-то в этой жизни окажется достойным того, чтобы заслужить Сокджина, его внимание и любовь, а потом удостоиться чести укусить его… должно быть, этот человек будет полубогом. Иные не смогут попасть в постель Сокджина или добраться до его шеи. Кем бы ни был этот человек, подумал Намджун, каким бы он ни был полубогом.

***

Намджун очнулся в сокджиновой постели опустошенным. Сокджин спал у него на груди. Течка не давала погрузиться в глубокий сон, заставляла хранить сон своего отдыхающего омеги, защищать его — но теперь он, наконец-то, смог нормально поспать и почувствовать себя немного отдохнувшим, а это сигнализировало, что течка заканчивалась. Они лежали обнаженными совсем без одеял, и теплое расслабленное тело рядом больше не обжигало, а грело. Сквозь кромешный мрак спальни пробивался ложащийся на пол лунный свет, желтым дотягивающийся до подушек, одежды и вибратора, выброшенного за ненадобностью, когда аккумулятор сел. Если бы его спросили, какой сейчас день недели, он не смог бы ответить. Они пропустили тур? Нет… нет, кто-то точно за ними пришел бы. Сокджин тоже начал потягиваться, переплетая их ноги крепче и тыкаясь носом в грудь. Намджун поборол слабую улыбку, поглаживая его лопатки. — Эй, — хрипло позвал он и поцеловал Сокджина в макушку — грязную и немытую. Отвращения не было, не могло быть. — Я проверю телефон, ладно? Он, видимо, на кухне. Сокджин пошевелился, не открывая глаз. — М-м… только если принесешь мороженое. — Да? Омега проголодался? — поддразнил он. — Омега умирает с голоду, — пожаловался Сокджин. Это был прекрасный знак. Намджун пару раз уже ходил за перекусами — о них напоминали раскиданные по полу упаковки от батончиков и опустошенный рамен быстрого приготовления. Сама попытка выбраться из постели была настоящим испытанием, но Намджун справился, натянул боксеры и обернулся — Сокджин упал набок, натягивая на себя одеяло. Он очень, ужасно устал. — Скоро вернусь. — Угу, — в голосе Сокджина слышен был явный протест и в то же время бессилие. Он каждый раз с опаской наблюдал за тем, как Намджун покидает комнату, как бы тот ни обещал поскорее вернуться. — Ну иди уже. Намджун не сдержал победной ухмылки. — Мило. Какой же ты милый, — проворковал он, и старший фыркнул. За пределами спальни Сокджина мир продолжал существовать — хотя в этом не было никакой нужды. Ноги не слушались, мраморный пол холодил ступни, но тянущая боль в конечностях была сладка. Он выглядел безобразно и знал это — весь исцарапанный, в синяках, потный, но то была необходимость. Он закрепил территорию за собой, и количество следов говорило Намджуну, что он справился с работой на отлично. На кухне он выудил из морозилки бидон шоколадного мороженого, достал керамическую белую миску и ложку. Его телефон с потемневшим экраном все так же лежал на стойке. Он давно сел. Положив его на беспроводную зарядную станцию, Намджун отупело следил, как устройство возвращается к жизни: четыре утра. Чат стаи светился всего лишь… ох, четырехстами шестьюдесятью новыми сообщениями. Вау, ладно. Он сконцентрировался, сморщил нос, пролистал его вверх и вниз, обратив внимание на переписки Чимина, Тэхёна и Хосока, и мельком просмотрел жалобы Чимина: я сплю в обнимку с Манг, но это совсем не катит, почему все меня бросили? : (: ( хоби: я всего в часе от общаги потерпи чимин: в целом часе! Чимин всегда очень быстро заболевал и начинал тосковать — и Намджун, стоя посреди сокджиновой кухни, вдруг обеспокоено понял, что Чимин остался совсем один. Он явно ужасно перенес его отсутствие, в личном чате обнаружилось с десяток сообщений: альфа-хён альфа-хён! альфа-хён?! я почти не пахну тобой прошу вернись скорее альфа-хён: (: ( И три селки надувшегося Чимина на разворошенной и пустой постели вожака. юнги-хён сказал что тебе нужно время, а я что совсем не нужен??? альфа-хённннннннн не игнорь меняяяяяяяяяяя Сообщениям было два дня — Чимин сдался. Остальные тоже писали ему лично и каждый день, начиная с Тэхёна и его «можешь написать Чимину чтобы он перестал воровать мои маски для лица потому что он заявил мне что ты согласен что он должен быть красивее меня, но я то не согласен, пожалуйста разберись» до, внезапно, Юнги и «помнишь то место у старой общаги с вкусным пибимпапом? давай сходим туда когда вернешься». День паузы и добавление «хотя я вроде слышал что фанаты нынче устраивают туда паломничества так что нам видимо не удастся попасть. забей». Намджун честно пытался прочесть все. Его потеряла не только стая: телефон разрывался от бесконечных сообщений и пропущенных звонков от друзей, семьи, ассистентов, менеджеров и даже Пиди-нима о коллаборациях, совещаниях, деталях продакшена. Ему писал и Седжин: «когда вернешься в Сеул? нам нужно обсудить расписание СРОЧНО». Проверил голосовую почту, не зная, с кого начать, и выбрал самое последнее сообщение от Седжина, тут же об этом пожалев: Намджун-а, это мой четвертый звонок. Надеюсь, у тебя была достаточно веская причина отрубить телефон, я не могу до тебя дозвониться уже два дня! Я позвонил твоим родителям в Ильсан, они без понятия, где ты, разве ты уехал не к ним?! Мне пришлось сказать, что я что-то перепутал, потому что они заволновались. Я не знаю где ты, и ты не берешь трубку… Длинная пауза. Слушай, Джун-и, я не говорил твоей стае — не знаю, может они в курсе твоего местонахождения, и вы просто все дружно решили это от меня скрыть? Тебя похитили, или… или ты где-то мертвый в канаве валяешься?! Ладно, это худший сценарий, Седжин, сосредоточься… Слушай, если ты до утра не ответишь, я напишу стае, потому что если они знают, где ты, то и я должен знать, понимаешь? Боже, надеюсь, ты не натворил глупостей и не врубил режим американской суперзвезды с нервным срывом, кокаином, татуировками на