Sonntagsgast

Такой заезженный произведениями классиков вопрос как непонимание отцами детей, а детьми — отцов стоит сейчас особенно остро. Люди привыкли не замечать проблем — что своих, что чужих — и ждут, пока все разрешится само собой, как по волшебству. Да только в него не верят сейчас уже даже дети. Мало кто догадывается о том, что настоящее волшебство способен творить сам человек — самый обыкновенный и заурядный, абсолютно каждый из нас, хоть и звучит это как бред. Доброта, щедрость, открытость, взаимовыручка и взаимопомощь, самопожертвование — разве не чудо? А чего стоят одни только слова: «я тебя понимаю», «ты не один», «хочешь, я буду с тобой»? Все верно, они бесценны. Или обесценены? Собираясь на работу, Игне каждое утро любила слушать краем уха какую-нибудь телепередачу. Смотреть их у нее не было особого желания — все они как одна ей не нравились совершенно. Да и тратить свое время на их просмотр, она считала, станут только дети или те, кому нечем заняться. Под эту категорию, в общем-то, дети тоже подходили. После очередной фразы судьи «слово предоставляется адвокату подсудимого» Инге выключила эту муть и раздраженно бросила пульт на диван. Из-за рева телевизора она не слышала звонка, который поступал ей на телефон уже несколько минут. Выругавшись, женщина схватила трубку и, не глядя на экран, приложила ее к уху. Она так и не успела застегнуть штаны, поэтому пришлось прижать телефон плечом и поправлять ремень уже в таком положении. — Фрау Круспе? — раздалось по ту сторону провода. — Вам удобно разговаривать? Инге напряглась. Голос был ей незнаком. «Что-то с Рихардом», — сразу решила она. Тилль любезно показал парню расположенные в других частях здания кабинеты, в которых сидели за большими письменными столами сотрудницы — исключительно девушки. Рихард все еще удивлялся этому. Линдеманн явно был не женат, а даже если и да — какая женщина позволит своему мужу уходить каждое утро в офис, состоящий из одних дам? Далеко не каждая. А если все-таки супругой он еще не обзавелся, то разве не бросается в глаза его клиентам такое изобилие молодых девушек вокруг одного-единственного холостого красавца? Должно быть, на лице парня были написаны все эти мысли, потому что Линдеманн вдруг остановился и мягко опустил руку на его плечо, заставляя того вздрогнуть и на автомате выдать: — Да-да, я вас слушаю. Тот негромко рассмеялся. — Я, кажется, понимаю, чем ты так озадачен. Давай сядем у меня в кабинете, я налью тебе кофе, как и обещал, и мы обсудим то, что тебя так тревожит. Рихард заставил себя кивнуть и прошел вслед за психологом. Внутри оказалось еще приятнее, чем во всем остальном помещении. Занавески были задернуты, несмотря на пасмурный день, создавая уютную, почти домашнюю, атмосферу. В комнате парня окна тоже были постоянно закрыты плотными шторами, поэтому он ощутил какое-то родство с этим местом. Будто снова оказался у себя. За дверью стояло кресло, и, надо сказать, это было очень удобное для него расположение, поскольку за полупрозрачной дверью были видны все тени каждого, даже статичного, объекта за ней, а вот этого кресла видно как раз не было. Именно в него, по приглашению Линдеманна, и упал Рих. Тут же, как по взмаху волшебной палочки, у него в руках появилась кружка, доверху наполненная ароматным кофе. Не чашечка с блюдцем, какие обычно подают в качестве комплимента, а именно кружка. Тяжелая, миллилитров на пятьсот, с большой массивной ручкой. — Я хотел извиниться перед вами, — признался Рихард, виновато ковыряя пол носком ботинка. Извинения всегда давались ему особенно тяжело, ровно как и просьбы, поэтому сейчас он ощущал максимальную неловкость, не решаясь даже поднять глаза на сидящего напротив него мужчину, который, несомненно, улыбался, глядя на то, как парень проделывал несвойственную ему работу. — Я не сержусь на тебя, Рихард. — И снова эта раскатистая, словно гром, «р». Как хорошо, что в имени их целых две, можно в два раза дольше наслаждаться этим наиприятнейшим звуком. — Ты поступил ровно так же, как поступали все подростки, с которыми мне доводилось общаться. В этом нет ничего плохого. Я не считаю тебя невоспитанным грубияном, как ты, должно быть, решил. Я вижу в тебе одинокого забитого подростка — такого, каким был сам все мое детство. Линдеманн замолчал, скрещивая пальцы в замок, а Рихард только вздохнул. Ему теперь стало еще более неловко. Казалось бы, отругай, отчитай он его как последнего хама, и он чувствовал бы себя куда лучше, ведь обычно так с ним и вели себя те, кого он знал. Но этот мужчина словно стремился быть на них непохожим, нарочно пытался выделиться среди всех. — Почему вы помогаете мне? — после недолгой паузы спросил парень и наконец решился посмотреть психологу в глаза. Тот не отрываясь смотрел на него, и во взгляде читалась невыносимая