Sonntagsgast

Вернувшись к родителям Рихарда, Тилль извинился и, глотнув воды, любезно предложенной ему матерью, засобирался домой. — Н-но… герр Линдеманн, неужели вы нас покидаете? А как же наш договор? Как же Рихард? — Не волнуйтесь, фрау Круспе, — уже обуваясь, успокоил ее Линдеманн. — Герр Круспе, вам я бы советовал не тревожить вашего сына до моего следующего визита. Не поднимать с ним острых тем, касающихся его поведения, не ругать и ни в коем случае не наказывать за то, какой он есть. Уверяю вас, подростковый период у всех протекает примерно одинаково. Вот помню, когда мне было пятнадцать-восемнадцать лет, гонял на концерты, сбегал из дома, мы с друзьями постоянно рисовали на стенах то, что нам тогда казалось похоже на граффити… Всего и не упомнить. Да и вы, наверное, не были паинькой, — усмехнулся он, глядя, как вытягивается от удивления лицо отца. Похоже, все-таки был. — Мой номер у вас есть, если случится непоправимое, не терпящее отлагательств, звоните, постараюсь быть на связи в любое время. Парня сейчас не тревожьте. Было бы даже лучше… если бы вы оба куда-нибудь собрались. Кино, театр, просто прогулка — чем дольше вас не будет дома этим вечером, тем лучше. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Сейчас он очень остро воспринимает абсолютно все, и ваш поступок для него сродни предательству. Родители Круспе молча слушали Тилля, иногда кивая. Тяжело поспорить с тем, что нарушать принятые устои всегда непросто. В любой другой ситуации отец уже бы хорошенько взгрел сына, а мать, и не думая заступаться, сидела бы на кухне и тяжко вздыхала. Ну не цирк ли? Закончив с ценными указаниями, мужчина оставил свою визитку на случай, если номер будет утерян, и, пожав руку отцу, вышел из квартиры. Шокированные таким необычным поворотом, супруги только переглянулись. Мать положила кусочек картонки с заветными цифрами прямо в прихожей и села на пуфик, стоящий там же. — Что будем делать, Эрвин? — спросила она, устало глядя на супруга. — Ничего, милая, — нежно ответил ей тот, обнимая за плечи. — Тилль Линдеманн — большой специалист в своем деле, это я тебе гарантирую. Будем делать так, как он велел, а именно — не будем трогать нашего сорванца и сходим прогуляться. Сто лет мы с тобой никуда не выбирались. Игне кивнула и обняла мужа в ответ, начиная верить в то, что все наладится, и Рихарду удастся найти с ними общий язык. Подросток продолжал сидеть в комнате, насупившись, и не услышал, как хлопнула входная дверь. Он все думал о загадочном Линдеманне и о том, как тот без спроса ввалился в его — что, как и для любого подростка, являлось трагедией — храм музыки и стенаний, а значит, и в его жизнь. Что ему нужно? До этого родители «подсылали» ему разных «докторов», и, хотя психологов нельзя в полной мере характеризовать как врачей, боялся их парень как огня. Но всех их почему-то останавливала дверь. Стоило ей захлопнуться перед носом одного из таких «специалистов», как они тут же разворачивались и со словами: «К сожалению, я не могу ничего сделать. Пока он не хочет пойти на контакт, пока ему это без надобности, я не могу ему помогать. Он принял защитную позицию, а значит…», — и дальше, как по сценарию, шла банальная до ужаса ерунда, дополняемая терминами и сложными формулировками, услышав которые, бедные Эрвин и Инге пугались того, что все может быть очень серьезно, но вместо того чтобы сесть и поговорить со своим отпрыском, выслушать, какие у него переживания и проблемы, начинали вызванивать нового, более квалифицированного (с этим можно было поспорить) и дорогого (а с этим спорить не приходилось) специалиста. И вот, когда несчастные родители уже вовсе отчаялись ждать помощи, словно волшебник на голубом вертолете, появился, словно ниоткуда, этот Линдеманн. Он возомнил, будто сможет им помочь. Как ни странно, закрытая дверь и абсолютное нежелание вести беседу у парня, а также его чересчур вспыльчивый от природы характер, обострившийся в подростковом возрасте, не напугали его, а наоборот, разожгли в психологе желание протянуть руку помощи. Этим он заработал неплохой авторитет, и скрывать того, что с первых минут нахождения в доме Рихард стал испытывать к мужчине симпатию и неподдельный интерес, было глупо. Высокий и импозантный, он заставлял парня думать о себе, то и дело возникая в его памяти. Утерев слезы, подросток выключил песню и осторожно выполз в коридор. Забавная ассоциация себя с улиткой, боязливо