костяшках и омегами из эскорта? Может, и впрямь подобное было лишь делом времени?.. я подозревал, что кто-то из вас сорвется… Тяжелый вздох и снова тишина. Прости дядю Седжина, ладно? Просто позвони мне и дай знать, что ты в порядке. Вот и все. Я продолжу названивать. Знаю, я нечасто это говорю, но… я люблю тебя, парень, и очень тобой горжусь. Перезвони. Сообщение закончилось. Намджун молчал, чувствуя себя полным ублюдком, стоящим посреди сокджиновой кухни в одних красных трусах и покрытым терпким сильным ароматом Сокджина с головы до ног. Он написал в чат стаи: ребят простите телефон сел. надо было купить новый зарядник, такой беспорядок. ужас. отпишитесь мне как прочтете. И Седжину: прости, что пропал с радаров, никакого кокаина и эскорта, клянусь, я позвоню, как только смогу. не мертвый, не в канаве. спасибо, что беспокоишься за нас В предыдущих сообщениях стаи он увидел селку Чимина с Тэ, сделанную прошлой ночью, фотографии улыбающегося в общежитии Хосока, милые комплименты от Чимина «хоби-хён пахнет прямо как цветы, мы должны его оберегать!». Несмотря на четыре утра, первым отреагировал Чонгук: все еще в Пусане, все хорошо! самолет в Сеул через несколько часов Намджун сделал мысленную пометку спросить, почему их макнэ не спит в четыре утра, но вместо этого написал «юнги-хён?» потому что четыре часа утра безраздельно принадлежало Юнги. Буквально через минуту он получил лаконичное «в студии». Намджун расслабился: хорошо. есть новости от Джин-хёна?— добавил Чонгук. нет кто вообще станет писать во время течки?— ответил Юнги. Справедливо. — Джун-а? Он вскинул голову и увидел в дверях кухни Сокджина в одном лишь простом белом худи, которое было на Намджуне, когда он пришел. Оно прикрывало до верхней части бедер, украшенных округлыми засосами. Волосы Сокджина представляли собой немытый хаос, а в разрезе кофты виднелись фиолетовые следы до самой линии челюсти. Рукава худи были ему слишком длинны, делая его миниатюрным. Намджун физически ощутил, насколько он слаб. Как понять, когда ты влюбляешься? Как это вообще можно определить? — Ты должен быть в постели, — выдавил он. Во рту пересохло. В воздухе вновь усилился сокджинов аромат: глубокий, богатый медовый мускус, переплетенный с запахом самого Намджуна, потом и сексом. Это сочетание уже отпечаталось в самом его существе, как бы намекая, что останется в памяти до конца его дней. Он всегда будет его жаждать. Сокджин вошел на кухню на подгибающихся ногах — еще бы, он вставал всего несколько раз за прошедшие сутки — сколько они здесь провели? Течный пластырь начинал отходить от кожи по краям, скукоживаясь, как осенний лист при первом морозе. Течка уходила, оставляя дезориентированность в пространстве и нежелание жить в реальном мире. — Мне надоело ждать, — Сокджин прижался носом к его шее — с большим напором и храбростью, чем обычно. Им следовало вернуться в кровать и проспаться, но у Намджуна в руках все еще был телефон. Пока Сокджин помечал его прикосновениями губ и рук, он произнес: — Слушай, мне кажется… я… мне пора идти… там полная неразбериха. И тогда Сокджин мгновенно отшатнулся, сведя на переносице строгие брови. Намджун взмахнул телефоном, будто тот был оправданием. В животе образовалась жгучая болезненная вина. Внешний мир продолжал существовать, не говоря уж о скором продолжении тура в Европе — Париж, Лондон, Барселона — боже, в Барселоне они полностью продали крупнейший стадион в Европе; Седжину требовалось успокоение, Намджуну следовало привести себя в порядок перед вылетом, как и Сокджину, стая жаждала воссоединения — и фанаты, боже, миллионы их соскучившихся фанатов… Течка была одним делом, но это… Его телефон с бесконечным списком неизменных дел был реальностью, с которой им обоим приходилось мириться. Довольно — даже слишком долго Сокджин не говорил ничего — достаточно долго, чтобы сердце Намджуна обожгло внезапным страхом. Затем он разомкнул губы: — Ага… да, конечно. — Я… — Мы отвратительны, — Сокджин сделал шаг назад, окидывая кухню взглядом. — Нам нужно прибраться. И в тот момент случилось нечто ужасное, потому что больше Сокджин к нему не прикоснулся. Он убрал нетронутое мороженое обратно в морозильную камеру. Вот значит как. Намджун вновь занял гостевой душ, медленно и нехотя смывая с себя сокджинов аромат, смешанный с течкой и сексом, засохшей спермой и смазкой. От боли в груди кружилась голова. Вернувшись в спальню с полотенцем, обернутым вокруг талии, он обнаружил там только пустую холодную кровать, похожую на поле боя, где в воздухе витала горечь утраты. Он постоял, ошеломленный тем, как быстро все превратилось в память и стало казаться затуманенно-размытым, будто произошедшим с кем-то другим, а не с ними. Профессиональная клининг-компания, одно из подразделений «Сотовых решений», должна была прибрать за ними весь бардак — несчастные работники, подумал Намджун, однако, они явно видали и похуже. Он нашел Сокджина возле зеркала в его личной ванной комнате. Он, наверно, впервые с начала вновь был в свободных черных боксерах. Со спины виднелось бесчисленное множество отметин, испещрявших плечи. Воздух был еще влажным и тяжелым от пара после душа, и Намджун зашел ровно в момент, когда Сокджин вытирал ладонью запотевшее стекло. Их взгляды встретились в зеркале. Оба молчали. Старший сосредоточился на себе и за краешек оторвал от шеи течный пластырь. Он отходил медленно, обнажая бледную нетронутую кожу. Бросив пластырь на край раковины, Сокджин потер шею рукой. Закончилось, понял Намджун. Вот и конец. — Все всё поймут, — обеспокоенно пробормотал Сокджин. Он был прав: место, которое скрывала клейкая ткань, было почти идеально очерчено ало-фиолетовыми засосами и укусами, формируя квадрат. Одного лишь взгляда на его шею