тоска, словно… черт, кажется, у Рихарда защипало в носу. От сочувствия? Скорее всего. Говорят, когда мы плачем, значит, жалеем сами себя, и, если задуматься — так оно и есть. Но сейчас он готов был разрыдаться от жалости к этому человеку, который, по сути, не сделал для него ровно ничего, и сказал ровно столько же, но отчего-то именно к нему пробудились теплые чувства. — Твои родители беспокоятся о тебе, Рихард… — Перестаньте меня так называть! — неожиданно даже для самого себя взорвался Рих и тут же пожалел о сделанном. Тилль удивленно поднял бровь. — Вы… Я не могу сосредоточиться на ваших словах, когда вы постоянно произносите «р» так, будто… будто… Пытаетесь меня соблазнить, — закончил он и вздрогнул от своих же предположений. — Смелое заявление. — Подросток мог ошибаться, но, кажется, именно в этот момент Линдеманн сверкнул глазами и чуть вальяжнее раскинулся в кресле. — Знаешь, почему я не пью кофе? Круспе непонимающе нахмурился и помотал головой. Действительно, мужчина подал ему, скорее всего, свою кружку, но сам не взял себе ничего. Его стол был совершенно пуст, как и голова парня в данный момент. — Я гипертоник, и потребление таких продуктов как кофе, крепкий чай или фастфуд даже в малых количествах может привести к вполне ясным последствиям. — Зачем вы все это мне рассказываете… — все еще не понимал Рих, пригубливая напиток и ища в глазах психолога хоть намек на объяснения. Но тщетно. Линдеманн продолжал сверлить его взглядом, но теперь он уже не улыбался — скорее это было похоже на ухмылку, но явно недобрую. Что ему нужно? Парень начал лихорадочно соображать, куда ему лучше всего метнуться в следующую секунду, когда мужчина решит на него наброситься. Еще пять минут назад он создавал исключительно приятные впечатления, сейчас — выражал опасность и желание бежать от него без оглядки. Еще и про здоровье свое начал лекцию читать. Странный тип, надо сваливать. Рихард медленно отставил чашку на маленький журнальный столик — настолько медленно, что даже не стукнув керамической посудиной о стекло — и прижал свой полупустой рюкзак к себе покрепче. Как будто он был сейчас его оружием, или, скорее, щитом. Но, словно не видя бегающего взгляда перепуганного мальчишки, брюнет продолжал: — Тебя, наверное, интересует, почему именно «Ипсилон»? — Рихард закивал, решив, что, показав свою заинтересованность, он усыпит бдительность, а потом резко дернется с места. Но, скосив глаза в сторону, похолодел от страха: он вспомнил, как дверь Линдеманн запер на ключ и убрал его в свой карман. Значит, достать его оттуда сможет только он сам, и только тогда, когда сам этого захочет. — Это, как тебе известно, буква греческого алфавита, к тому же двадцатая. Заметил, что у меня в компании работают одни женщины? — Да! — уже смелее отозвался парень, чем вызвал едва заметный одобрительный кивок у собеседника. — Набрали сюда одних баб, думаете, никто не догадывается, для чего они вам тут нужны? Думаете, я слепой, да? Или совсем дурак? Ошибаетесь! Вы хоть и понравились мне сразу, но теперь я еще сотню раз подумаю, прежде чем снова пожать вашу руку! Чего вы смеетесь? Линдеманн покачал головой и поднял руки вверх, показывая ладони. Он уже не прятал своей улыбки — более того, он в открытую смеялся. Парень, конечно же, воспринял это как оскорбление и вскочил с места, показывая всю серьезность своих намерений. — Можете прихлопнуть меня прямо сейчас, и я никому ничего не скажу. Ну, что же вы? Давайте, действуйте! Потому что только так я не стану вас выдавать. Улыбка сползла с лица мужчины так же стремительно, как и появилась. Он медленно поднялся и вышел из-за стола, двигаясь к парню, которого уже трясло от злости и обиды. — Я думал, вы другой, — лепетал он, уже чувствуя кожей близость другого человека. — Я думал, вы будете помогать, потому что мне… нам, НАМ и правда требуется помощь. Мы готовы на все, только чтобы… Да послушайте же вы! Не смейте подходить так близко, мне неприятно, когда какой-то бабник-маньяк дышит мне прямо в лицо! Отойдите!!! — взвизгнул он, подаваясь назад, но дальше была только стена — некуда бежать. Но Линдеманн не послушался его. Складывалось впечатление, что он вовсе не слушал, а был сосредоточен на своих собственных мыслях, догадываться о характере которых парень ну никак не хотел. В следующую секунду он схватил Рихарда за запястье, а второй рукой уперся в стену позади него, прямо рядом с его правым ухом. Тот начал вырываться и отталкивать мужчину, но все его попытки были заранее обречены на провал. Словно с каждым его толчком тот становился только ближе к нему, пока в конце концов не прислонился носом к виску мальчишки, которому даже пришлось повернуть голову в сторону и зажмурить глаза, чтобы не видеть, как его сожрут. И только он так подумал, как Тилль зажал его между своим телом, которое, как отметил