Sonntagsgast

— Надеюсь, вы понимаете всю серьезность положения, вашего сына могут исключить. Конечно, если это не имеет никакого значения для вас, можете не мучить Рихарда и забрать документы. Это гораздо лучше, чем если он со свистом вылетит отсюда. Это скажется на его репутации, а также на репутации нашего вуза, если такой безалаберный студент останется у нас. — Но я не представляю, откуда столько… — нахмурившись, бормотал отец, пробегая глазами по ведомости сына, в которой насчитал с десяток долгов. — Он совершенно ничего нам не рассказывал, — подтвердила мать, уже успевшая подуспокоиться за то время, пока бежала сюда, и была значительно спокойнее отца. Понять их было можно — всю школу Рих был если не ботаником-заучкой, то очень прилежным и даже излишне «правильным» мальчиком. Да и в университете на него никогда не жаловались. Зато теперь понятно почему. Мать как раз изучала контакты, оставленные ее сыном в день поступления и ужаснулась. — Это не мой номер… Но как вы дозвонились до меня, если здесь указан неверный…? Декан кивнула на кипу бумаг, лежащую по ее левую руку. — Мой знакомый работает в полиции, а номер телефона — это, пожалуй, первое, что удается узнать, когда ищешь там информацию о ком бы то ни было. Конечно, шучу, — тут же добавила она и улыбнулась одним уголком рта. — Здесь абсолютно все документы. Нам пришлось поднимать архивные данные. Мать понимающе кивнула, а отец только еще ближе свел брови и отложил листок. Он был неимоверно зол на Рихарда. Конечно, и переживал тоже, но не больше, чем сердился. Еще только утром он самолично подвозил его на учебу и даже уточнил несколько раз, действительно ли у него есть сегодня занятия. А тут вон что — оказывается, его обвели вокруг пальца как мальчишку. — Не нужно драматизировать. — Эрвин взял супругу за руку, и она несильно сжала его пальцы. — Мы сейчас позвоним ему и вызовем его прямиком сюда. А дальше пусть как хочет, так и выкручивается. — Ты прав, — снова закивала Инге, и к ее лицу постепенно начал возвращаться розоватый оттенок. — У вас не будет воды? — У нас будет даже горячий чай, — вмешалась секретарша, как раз кстати заглянувшая в кабинет. — Вы пьете молочный улун? Эх, время, время, как же ты скоротечно. И речь даже не о годах, убегающих, как песок сквозь пальцы, — хотя бы просто минуты, длящиеся как мгновения. Еще только недавно Рих только зашел сюда, чтобы просто поговорить, и вот уже сидит рядом с объектом своих грез, доверительно положив голову на широкое плечо, а тот, зарывшись пальцами в отросшие волосы, нежно дышит ему на ушко. Казалось, они знакомы всю жизнь. Не было ни одной темы у одного, которую не мог бы поддержать другой, они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, и, хотя провели вместе всего пару часов, ощущалось, словно они сидят здесь вечность и еще дольше. Так могло бы продолжаться еще очень долго, тем более что обоим было хорошо настолько, что весь внешний мир наряду со временем попросту перестали для них существовать. Но в дверь постучали. Должно быть, это очередной клиент. — Одну минуточку! — крикнул Линдеманн и слегка подтолкнул парня. — Вставай, Рихард, ко мне уже пришли. И тебе пора. Ты смотри, если узнаю, что ты прогуливал… — Не прогуливал! — пискнул тот, вскакивая с колен. — … голову оторву, — закончил Тилль, и по его лицу было понятно, что он не шутит. — Психолог вы, конечно, так себе, — прыснул Рихард, подхватывая свой рюкзак. Тот оказался настолько легким, что очень рисковал быть попросту забытым здесь. Хоть Тилль и не улыбался, парень его совсем не боялся. Он очень уважал этого человека и постепенно начинал в него