хватит, чтобы люди начали говорить «что ж, этот альфа хотя бы пытался». — Дай взгляну, — Намджун приблизился. Сокджин беспрекословно развернулся и наклонил голову к другому плечу, показывая запаховую железу на шее с такой легкостью, что Намджун вздрогнул, тут же опешив от собственной точности — неосознанной или неконтролируемой — во время течки он будто пытался добраться до его железы изо всех своих сил, тем самым делая оргазм Сокджина все сильнее с каждым разом. Намджун был удовлетворен своими попытками, и ничего с этим чувством поделать не мог. Положив руку на живот старшего, он ласково погладил, прижимаясь там ладонью. В груди зародился тихий рык — довольный, сытый. Сокджин рвано выдохнул: — Ты же понимаешь, что я не… Но что, если это была неправда? Настолько ли эффективны были уколы противозачаточного? — Увидим, — ответил он, в глубине души понимая, какой бы настал пиздец, если бы Сокджин действительно был… но прежде всего пришло радостное волнение, и он зацепился за него. Боже, если бы они только… Его рука на животе Сокджина замерла. Сердце потяжелело. — А ты этого хотел бы?.. Это был пиздецки тупой вопрос, и он это знал. Всего через пару мгновений тишины Сокджин ответил: — Да. — Да? — облегчение пронеслось очищающей волной, пальцы мягко царапнули сокджинову кожу. — В этот самый момент? — Да. Да, хотел бы. — Правда? Сокджин кивнул с уверенностью и теплотой. — Хорошо. Это замечательно… господи, не могу дождаться, — пробормотал Намджун. Сокджин смотрел на него широко распахнутыми изумленными глазами — и он был прекрасен, как всегда. Любовь ли это? Ты столько лет поешь о ней, и до сих пор не знаешь. — Может, отдохнешь? — ласково предложил он, за талию притягивая к себе, шепча в волосы: — Не хочешь уснуть в моем худи? Тебе теперь понадобится много-много сна. Сокджин растаял в его руках. — Мой омега. Самый лучший. Сокджин сглотнул: — Что мы творим? Намджун не знал — он делал то, что казалось естественным. То, что велела каждая частичка души. Течка прошла, но этот момент казался не менее важной ее частью, хоть Намджуну и нужно было отступиться и отпустить. Напротив, он прижался сильнее, всматриваясь в сокджиновы глаза в поисках ответа. Невольно он провел большим пальцем по запаховой железе, еще подпухшей от течки, и Сокджин вздрогнул, задержав дыхание. Течка почти прошла — но господи, его аромат… Щеки хёна порозовели, и Намджун вновь ощутил разлившееся в воздухе возбуждение, исходящее от Сокджина. — Здесь? — хрипло спросил Намджун, вжимаясь еще крепче. — Нет, в Перу. — Тогда я и в Перу тебя выебу, — пообещал он, одним слитным движением вцепился в талию Сокджина и усадил его на тумбу, тут же остановившись — не слишком ли грубо? Слишком — но Сокджин его уже целовал. Намджун не был уверен, что и как дальше произошло, но их поцелуи внезапно превратились в жадные и глубокие, будто они цеплялись друг за друга, как за жизнь. От Сокджина пахло пряной мятой — зубной пастой, Сокджин потянул за полотенце, и то упало на пол, а Намджун в ответ стащил с него белье, и в каждом их движении был оттенок нетерпеливой спешки. Намджун застыл между раздвинутыми сокджиновыми ногами, бережно придерживая его за поясницу, пока он проскальзывал внутрь — и это ощущалось так, будто с последнего раза прошло по меньшей мере несколько недель. Сокджин закусил губу и рукой обхватил шею Намджуна, другой для равновесия взявшись за раковину. Не дыша, Сокджин кивнул, и Намджун начал двигаться. Их рты нашли друг друга с жадностью и сожалением, которого Намджун пока не узнавал. Несмотря на опустошенность, Сокджин снова был мокрым, снова готовым лишь для него, и он дышал между толчками, сплетая шепот и хныканье в музыку, самую прекрасную для намджуновых ушей. Течка таяла, пока он старшего целовал. — Мне нравится, когда ты кончаешь из-за меня. Его пьянило это чувство, и мысль, что ему открылся новый и столь сильный наркотик, казалась даже опасной. — Нг-х, — Сокджин простонал ему прямо в ухо. — Боже, только не останавливайся. А затем поцеловал, по-настоящему, взаправду поцеловал так, что это пронеслось под кожей от губ до кончиков пальцев горячей волной. Когда Намджун нашел нужный угол, Сокджин вцепился в его волосы; чтобы немного приподнять его, Намджун напряг руки, увитые вздувшимися венами, и получил в ответ очередной стон после глубокого толчка. Пластырь больше не мешал, и Намджун спрятал лицо в чужой шее, продолжая двигаться внутри в погоне за удовольствием, которое в себя вбирал Сокджин. Тот отклонил голову сильнее, и Намджун ртом выдохнул в изгиб шеи. Им обоим становилось все труднее дышать. Все вновь обретало смысл, когда они были вдвоем. Боже, это было так значимо, и… Намджун носом потерся о нетронутую частицу бледной кожи и поцеловал железу — почтительно, мягко. Сокджин содрогнулся всем телом. Его аромат собой буквально заслонил все остальное, что когда-либо существовало, став таким сильным, таким знакомым во всех бесчисленных смыслах, что от этого сильно болело в груди. — Да, — поощрительно выдохнул Сокджин. И Намджун вновь поцеловал его железу, провел языком, вызвав кайф чистого темного желания, отпечатавшегося внутри: толчки ускорились, руки сжались сильнее. Чем ближе Сокджин становился к оргазму, тем сильнее это походило на подношение богу, и Намджун был готов ради него на все — отныне и навсегда. Он принадлежал Сокджину, все его намерения и планы зависели от действий хёна и его решений — в тот момент это стало ясно, как никогда. Сокджин был близко, пальцами зарывался в намджуновы волосы и не давал ему оторваться от своей шеи. Он будто сдавался. Намджун сдался и сам. Он прижался к его горлу смелее, и Сокджин снова содрогнулся, полностью расслабился в его руках, как никто до этого, а затем             затем