высовывающей голову из своего панциря, заставила его горько усмехнуться. Тишина. Ну понятно. Мама с папой, по всей видимости, решили переложить ответственность за сына на широкие плечи Линдеманна и смотались куда-то под вечер. Сдвинув с горячей конфорки суп, Круспе поставил на его место кофеварку и, пошарив по карманам, зажег сигарету. Испугавшись палева, однако, он тут же распахнул на кухне окно, а вскоре и затушил огонек, отправляя никотиновую палочку в мусор. Нужно было успокоиться и отвлечься. Обхватив руками голову, подросток последний раз выпустил дым из ноздрей и высунулся в коридор. Прямо напротив кухни стояло трюмо с зеркалом, и Рихард невольно взглянул в него. Вглядываться в отражение было излишне — на него смотрел изрядно потрепанный парень. И парень ли? С таким внешним видом он напоминал себе маленькую девочку или жалкого старика с массой морщин на один квадратный миллиметр лица. Губы искривлены — презрение. Красные опухшие глаза, взгляд уставшей, нет — побитой собаки. Спрятав в ладонях лицо, он уже собирался исчезнуть в кухне, как вдруг его внимание привлекла лежащая на трюмо бумажка. Обычно там ничего не было, поэтому белый прямоугольник явно выделялся на темно-бурой лакированной поверхности. Рихард присвистнул, беря ее в руки. Мужчина, совсем недавно расхаживающий по его комнате и поправляющий свою гладкую иссиня-черную челку. Внизу, как и полагается, были указаны два номера телефона — рабочий и персональный, официальный сайт, а также адрес офиса. Название улицы совершенно ничего не дало парню. Он и об улице такой никогда не слышал. Но отчего-то стоял, словно что-то вспоминая и прикидывая в голове, при этом вертя картонку в руках. Не вычурный, а скорее ничем особенно не примечательный дизайн, спокойные цвета. Как и сам мужчина — спокойный, даже меланхоличный, но не хладнокровный. Интересно, кто помогал ему разрабатывать дизайн? Наверняка человек, знающий его очень хорошо. Иначе как он угадал ту самую цветовую гамму? Стойкий аромат — должно быть, он носил ее в кармане слишком долго, чтобы она пропиталась им настолько, что смогла держать его уже несколько часов. В этот момент ему стало ужасно стыдно за свой поступок. За то, что кричал на мужчину, выставляя его за дверь. За то, что грубил, да и вообще вел себя непристойно, как не подобает вести себя с человеком его возраста и статуса. Парня просто застали врасплох, когда он был зол и обижен на родителей, сидел в своей комнате, расслабившись и погрузившись в мир музыки. И тут на тебе — является на пороге, такой весь из себя… «И словно бы понимает, чувствует, чем именно мне хочется поделиться». Подняв взгляд в зеркало, он обратил внимание, что теперь парень напротив него улыбается самой хитрой улыбкой, словно бы в его голове созрел наиковарнейший план по захвату мира. Глаза его горели любопытством и каким-то невероятным неописуемым интересом. Не переставая радоваться такой находке, он поднес визитку к лицу и вдохнул ее запах, прикрывая глаза. Вместо само собой разумеющегося запаха полиграфии, какой обычно имеют гламурные глянцевые журналы, он ясно различил аромат дорогого одеколона и почему-то шоколада. Молочного шоколада. Именно молочного. Горький Рихард не переносил на дух, не видя смысла в конфете, которая была бы несладкой. Хотя с ароматом горького он почему-то мог ассоциировать Тилля больше всего. Элитный коньяк или виски, горький шоколад, может быть, мята — этот весьма странный набор запахов у Рихарда словно застрял в носу. Настолько ясно он смог их себе представить. Спустя пару минут, осознав, что он стоит посреди коридора и чуть ли не облизывает какую-то бумажку, Рихард глупо хихикнул и вернулся в кухню. — Черт! — воскликнул он, незамедлительно бросаясь к плите. За своим увлекательным занятием он совсем забыл о том, что кофе следовало помешивать и вовремя убрать со включенной конфорки. Пришлось включать вытяжку и надеяться на то, что запах выветрится и не застрянет в шторах, как в прошлый такой же неудачный раз, когда он решил пожарить себе глазунью на завтрак. Схватив турку с пузырящимся в ней напитком за деревянную ручку, он поднес ее к раковине и открыл кран. Ну вот, обед испорчен. Конечно, родители не оставили бы своего ребенка без еды и, уходя, поставили все приготовленные блюда на самое видное место. Но сейчас ему совершенно было не до еды. Все его мысли отныне занимал Линдеманн и то, как же встретиться с ним еще раз.