влюбляться. Линдеманн тоже не отставал. За часы, проведенные с парнем, он привязался к нему сильнее, чем когда-то к кому-либо. Наверное, все это оказалось написано на его лице, потому что Рих ослепительно улыбнулся и подмигнул ему. — До встречи, — сказал он, подскакивая к мужчине и чмокая того в щеку. — Позвони, как придешь. — Тилль крепче притянул парня к себе и вдохнул запах его волос. — Что это? Морозная мята и имбирь? — Тебе не нравится? — Круспе отстранился и уставился на брюнета, словно это было для него величайшим оскорблением. Еще бы — задеть чувства подростка, особенно импульсивного и ранимого, высказав неодобрение по поводу его вкусов, можно было раз плюнуть. Однако Тилль совсем не имел это в виду. Меньше всего он хотел расстраивать Рихарда, боясь, что тот ускользнет от него или окажется всего-навсего сном, иллюзией по причине своей идеальности и полного ему соответствия. — Очень нравится, как ты пахнешь. И имбирь я люблю, — сгладил ситуацию Тилль и снова сделал глубокий вдох. — Просто у меня дома есть такой же шампунь, и я могу легко определить его по запаху. — А-а-а, мне то-оже, — протянул Рих, снова прижимаясь к теплому телу крупного мужчины. Он так увлекся, что ему ну очень захотелось сделать это, и Тилль вдруг почувствовал прикосновение чуть прохладных ладоней на своей пояснице, которые задрали рубашку и теперь медленно пробирались наверх, поглаживая спину. Мужчина сглотнул и перехватил запястья почти сразу, на что получил недоуменный взгляд парня. Тот смотрел на него округлившимися глазами, словно совсем не понимая, в чем дело. — Тебе неприятно? — Мне очень, очень… Слушай, — вздохнул Тилль, беря руки парня в свои и поднося их к губам. — Давай не будем спешить. Не обижайся и восприми это, пожалуйста, серьезно. Тебе пора идти, и меня тоже ждут, поэтому давай пока оставим все как есть. Не дуйся, Рихард, перестань вести себя как ребенок, — уже строже проговорил Линдеманн, когда подросток едва заметно выпятил вперед нижнюю губу, но скорее напоказ, чем всерьез обидевшись. Он кивнул. Все-таки лучше повременить с этим. Хотя потрогать своего нового возлюбленного хотелось уже сейчас, и именно здесь, в этом, черт возьми, кабинете. — Я хочу прижать тебя к стенке и целовать твою шею, — выдал вдруг Тилль, и Рихард ощутил тех самых бабочек в животе из дурацких, как он считал раньше, рассказов про любовь, а по спине ровным строем побежали мурашки. — Так что же тебе мешает? — пытаясь высвободить руки и снова прикоснуться к мужчине, спросил Круспе. Но тот не позволил ему этого сделать, целуя тыльные стороны ладоней. — Мой следующий клиент. Давай беги… Белка. — Белка? — удивленно переспросил Рихард, на что Тилль несколько раз кивнул. — Я, по-твоему, похож на нее? — А по-твоему, нет? С такой прической ты именно что белка. Но продолжать обмениваться нежностями им не позволила медленно открывающаяся дверь. Похоже, человеку за ней надоело подпирать стенку, и после того как его не пустили по указанному времени, он решил понаглеть. — Тогда ты — медвежонок, — одними губами произнес Рих, когда порог перешагнула нога в белой спортивной обуви и облегающих темно-серых штанах. Мужчина даже не успел ему возразить или ответить, как тот выскочил в коридор, умудрившись все же окинуть беглым взглядом посетителя. Лицо его показалось ему до безумия знакомым: эти глаза, длинные убранные в низкий хвост русые волосы, бородка… Да кто же это? Перебрав у себя в голове всех знакомых ему мужчин, Рих пришел к однозначному выводу. Это оказался тот единственный молодой человек, работающий здесь. «Петер», — вспомнил парень, оборачиваясь к двери, которая уже