полностью предложил свою шею. Это движение ни с чем нельзя было перепутать — ни с предложением поцеловать или игриво прикусить — Сокджин прижался ближе, откинул голову, растаял в чужих руках и замер. Предложение. Потрясение прошило Намджуна насквозь, и он удовлетворенно зарычал, зубами примеряясь к запаховой железе, пока каждая клетка тела напрягалась и нацеливалась. Сокджин застонал, и его аромат вновь плеснул тяжким жаром. — Господи, Намджун-а… Намджун остановиться не мог. В миллисекунды до неизбежного он силой увел себя в сторону от железы и впился в плечо, рвано поймав между зубами кожу. В ушах громыхала кровь. Сокджин кончил с рваным плачем, и Намджун не отпускал, сжимая челюсти, продолжая двигаться в нем. Сокджин не отталкивал его, заходясь под укусом мурашками, и, кончая, Намджун чувствовал, как вокруг него словно бы снова в течку сжимается узкий жар. Это был уже не течный секс — нечто совершенно иное. Во рту Намджун ощутил привкус чужой крови, и это изменило все. Вспомнив, как снова дышать, он с трудом вернулся в сознание и тут же начал зацеловывать, зализывать оставленную рану. В местах, где зубы прокусили кожу, выступила кровь. Прекрасная, бледная, безукоризненная сокджинова кожа. Это не был полноценный укус — он не кровоточил слишком сильно, и был не навсегда, не был укусом партнера, закрепившим свое право на его шее, но в то же время все равно являлся в своей сути укусом, намного более непристойным, чем просто синяки от засосов. Намджун уставился на это, чувствуя внутри смесь из ужаса, удовольствия и шока. Он опустил Сокджина на раковину и слишком грубо вышел — Сокджин сморщился и охнул. Его рука оставалась на сокджиновой талии, а голос словно пробивался через сценический занавес, приглушенный ватой в ушах. — Ох, господи, эй, эй… посмотри на меня… Сокджин губами прижался к уголку его рта, пальцами все еще зарываясь в волосы. — Все хорошо… прости, прости меня. Блять, это было… господи, ты в порядке… — и снова его поцеловал. Намджун оказался пуст. Его руки невесомо зависли над чужими бедрами, которые все были в синяках. Ко всем прежним ароматам: мускус, мед, вода, мята, шампунь — примешался запах крови, приятный и пугающий одновременно. — Я.? — Нет, — поспешил Сокджин и быстро потряс головой, рукой поглаживая его грудь. — Нет, я… я увлекся, но все обошлось. Мне не больно. Это было… так глупо, господи, я… я не знаю, что на меня нашло… Намджун прижал его к себе, чувствуя облегчение. Сокджин вновь открыл шею — не так сильно, как прежде, но все же все равно подпустил Намджуна к горлу, словно не в силах сдержаться. — Пиздец, — прошептал Сокджин, и его кадык дернулся, когда Намджун, вдыхающий полной грудью мускусный мёд, поцеловал его туда, как будто извиняясь. Сознание прояснилось еще сильнее, гормоны понемногу успокаивались. Сокджин ласково коснулся его плеч и груди, но нужда друг в друге и нежелание отпускать оставались. Намджун поглаживал его бедра и живот. Сокджин обнял его, и Намджун ответил тем же, еще такой же разгоряченный и обнаженный, как и хён, в клубах пара закрытой ванной комнаты. Сокджин губами прижался к только вымытым волосам, Намджун вновь вздохнул, чувствуя толику безмерного прекрасного спокойствия. Господи, я бы пал к твоим ногам и служил, яростно родилось в его голове. Сейчас, завтра, до самого скончания времен… — Прости, — сказал Сокджин хрипло. Намджун нахмурился. Они не разомкнули объятий, дыша друг другом, чтобы успокоить разогнавшиеся под ребрами сердца. Сокджин прижался крепче. — Спасибо тебе. Намджун помедлил, пытаясь понять. — Не благодари меня. Не за это. — За что «это»? — Это. Заботу о тебе. — Да, — тихо сказал Сокджин, и дыхание пробежалось по намджунову плечу. — Да, ты позаботился. Конечно. Он сглотнул и добавил: — Инстинкты — такая коварная вещь, да? Тяжело их перебарывать. Он выскользнул из его рук, взмокший и румяный, с укусом на плече. Намджун поднял руку, чтобы пальцем поддеть его подбородок и взглянуть в глаза, но Сокджин твердо положил ему руку на грудь и оттолкнул. — Тебе пора. Мы достаточно уже побаловались. Он сомкнул колени вместе, слез с раковины, избегая смотреть в лицо. Намджун застыл, открыл рот, чтобы сказать… Что сказать? Нить была потеряна. Они оделись в тишине. Сокджин влез в чистую пижаму, Намджун нашел свою одежду, брошенную в ванной несколько дней назад, прежде чем он вошел в сокджинову спальню без единой ясной мысли в голове. — Мне нужно поспать, — объяснил Сокджин, натягивая на себя одеяло и садясь на кровать. — Я в порядке. Можешь идти. Намджун не уходил. Его инстинкты ни разу прежде не захватывали разум настолько сильно: укус все еще оставался на плече, хотя и был спрятан пижамой. Это был не партнерский, но укус, означающий владение. Они не предполагали всего этого, даже в мыслях, но это произошло. Ладно. Все. Ему следовало остановиться. Тур, стая, фанаты. А это, чем бы оно ни являлось, должно было остановиться. Какого черта? Разве может он оставить своего омегу прямо сейчас? — Ты придешь в общагу, когда проспишься? Сокджин кивнул. Хорошо. Ладно. Что ж… — Эй. Послушай, — вдруг произнес Сокджин, почесывая шею — иронично, да. — Необязательно этому придавать… столько значения. Сейчас это кажется очень важным, да, но… Я не контролирую себя, когда становлюсь весь… Я просто. Я просто не хочу упасть в твоих глазах только из-за того, что ты видел, как я… — Этого не будет, ты чего, — испуганно выпалил Намджун. Сокджин — и упасть в его глазах? Это настолько не сходилось в его голове, что внутри все похолодело. Идеальный. Сокджин был идеален, и проведенное время было недостающим кусочком пазла ко всему, что он о Сокджине знал: дополняло, завершало картину. — Ладно, — Сокджин вздохнул. В нем читалась неловкость. Он помахал между ними