Sonntagsgast

— А ты со всеми своими клиентами так целуешься? — Так, я же вроде бы просил… — Нет, ну ты ответь, да или нет? Хоть с одним? Было? А? — Я не буду отвечать, потому что ты в очередной раз задаешь глупый вопрос. Говорю же — нет и никогда. Это табу. — Ну ладно, ладно, верю… — Пауза. И снова: — И даже ни разу не хотелось? Линдеманн вымученно вздыхает и тычет парня в бок, прямо под ребро. Палец длинный, крепкий, тычок неприятный и неожиданный. Парнишка взвизгивает. — Ай! Ну хватит! Все, все, больше не буду! Просто не хочется чувствовать себя… — Не таким особенным? — щурится Тилль. Рихард приподнимает уголок рта в полуулыбке и усаживается обратно. Они с Линдеманном вдвоем сидят в его обитом черной кожей крутящемся кресле и уже битый час рассказывают друг другу разные истории из жизни. Тиллю тоже есть что рассказать — оказалось, друзьями он так и не обзавелся. Вернее, есть парочка, но не настолько близких, чтобы делиться с ними таким сокровенным. Максимум — это собраться на выходных, чтобы пропустить одну-другую кружку пива, а может и еще чего покрепче, в ближайшем пабе и поделиться последними новостями. Иногда можно съездить за город или просто прокатиться на авто, но Тилль, как он сам говорил, «слишком стар для этого дерьма». Его друзья всегда воспринимали это как шутку, повторяя то и дело фразы типа «ты же здоровый мужик, а опять завел свою шарманку, словно тебе завтра в гроб», а далее шли шуточки про похороны и прочий черный юмор, ценившийся в их кругах. Но основной своей проблемой он считал отсутствие личной жизни, и под этим подразумевалось ее ПОЛНОЕ отсутствие. На горизонте не было никого, кто мог бы его привлекать. Девушки хоть и флиртовали с ним еще со времен юности, задачи это не упрощало, поскольку мужчина уже на последних курсах универа был уверен в своей сексуальной ориентации. А парни — чтоб их побрал — как назло попадались гетеро. С одним из них он, позаигрывав в свое время, подружился, да так, что тот стал, пожалуй, самым его любимым товарищем, к которому он обычно шел, когда требовалось крепкое плечо, в которое можно было пустить скупую (и не очень) мужскую слезу и знать, что тебя не осудят. Так вот, эти самые приятели-товарищи тоже пытались помочь с такой непростой проблемой, однако всех потенциальных партнеров будто что-то отталкивало, и они сливались уже со второго-третьего свидания. И если поначалу это злило и раздражало, то со временем превратилось в до того обыденную и привычную ситуацию, что Тилль вскоре перестал и вовсе приходить на назначенные встречи, заранее зная, чем все закончится. А еще, учитывая, что сам он был психологом, становилось немного стыдно за то, что с точно такой же проблемой помогал справляться сотням людей практически ежемесячно, а у самого ну никак не выходило. Он уже полностью отчаялся найти себе хоть кого-нибудь, с кем можно было «доживать свой век», как вдруг — звонок о помощи от одной семьи, живущей всего в нескольких кварталах от офиса «Ипсилона». Мать и отец наперебой говорили в трубку, да так, что ничего было не разобрать, и пришлось собираться и немедленно выезжать самому главному, а именно — Тиллю, хотя обычно этим он не занимался. Оказавшись на пороге дома, он немного нервничал. Наверное, уже тогда понимал, что это не последнее его там появление. Родители оказались на редкость приятными и доброжелательными людьми, а вот сынишка — взбалмошным и упрямым. Однако именно он, как никто другой прежде, позволил ему вновь почувствовать себя молодым. А его комната до боли сильно напомнила мужчине его собственную во времена его детства. Когда он сам восхищался великими спортсменами и музыкантами, расклеивая у себя по стенам их изображения всевозможных размеров. Реакция парня была однозначной — Тилль сразу понял, что произвел на него положительное впечатление, несмотря на то, как тот на него налетел. Защитная реакция, только и всего. И психолог, уже