закрывалась. Петер посмотрел на него в упор, но тут его окликнули, и он быстро прикрыл за собой дверь. Парень еще немного постоял, надеясь, наверное, увидеть или услышать что-то невероятное, но, так ничего и не дождавшись, решил, что пора уходить. Как вдруг сквозь полупрозрачное стекло заметил за ним медленные придвижения Петера к Тиллю. Он пожал плечами и уже было хотел уйти, но два силуэта показались ему уж слишком странными. И только сейчас он понял, что его смущало — Петер подошел уже достаточно близко для того, чтобы залезть на него верхом. Должно быть, они… обнимались? А может, и не только?! Но Рихарду было уже наплевать. С дрожащими от плача губами он бежал вниз по лестнице и, пролетев мимо Евы, которая едва успела крикнуть ему вслед «всего хорошего», выскочил на улицу. Сердце клокотало где-то в горле, голова пытала, словно о нее тушили спички, а руки тряслись как у последнего наркомана и совершенно не слушались. Как он мог? Как?! После того, что он только что наговорил ему у себя в кабинете, он имеет моральное право так поступать? Да он же чуть ли не клялся ему в верности! — Подонок! Ненавижу! — со слезами на глазах выкрикнул Рих, останавливаясь прямо под нужным окном и оборачиваясь к нему лицом. Форточка была плотно закрыта, поэтому вряд ли Тилль услышал эти истошные вопли. Ну и черт с ним. Все равно он выскажет ему все, что он о нем думает, лично. Пускай это будет и нескоро, но он не станет копить в себе обиду слишком долго. Это вредно и больно, а боль заставляет идти на ужасно необдуманные поступки. Она давит, лежа тяжелым грузом на сердце, и не дает вдохнуть как следует. Боль следует немедленно выпустить — будь то физические упражнения, разговоры или даже плач. Подросток, вне всяких сомнений, выбирал обычно последний, потому как выслушать его никто не хотел, а на битье груши или — элементарно — подушки у него не находилось сил. Да и будет ли в этом толк? Рассуждая о том о сем, парень забрел в местную кафешку и упал за крайний столик у окна. Народу здесь было мало — рабочий день, одиннадцать утра, — и это было ему только на руку. Отдышавшись и вытерев рукавом бегущие по щекам влажные дорожки, он выглянул в окно. Оно как раз выходило на проезжую часть. Рихард очень любил наблюдать за бегущими по своим делам людьми. Все они были озабочены — собственной ли работой, семьей, или просто чем-то срочным и важным, что необходимо сделать немедленно. У каждого из них — своя судьба, своя жизнь. Так интересно порой узнать, что творится у того господина в черной шляпе и длинном пальто. Или, скажем, у той тучной дамы с цветастым платком, повязанным на голову вместо шапки. Может, они знакомы, а может — просто стоят вместе и ждут автобуса. Все равно на время поездки их объединит нужная им обоим маршрутка, и, кто знает, вдруг не только она. Рассуждения об общих целях двух незнакомых друг с другом прохожих моментально навеяли мысли о Линдеманне, а с ними пришли и еще более мерзкие — о том, как тот обнимал парня, сидящего у него на колене, бурно жестикулировавшего и рассказывающего о своих похождениях. Рихард вновь затрясся от гнева и обиды, но быстро взял себя в руки, не желая привлекать внимание персонала. Он решил немного перекусить и проверить по картам, как ему теперь оказаться близ улицы 17 Июня. Достав телефон из съежившегося и хрустящего из-за холода рюкзака все еще трясущимися руками, Рихард разблокировал экран, и тут его руки задрожали еще сильнее. Тридцать три пропущенных от матери и худший кошмар — два от отца — твердили в один голос об одном: кажется, его беззаботная жизнь при отсутствии родительского контроля закончилась.