рукой: — Возможно, это было просто делом времени, прежде чем мы… ну, ты и я. Инстинкты непредсказуемы. Намджун с трудом смог кивнуть: — Возможно. — Нам не стоит осуждать себя за это. Намджун, стоя у дверей, смотрел на него во все глаза. — Так что… пообещай мне, что у нас ничего не изменится из-за этого, — Сокджин опустил подушку и лег. — Все будет как прежде, Джуни. Ладно? Его плечи были напряжены, показывая, что видимое облегчение после течки его так и не настигло. — Ты для меня слишком много значишь. Намджун кивнул: — Обещаю. Конечно, обещаю. Он хотел сказать, что Сокджин тоже для него значит слишком много. Но даже если бы он сказал это, никуда бы не делось осознание, что была совершена ошибка — еще неизвестно, какая. Оставлять Сокджина одного — это было неправильно. Казалось неправильным возвращаться в прежний мир. Но он это сделал: ушел, потерянный и запутавшийся, с трудом пытаясь понять, куда он идет. Дни столь сильной близости заронили в нем тоску по прикосновениям Сокджина, все внутри полнилось прежними ощущениями от поцелуев и объятий, от того, как пристально и внимательно он изучал сокджиново тело, от его довольных вздохов, и боже, его вызывающего зависимость сладкого вкуса — а еще он помнил, как Сокджин предложил свою шею. Полностью и целиком. Несколько дней Сокджин был его. Часы. Минуты. Как в тумане он вошел в тихое общежитие, скинув обувь у дверей. Было еще слишком рано — все спали, поэтому он помылся второй раз и переоделся в другую одежду, чтобы замести все следы. Никакого аромата Сокджина на нем больше не было — и он словно потерял партнера. Однажды он читал книгу, где у альфы погибла супруга — сердечный приступ, банально и скучно — и альфа купила вакуумные пакеты для всей ее одежды. Она доставала по одной вещи в месяц, чтобы ощутить запах. Вдохнуть его. Зарыться лицом. Спустя пять лет одежда закончилась. Потеря ее запаха навсегда была хуже тысячи ее смертей, говорилось в книге, и эта строчка засела в его памяти навечно. Неудивительно. Он замер посреди своей спальни, чувствуя, как приходит усталость, отупение и боль. Он не знал, что ему делать. Потерянность. Сколько его не было? Четыре с половиной дня? Он нашел в своем шкафу футболку Юнги и вдохнул приглушенный временем запах беты. Юнги в его комнате не было, кровать казалась ледяной и нетронутой уже давно, а шторы были задернуты наглухо — видимо, он снова ночевал в студии несколько дней подряд. Он скучал по Сокджину. Он зашел к Чимину и Хосоку, тихо постучавшись и приоткрыв затем дверь. Погруженная в рассветный полумрак комната была обширной и обставленной со вкусом, а посередине красовались две огромные кровати, разделенные большим стеллажом, заваленным всякой всячиной. Кровать Чимина пустовала. Намджун подошел к постели беты и увидел Хосока на месте. Он слабо прижимал к себе свернувшегося рядом Чимина. Его стая. Господи, как хорошо, что она у него есть. Отдернув одеяло, Намджун залез к ним. Хосок дернулся, наполовину подняв веки. — Чт… Намджун-и? Угх, ты тяжелый… Проигнорировав его, Намджун прижался к Хосоку с другой стороны и расслабился, вдыхая знакомый сонливый запах. Чимин даже не проснулся, и вожак потянулся к его волосам, чтобы с нежностью пригладить их. Тот засопел сквозь сон и одобрительно промычал, не открывая глаз. Мило — как же мило. — Почему ты нас смыл? — спросил вдруг Хосок, растерянный из-за внезапного открытия, но делящийся запахом в ответ. — Ты никогда не смываешь наш запах. — Сглупил, — признал он. К горлу подступил ком. — Да. Да уж, еще как сглупил. У тебя все хорошо? — но Намджун уже не мог говорить, поэтому он просто кивнул. Сокджин, течка, притяжение, отталкивание, вкус, а потом его, весь его, и потеря, и… — Ты не расскажешь мне, что случилось? Намджун покачал головой, и Хосок погладил его по спине. — Что бы ты ни сделал… — Я по вам очень скучал, — выдавил он. — Ох, посмотрите, кто признался, — с нежностью отозвался Хосок. — Главное, не храпи, ладно? — Да, не буду, — пробормотал Намджун — и уснул, слушая, как бьется сердце Хосока. Ненадолго его выдернуло из сна радостное восклицание Тэхёна — это случилось, когда в комнату уже проник солнечный свет. Намджун понятия не имел, сколько они спали. Ему было все равно. — Эй, мы что, метимся? — и в кровати оказался Тэ, прижавшийся к Намджуну сзади, будто детеныш ленивца. — Больше не пропадай так надолго, альфа-хён… Он носом уже терся о его плечо. — Тише, — прошептал Чимин. — Видимо, его сильно накрыло синдромом разлуки. Тэхён понимающе вздохнул и прижался сильнее. Кровать Хосока не была достаточного размера, чтобы всех вместить, но он слишком устал, чтобы думать об этом. Несколько часов спустя он снова проснулся и обнаружил, что рядом с Чимином пристроился спящий Чонгук, закинувший на хёна ногу. Его волосы сильно отросли и пушились от чистоты и сухого воздуха недавнего самолета. Рядом с кроватью стоял Юнги — он неловко почесывал затылок, не зная, что предпринять. Их взгляды пересеклись. — А, так вот вы где все, — пробормотал он. — Просто зашел проверить… Намджун протянул руку, предлагая ему присоединиться. Юнги вздохнул и проворчал: — Не слишком ли мы для такого старые? Это была правда, они нечасто подобным занимались — очень редко, если начистоту. Подобные воссоединения случались лишь после чего-то очень печального или плохого — после смерти бабушки или долгой-долгой разлуки, например. Юнги залез к ним, прижался к Чонгуку и мгновенно заснул, словно не смыкал глаз несколько суток — что, пожалуй, было недалеко от правды. Все они вернулись к Намджуну. Он попробовал заснуть вновь, но не смог. Не в порядке. Не в безопасности. Не счастлив. Он пересчитал их по головам, ловя запахи — все пятеро. Кроме Сокджина. Все пятеро, и все же одного не доставало.