не верящий в собственное счастье, вдруг так неожиданно обрел его в лице этого золотовласого мальчугана с живыми глазами и большим сердцем. — Не в этом дело, — произнес парень чуть погодя, и Линдеманн откашлялся, вспоминая, о чем был их разговор. — Извини меня, я немного отвлекся… Подросток недовольно цокнул и закинул ногу на ногу, желая показать Тиллю, как он рассержен его невнимательностью. — Ты сказал, что меня заботит моя «особенность», точнее, ее отсутствие. А я говорю, что плевать я на нее хотел. Просто не хочу сидеть с тобой в этом кресле и представлять, как ты тут тискался с кем-то другим. Или, знаешь… Что, если ты используешь меня так же, как и предыдущих своих клиентов? У вас большая компания, явно их было минимум десять, а то и пятьдесят… АЙ! Воздух как ножом разрезал пронзительный, почти девчачий, вскрик, и Рихард схватился за затылок, с шипением потирая его. Линдеманн дождался, пока тот на него посмотрит, и угрожающе показал ему кулак. Бить того, кто младше и заведомо слабее, он не собирался, да и не любил, но вот показать всю серьезность своих намерений, если парень не понимает слов, стоило. — Не хочешь по-хорошему, буду награждать тебя подзатыльниками за такие предположения, — без нотки раздражения в голове сказал Линдеманн и приобнял за плечи паренька, который тут же кивнул, давая понять, что никаких больше тупых вопросов, способных спровоцировать ссору на пустом месте. К тому же сам он ох как не любил эти конфликты. — А почему тогда ты не оттолкнул меня? — не переставал сыпать вопросами парень. — Раз говоришь, что для тебя встречаться с клиентами — табу? Брюнет закусил нижнюю губу, словно раздумывая, стоит ли отвечать, но все-таки решил, что нужно сказать это. — Просто… ты очень нравишься мне. Есть в тебе что-то, что я сразу смог разглядеть. Какая-то схожесть со мной, пожалуй. На духовном уровне. Мне очень захотелось обнять тебя тогда, прижать покрепче, показать, что ты не одинок… Сделать, в общем, то, чего твои родители давно не делали. Но не решился. — Зато решился я, — прошептал Рих, на что Тилль только кивнул, похлопывая того по бедру. Он был готов забыть обо всем, и не нужна была ему ни эта учеба, ни универ — ничего его не заботило в данный момент. Рихард думал лишь о том, как бы оставаться в объятиях самого прекрасного на свете мужчины как можно дольше. Но вот побеспокоиться все же стоило. Инге уже набирала номер своего мужа, находясь на полпути к Берлинскому университету. Получив звонок из деканата сына, она немедленно вызвала такси и, не разобравшись во всем как следует, уже ехала туда, откуда с ней связались по поводу его частых и ничем не мотивированных пропусков. Инге была в шоке, ведь за весь год Рих пропустил от силы пару недель, и то по болезни. А за две недели пропусков ни в одном вузе не отчисляют. По крайней мере, у них точно был пунктик насчет этого. Забегая на нужный этаж, женщина тяжело дышала, поэтому пришлось присесть на диванчик в ожидании Эрвина, который обещался быть, как только найдет, кому он смог бы срочно передать свои дела на сегодня. Она и без того вся была на нервах, ей сегодня предстояла муторная работа со сложными бумагами, а в конце дня она договорилась о встрече с деловыми партнерами, которые обещали ей вполне приличную прибыль. Однако теперь ее голова была полна совершенно другими мыслями. Переволновавшись настолько, что, не догадавшись ни разу набрать своему сыну и поинтересоваться, где он вообще есть, мать готова была доставать успокоительное. «Хоть бы это была просто-напросто ошибка, опечатка, случайность, совпадение — да что угодно», — думала женщина, не желая ни в какую принимать вранье собственного ребенка, хоть никаким ребенком он уже не был. Обмахиваясь документами, Инге просидела не в состоянии думать совершенно ни о чем не так долго, как подозревала, пока в конце коридора не появился нечеткий силуэт супруга, быстро приближающийся к ней.