парень, он ощупал бы вдоль и поперек, останься он после этого визита в живых, и стеной и прошептал в самое ухо: — Сеанс окончен. До трясущегося мальчугана не сразу дошел смысл сказанного. Но, поняв, что он все еще не умер и даже чувствует этот одуряющий запах, распахнул глаза и тупо уставился на психолога. — Значит, вы не будете меня убивать? Линдеманн, не улыбаясь, помотал головой. Еще не хватало пугать пацана пуще прежнего своим ослепительным оскалом. И так трясется как заяц. — Я решил, что таким способом я быстрее услышу от тебя местоимение «мы» вместо «я» и «нам» — вместо «мне». Потому что не только тебе, но и твоим родителям очень тяжело. Я очень рад, что ты это понял. Рихард лишь тупо кивнул, не вполне догоняя, а что, собственно, от него хотели и что делать теперь. — Никогда не делай поспешных выводов. Они часто могут оказаться в корне неверными, — продолжал мужчина, с прищуром вглядываясь в лицо Круспе. — Я набрал сюда двадцать девушек, которых вышвырнули из института за прогулы и долги, обучил по-своему, и сейчас они довольно смышленые для своих лет. Помогают мне с документами и делают много полезных вещей. Нет, Рихард, не таких вещей, — добавил он, видя, как парень моментально изменился в лице и сморщил нос от отвращения. — Я помогаю им с работой, а они — мне, вот и все. Кстати, в ближайшее время я планировал пригласить еще пару таких «любителей» учебы. Не хочешь попробовать? — Нет, я… я не прогуливаю. — Рих поджал губы. — О, неужели? Тогда почему ты не на занятиях? Или у вас выходной? — Замолчал, негласно опровергая свои же слова. Тилль наконец отпустил парня, и тот смахнул со лба пару капель пота, вызвав у первого умилительную улыбку. Похлопав себя по карманам, он вытащил ключик и поднес его к замочной скважине. Ничего не предвещало следующей за этим фразы, поэтому Круспе был шокирован немного больше, чем должен. В любом случае, он был счастлив, что обожаемый им мужчина не оказался маньяком-психопатом и сохранил ему жизнь. А, как выяснилось теперь, даже помог ему тем самым. — Я открытый гей, Рихард, — как гром среди ясного неба прозвучал голос Линдеманна. — Поэтому девушки. Подросток замер, пропуская через себя эту информацию и не двигаясь с места, хотя дверь уже была открыта настежь, и всего несколько минут назад он бы отдал все за то, чтобы увидеть перед собой этот полутемный коридор и нестись отсюда настолько быстро, насколько позволит его дыхалка. Вывалив на парня такой поразительный факт, Тилль ни в коем случае не хотел его так шокировать, ведь ни для кого это не было большой тайной, все или догадывались об этом, или знали наверняка. Каждый, кто по этой причине отказывался с ним сотрудничать, сразу записывал «Ипсилон» в первый пунктик своего списка врагов и «фу-фу-фу каких» мест наравне разве что не с борделем, куда соваться ни в коем случае не следует, но вот кто соглашался — поступал разумно и получал требуемую помощь. Ведь какая разница, в кого владелец компании с самым высоким процентом избавленных от проблем людей в городе сует свой член. Ну серьезно. Рихард стоял, тупо уставившись в стену напротив кабинета, игнорируя выставленную вперед руку Тилля, намекающую ему на то, что он может теперь идти. Он соображал, стоит ли делать то, что он задумал, и все же решился. В конце концов, омерзения данный порыв точно не вызовет, а если обладатель этого прекрасного баритона окажется в отношениях, то они просто забудут этот жест и разойдутся как пациент и психолог. — Я же просил вас не называть меня по имени, — негромко повторил он, толкая дверь в обратную сторону. Та еле слышно захлопнулась, а Тилль непонимающе взглянул на парня. Он хоть и не выгонял его, но последние события явно отпечатались в его памяти как не самые приятные воспоминания, так что, по расчетам Линдеманна, выйти Рих должен был в любом случае. Но он почему-то стоял и как-то странно при этом стрелял глазами. — Боишься, что я тебя соблазню? — горько, как показалось подростку, усмехнулся Тилль, и в сердце как будто что-то кольнуло. Парень сделал один большой шаг навстречу мужчине и тряхнул дредами, мол, была не была. — Похоже, уже, — произнес он и наконец прикоснулся к желанным губам, оказавшимся мягкими и приятными на вкус. К своему удивлению, он не встретил никакого сопротивления в виде, скажем, сомкнутых зубов или, чего хуже, останавливающей его руки. Линдеманн быстро сдался и, прижав парня к двери, которая, не стоит забывать, все еще была полупрозрачной, запустил пальцы в длинные косички. Осмелев, Рихард потянул мужчину на себя за воротник пиджака и углубил поцелуй, тут же ощущая язык, слегка подталкивающий его собственный. Парень блаженно прикрыл глаза, чтобы сделать ощущения еще ярче, но перед глазами все равно мелькало чуть вытянутое лицо с грустными глазами цвета изумруда. А тонкие губы шептали: «Р-рихар-р-рд»…