***

Когда воссоединилась вся стая, Намджун не мог избавиться от чувства, что нечто фундаментальное надломилось и подошло к концу. Сокджин был прав: борьба с инстинктами была тяжела, и Намджуну приходилось делать это непрерывно, поскольку какая-то часть его полностью уверилась, что Сокджин теперь принадлежит ему — не как член стаи, вовсе нет, но как нечто большее. Шаткость личных границ делала Намджуна раздражительным и агрессивным настолько, что он себя не узнавал. Возвращение в общежитие старшего хёна было, ожидаемо, скандально громким: вся его шея пестрела фиолетовыми, желтыми и синими следами. — А что случилось с нашим правилом «никаких видимых засосов»? — взволнованно подскочил к нему Тэхён, и уши Сокджина зажглись алым, когда мемберы окружили его и зажали в углу. Намджун обычно никак не препятствовал и не чувствовал неприязни из-за прикосновений членов стаи друг к другу, они были семьей, но в тот день ему хотелось зарычать на них, чтобы те дали Сокджину продохнуть. — Тебе придется вылетать в водолазке, — обеспокоился Хосок, наклоняя голову из стороны в сторону, чтобы оценить степень ущерба. — Ему придется выступать в водолазке всю дорогу, — уточнил Чимин, звуча почти завистливо. Он оттянул его ворот: — Уже хочешь с ним сбежать? — Нет! Убери руки, йа! — воскликнул Сокджин, отмахиваясь от младших. Чимин картинно ахнул, вставая на цыпочки, и вцепился в его ворот еще крепче: — Джин-хён, ты дал ему себя укусить?! Мемберы заволновались, суетливо пытаясь заглянуть внутрь. Всеобщий шок удвоился. — Вау, видимо, он был ужасно горяч, — заметил Чонгук. — Или убедителен, — добавил Тэ. — И то, и то, — выплюнул Сокджин, вырвавшись, наконец, из хватки детей. В животе у Намджуна что-то затеплилось, но Сокджин намеренно даже не смотрел в его сторону. — Хён, ты ведь его едва знал! — воскликнул Хосок. В хаосе объятий, шуток и болтовни Намджун незамеченным ускользнул на кухню, чтобы взять себе воды и немного успокоиться. Остальные не видели Сокджина несколько дней и не могли дождаться, чтобы вернуть себе его запах, поэтому Намджун должен был дать им время и иметь терпение сам. Как только Сокджин вошел, их глаза встретились, и на его лице не было ни намека на малейшую улыбку — однако, видимо, призвав ее из таких глубин, о которых Намджун не подозревал, он все же смог ее подарить. Пустое, озабоченное выражение лица украсила светлая и жизнерадостная улыбка, настолько убедительная, что Намджун даже испугался, поначалу ей поверив. Он поверил в нее. С каких пор он не мог отличить натянутую улыбку от реальной? Когда это Сокджин успел стать настолько хорошим обманщиком? — Вот и мой альфа-вожак! Взгляни-ка на себя, ты так подрос с тех пор, как мы в последний раз виделись! — заголосил он. Намджун, в свою очередь, молча притянул хёна к себе — но не так, как желал, не крепко, яростно и отчаянно, а больше по-семейному, как страдающий от синдрома разлуки лидер стаи. Он действительно успел истосковаться. Всего полдня порознь, а у него уже болела голова. Приветствие было машинальным и отработанным годами. Он прижался к сокджиновой шее, чтобы пометить его и оставить свой запах среди синяков и запахов мемберов. Сокджин ответил на объятие, заметно сдерживаясь, и не помечая Намджуна так, как тот ожидал. — Ты в порядке? — спросил он. — Я отлично. Почему должно быть иначе? Принял обезболив— — Обезболивающее? — перебил Намджун. — Все отлично. Конечно я в порядке, не глупи, — уклончиво ответил Сокджин так, словно жаловался на ноющие после танцевальной практики колени, а не говорил про течку, которую они провели вдвоем. Как только остальные вошли на кухню следом, Сокджин моментально отстранился, отводя взгляд. — Так, ну и чем вы все занимались без меня? — он отошел, дистанцируясь так очевидно для Намджуна, что тот не знал, что и подумать. — Тэхён-а, ты подстригся! Рассевшись на диванах в гостиной и принявшись за хрустящую курочку, которую заказал Юнги, с Сокджином, окруженным с двух сторон Чонгуком и Чимином, все еще прижимающимися к хёну в поисках его аромата, стало ясно, что стая хочет обсуждать вовсе не стрижки. — Ну что, — начал Хосок: — течный секс и правда настолько хорош, как все говорят? — Хосок-а! — громко и негодующе вскинулся Сокджин, чуть не выронив от неожиданности нож. — Нельзя спрашивать хёна о подобном! Хосок с напускной невинностью прикоснулся к груди и повертел головой. — Я просто умираю от любопытства! Неужели за вопросы у нас теперь наказывают?! Ты вообще единственный здесь, у кого он был. — Не-а, не единственный, — вдруг вмешался Юнги, с абсолютно нечитаемым выражением взирающий на них с соседнего дивана. Намджун похолодел. — У меня в прошлом году был. Для большинства из них это стало открытием, но Намджун знал — та омега-ассистентка из операторской команды, трехдневная течка посреди свободной недели, все по дружеской договоренности. Поскольку изумленная стая не могла понять, когда Юнги успел провернуть все так, что никто не заметил, его громкое признание, по сути, затмило возвращение с течки Сокджина — и на него перестали наседать. После еды они отправились собираться к отъезду. Хосок по всему дому искал свои любимые неизменные шлепанцы, Юнги потерянно шатался по комнатам в поисках провода от ноутбука, Чимин таскался за ним по пятам, заставляя всех оценить его лук для аэропорта — огромную панаму пришлось сменить аж три раза подряд. Намджун двигался на автопилоте, чувствуя себя будто в воду опущенным. Сокджин вел себя так, словно ничего не произошло — таков был их план, верно? Они ведь на это согласились. Но Намджун чувствовал себя предателем и лжецом — а еще ему было очень одиноко. Утрата. Дни свободы и одиночества от обязательств растворились вмиг, когда приехал стафф — быстро напомнить расписание, поправить прически, вынести сумки — они были готовы через двадцать минут. Этого оказалось достаточно, чтобы ненадолго забыть о Сокджине. Появившийся вместе с остальными Седжин отвел Намджуна в сторону, и тот убедительно заверил его, что все просто прекрасно. Дела стаи шли просто замечательно! Седжин ему поверил. Намджун понял, что абсолютно вся стая научилась притворяться, что они в порядке. Они все стали в этом профессионалами. По приезде в аэропорт в окружении менеджеров и охраны казалось уже почти невозможным представить, что Сокджин еще день назад был в течке, а его партнер шел за ним по пятам, соблюдая дистанцию, но держась при этом чуть ли не вплотную. Сокджин надел черное пальто с бежевой водолазкой и круглые очки, которые были на нем, когда началась течка. Под мышкой у него был Арджей, на голове — кепка, и запах стаи окружал его, до каждого донося, что он не одинок. Намджун был рядом, словно сокджинова тень. Он не сводил с хёна глаз. Он поглядывал на приветствующую их прессу, не расслабляясь ни на миг, щурясь и играя желваками под пылезащитной маской, пока фотографы и журналисты звали их по имени, щелкая вспышками прямо в лицо. Слишком много людей, слишком опасно — нужно было оставаться рядом. В самолете он уселся через проход от Сокджина, который отрубился, как только они взлетели, закутавшись в бортовой пушистый плед. Конечно, Сокджин все еще был истощен — как и Намджун. Спал ли он? Господи, мог ли он вообще теперь заснуть? В приватном джете, на большом воздушном лайнере их всегда сопровождал стафф — чужие люди, не являвшиеся членами стаи. Почему нельзя было посадить на самолет только их одних? Намджун твердо решил, что поговорит об этом с менеджерами. Чонгук скрипнул кожаным креслом, протягивая ему маленький пакетик. — Хён, будешь орешки? Орешки. Намджун оглядел салон, пересчитав по сиденьям стаю — они дремали, перекусывали, ругались между собой. Ничего не изменилось. — Нет, спасибо. Постарайся поспать, хорошо? Чонгук кивнул и откинулся на спинку кресла, устремляя взгляд за стекло иллюминатора. Намджун спать не мог, он не сомкнул глаз, даже когда заснули все менеджеры и вся его стая. Он часами просто сидел в своем кресле, а когда начинал клевать носом, то вздрагивал в страхе из-за привидевшегося предательства или нападения, оглядывался на Сокджина, и на ум приходили новости о похитителях знаменитых омег. Незадолго до взлета он проверил соцсети, где уже распространились аэропортные снимки: почему Намджун выглядит так угрожающе?! > чел это режим вожака — в аэропорте видимо было пиздецовое столпотворение :( Хотя на самом деле посадка прошла очень цивильно. ШЕСТЬ ДНЕЙ! мы не видели нашего лидера уже шесть дней! я думала что помру! > как говорит моя бабуля: чем альфы дольше нет, тем омеги красивее XDDDD > твой МОЗГ АХАВХХ где я могу подписать на это свою омежью задницу Он отложил телефон. Он не спал почти полтора дня, пока они не разместились в парижском отеле. Затянувшийся режим «бей и защищай» оставил его изможденным, и Намджун рухнул на кровать, не в силах раздеться. Знание, что Сокджин оказался в соседнем номере и, по сути, в безопасности, помогло ему отпустить себя. Он заснул в тот же миг, как его голова коснулась подушки. Ему приснился Сокджин — и сон был полон блуда: в нем Сокджин был сверху и он покачивался мучительно медленно, запрокинув набок голову, как в тот миг, когда предложил ему свою шею. Бедра двигались в порочном четком ритме, словно во время волн телом из их многочисленных хореографий. Сокджин стонал, задыхался, гнался за кульминацией; его сочащийся член сквозь дымку сонного тумана блестел влажно-алым. — Ты прекрасен, — услышал свой голос Намджун. — Так хорош, все ради меня… Его рука прижималась к взмокшей и горячей сокджиновой груди, чувствуя под подушечками пальцев биение сердца. — Скажи снова, ну же. И Сокджин, приближаясь к грани, посмотрел на него сквозь подернутые влажной пеленой ресницы, всем своим лицом выражая бесконечное доверие, а потом простонал: — Альфа… — Да, — подбодрил его Намджун, одной рукой прихватив за бедро, побуждая ускориться, а другой скользнул к его горлу. — Твой альфа, да. Давай, объезди меня, это… В тот миг во сне он заметил партнерский укус на сокджиновой шее, зная, что именно он оставил его там — всплеск радости, темной и горячей, разлился по всему существу — но это оказалось еще не все, далеко нет, потому что у Сокджина был мягко округлен живот, он начинал расти, набираться внутренней силы — три-четыре месяца от силы, ну конечно, это было… Намджун очнулся в холодном поту, растерянный и болеющий сердцем так, что с размаха кинулся на соседнюю сторону кровати, чтобы найти там пустоту. Тяжело дыша, он обхватил лицо руками — гон? Пиздец, у него что, начинался гон? Но от глубокого дыхания понемногу пришло успокоение, и наваждение исчезло. После кошмарно ледяного душа он стоял в кабинке, слушая, как капает с него вода. Ничего не изменилось. Он насухо вытерся, надел свежие боксеры и вернулся в кровать, устояв перед искушением позвонить Сокджину, чтобы убедиться, что тот в порядке, накормлен, отдохнул и не мерзнет. Убедиться, что Сокджин помечен запахом и все еще принадлежит ему. Защищен. Они оба, Сокджин и… Это был сон. Это был сон. Сон. Он повторял это себе, пока не уснул. Выпадая из реальности, он очнулся утром, собрался и вместе с остальными поехал на стадион — готовиться к первому шоу в Париже. Хосок сердился, потому что на прогоне ребята путали движения. К счастью, этим отличился не только Намджун. — Нужно сделать грудью пау прямо в акцент, — объяснял он. — Плечи назад, раз, два — пау, сделайте это более резко, пау должен выделяться. Нет, еще раз. Сильнее. Чище! Больше пау! Намджун порой представлял мир, где Хосок родился бы альфой — такая вселенная точно была бы намного более пугающей, чем эта. Они продолжали делать пау. Вытерев тыльной стороной ладони лоб, Хосок вздохнул: — Ладно, давайте повторим еще кое-что… — Хосок-а, — перебил его Намджун, взмокший и дышащий лишь едва. Он взглянул на Сокджина, который говорил с Юнги, но выглядел еще более устало и бледно, чем остальные — и Хосок проследил за его взглядом, а потом нахмурился. Сокджин восстанавливался понемногу, в том числе и физически, и слишком сильный стресс мог сказаться на нем плохо по множеству причин. Намджун пытался сдержать мысли подобного рода и забыть о них насовсем. Это был сон. — Хорошо. Хорошо, давайте… только один разок! Чимин заворчал. После прогона они вместе примеряли костюмы к шоу. Стафф сделал все, что было в их силах, чтобы замаскировать следы течки на Сокджине, спрятав его шею и плечи за бесконечными воротниками и шарфиками, а потом добавив подобные детали и к костюмам остальных, чтобы сделать все менее подозрительным. Их стилисты не спали всю ночь, подшивая одежду вручную, и, пока несколько пар рук одевали его, Сокджин рассыпался в бесконечных извинениях. Не только у него остались синяки: у Намджуна обнаружились несколько на талии и руках — там, где Сокджин держался за него крепче всего. Он объяснил их тренером в тренажерке, который слишком доходчиво пытался объяснить ему новые упражнения — да и кому вообще было дело до намджуновых синяков, когда в другом конце комнаты Сокджин натягивал рубашку, пытаясь скрыть следы на животе, груди, плечах и горле? Шло ли это хоть в какое-то сравнение с огромным укусом возле запаховой железы, на котором теперь красовался соразмерно большой пластырь — к некоторому разочарованию Намджуна? Его бесило, что все вокруг глазели на сокджиново тело. Бесило, что он не мог никому заявить, что метки были его. Неудивительно, что Чимин и Тэхён не прекращали хёна дразнить. Они даже успели задаться вслух вопросом, не обменялся ли Сокджин номерами с тем альфой, раз у них все настолько хорошо пошло. Их персонал тоже — имея подписанный договор о неразглашении — отпускал насчет укусов и засосов веселые комментарии. Честно говоря, большинство из них видало и похуже. — Ох, Джинни, ну что? Красивый был альфа? — дразнилась одна из нун — альфа сама, с парнями почти с дебюта. Сокджин ярко покраснел, вызвав у нее усмешку. Нуна продолжила поправлять его волосы, а потом похлопала его по макушке: — Кем бы он ни был, работа проделана замечательная, я тебе так могу сказать. Взгляни, какой ты взрослый и зрелый! — Вы хотели сказать «покусанный», нуна? — лукаво кинул издалека Тэхён, и Намджун чуть не закатил глаза, призывая на помощь всю свою внутреннюю силу. Он не должен зарычать и все испортить. Вся комната болтала и шутила о Сокджине в руках альфы. Не его руках, конечно же, нет. — Йа, не заставляй меня вставать, чтобы дать тебе по лбу! — крикнул Сокджин, и Тэхён расплылся в довольной ухмылке. Уткнувшись в телефон, Намджун сидел в углу, словно ничего не замечая, словно подобные поддразнивания и догадки были обыденностью и нормальным делом — они ведь говорили о Дэвоне, чужаке. Их гримеры смягчили фиолетовый цвет синяков, почти полностью скрыв их тональником, пудрой и прочим макияжным волшебством, чуть ли не нарисовав Сокджину вторую кожу. Намджун упорно пытался игнорировать количество людей вокруг хёна, трогающих его шею, плечи и лицо. Он много лет назад научился сдерживаться в отношении стаффа, прикасающегося к мемберам, которые случайно оставляли на них следы своего запаха. Сейчас он ненавидел происходящее всей своей душой, готовясь разорвать на части любого, кто причинит Сокджину хоть малейший дискомфорт. А во время одевания члены стаффа дотрагивались до его спины, боков, живота… Он отвернулся. Он не мог это вытерпеть. Но главная проблема была в том, что они с Сокджином почти не говорили. Или не взаимодействовали. Совместные выступления, гримерные, холлы аэропорта — помимо них семерых с ними оказывались десятки членов стаффа, и тогда едва ли оставалась мизерная возможность, что кто-то этого не заметит. Он уже не допускал в голове даже мысли, что они не разделили бы с Сокджином течку — альтернативное развитие событий не представлялось возможным. Ему хотелось подойти к Сокджину и сказать: «что, жалеешь?» Просто скажи мне — господи, поговори со мной. Как ты себя чувствуешь? Думаешь ли ты, что в тебе наш… или я один такой? Я что, один думаю об этом? А о чем думаешь ты? Что мы слишком быстро использовали все, что дозволили себе? Сожгли все дотла? Сожгли все дотла. Сокджин. Джин-хён. Пройдем ли мы этот этап? Сумеем ли восстановиться? Он вышел, так ничего и не сказав. За десять минут до начала они уже были под сценой. В воздухе, металле конструкций вокруг и легких бились оглушительные фанчанты, когда его взгляд, наконец, смог встретиться с сокджиновым, и он вдруг понял, что они избегали глядеть друг на друга с самого… еще с Сеула. Да, они метили друг друга, были дружеские стайные объятия, когда все мемберы оказывались рядом, но оставаться наедине или рядом избегали, ничего не говоря. Теперь Сокджин стоял перед ним в сценическом костюме, уже разогрел голосовые связки и был готов петь и танцевать; на лице был макияж, а волосы уложены идеально, придавая мистически-ангельский вид. Спокойный взгляд, острая линия скул — Джин. Он смотрел на Джина. Боже, этот образ был так далек от его Сокджина, теплого и только-только кончившего, с растрепанными волосами, блестящей от пота румяной кожей, покрытого намджуновым запахом и засосами, глядящего сквозь полуопущенные ресницы с мягкой, всепонимающей улыбкой. И Намджун тогда целовал его, метил, и они говорили, а потом смеялись — касаясь друг друга. Они были счастливы. Сокджин предлагал свою шею. Сокджин отвернулся от него и заговорил с Хосоком, подпрыгивающим от нетерпения и широко улыбающимся — он только что закончил заучивать приветствие на французском. Чонгук был с ними, и, как всегда, Сокджин дурачился и хохотал с младшим, заставляя его смеяться вместе, морща нос. Даже тогда Сокджин старался не смотреть на него. Намджун знал, что уже слишком поздно. Давай не станем меняться, Джуни. Они уже. — В круг, — позвал он, и стая потянулась к нему, а руки встретились в центре. Намджун слышал свой голос как сквозь толщу воды: — Первое европейское шоу в этом году. Они нас очень долго ждали, и… Он звучал профессионально и выверенно, и это осознание болезненно ударило по нему, когда он понял, что немного отвлекся. Возможно, самым безопасным для них местом был стадион с шестьюдесятью тысячами ждущих их зрителей. Они проговорили кричалку, вставили наушники и в последний раз позволили поправить макияж: чуть больше консилера и немного блеска для губ. Он не смотрел на Сокджина. Сокджин не смотрел на него. Он все испортил. Он разрушил лучшую дружбу в своей жизни. Они взошли на платформу, которая должна была поднять их на поверхность сцены, и присели на корточки, чтобы их не было видно, напряженные, как пружины, от накатившего адреналина. Глаза Хосока превратились в два блестящих сосредоточенной свирепостью самоцвета, Юнги кивал в такт музыке, крепко сжав губы, Чимин погрузился в себя, Чонгук был заметно взволнован, Тэхён — меланхоличен, а Джин не отрывал от пола взгляд. Намджун сделал вдох. Это было не о нем. Нынешний момент был совсем не о нем — воздух разрывали десятки тысяч голосов. Очень немногие вещи, подумал он, вообще были о нем или для него. Время. Время пришло. Платформа начала подниматься, музыка загрохотала сильнее, зрители мгновенно среагировали на нее — но в груди была все та же тупая боль. Все еще болело. Что это? Знал ли он причину, виновного, или как от этого избавиться? Вот так оно закончится, понял он, пока внутри волнами укладывался шок — нет, неправильная фраза. Вот как оно начнется. Новая эра — не вместе, а порознь. Отдельно друг от друга. Его, но не его. Новая эра, где он изгонит Сокджина из стаи, потому что ему станет слишком тяжело лицезреть его каждый божий день. Они выпрямились — Намджун стоял в центре, и их харизма с легкостью затопила весь стадион. Значит, вот так он потеряет Сокджина? Он вздернул подбородок. Крики оглушали. Намджун поднес ко рту микрофон. Конец ли это? Он разомкнул губы и начал выдыхать огонь.