Эффект Ишибаши

*** Девятнадцатое июня 2019 года, среда

      Вечерело. Ишибаши уже был дома, в своей машине времени. Он сидел на краю выдвижной кровати и размышлял, держа в руке выключенный телефон. Казалось, звенела пустотою вся кабина машины времени, о металлическую крышу которой беспрестанно бил дождь.       Время шло, а юноша не мог перестать думать о Кацуми, а также о судьбах бедных Умеко, Джун и Мэй. Но сильнее всего доставалось несчастной Кацуми, которая сильно страдала из-за умирающих тут и там друзей, резко возникающих перед глазами воспоминаний и фантомных болей в руках.       Ишибаши знал причины этого. Он был готов сорваться и признаться во всём. В том, что он путешественник во времени, и что эти самые перемещения вызывали все причинённые несчастья… Но самой главной целью Ишибаши было спасти своих родителей. Он специально переместился сюда, на восемнадцать лет назад, чтобы не допустить ещё больших напастей, но сделал только хуже. Гораздо хуже.       От мыслей об этом у Ишибаши навернулись слёзы, но он быстро смахнул их с мокрых глаз, приподнял телефон и включил его. Он зашёл в Такаграмм и перешёл к диалогу с Кацуми. Девочка была в сети около часа назад. Ишибаши приподнял большой палец над строкой для набора сообщения, но долго не осмеливался нажать. На экран мобильника капнула пара солёных маленьких слезинок, но юноша утёр нос, вытер телефон и спустя минуту, проведённую в тишине и раздумьях, принялся печатать:       «Каги-чан. Я понимаю тебя, понимаю твоё состояние. Могу попытаться объяснить всё то, что происходит сейчас с тобой, происходит вокруг нас с тобой. Понимаешь, во этом всём есть моя вина. Пусть даже косвенная, я не знаю. И всё это — плод аномалий, произошедших при сдвиге кое-чего, о чём я сейчас напрямую не могу сказать. Но я прекрасно знаю о фантомных болях в твоих руках, о смерти Ямады уже не в первый раз. И про убийцу в школе я тоже наслышан. Пожалуйста, позволь мне защитить тебя, Каги-чан. Ради твоего будущего. Ради нашего будущего и будущего литературного кружка. Поверь, у всего есть будущее. И никто из нас не стал исключением. Не может же ведь быть жизни без будущего… Наверное.»       Ишибаши выдохнул и отправил это сообщение. Он понимал, что говорил непрямо, неточно, неполно, очень размыто и что вполне мог вызвать подозрения. Но с первого же своего появления Ишибаши казался всем подозрительным чудаком, так что он даже не удивлялся. Он уже смирился с этим, но хотел оставаться хорошим в глазах девочек. Он стал ждать ответа.       Кацуми услышала звоночек: это пришло новое уведомление. Она встала и вышла из ванной комнаты. Войдя в коридор, она взяла сумку и достала оттуда телефон. На экране было уведомление из Такаграмма. Кацуми открыла приложение с мыслью: «Така-чан написал мне что-то в личные, что могло случиться?»       Затем она стала читать и почувствовала, как на её лбу выступил пот. «Что он имеет ввиду? И почему он винит себя?» — Кацуми в недоумении перечитала текст ещё несколько раз. Вскоре она ответила:       «Така-чан, спасибо большое за такие слова. Но я не поняла, о чём ты. Какие аномалии? И почему ты винишь себя? Но в любом случае я рада, что ты мне написал. Я действительно благодарна тебе за поддержку.» — Кацуми уже хотела нажать кнопку «отправить», как на секунду задумалась. Затем она дописала ещё одно предложение: «И что ты имеешь ввиду под «защитить тебя»?» и стала ждать ответа.       Ишибаши мигом прочитал полученное сообщение. Он вздохнул и немного подождал, прежде чем подумал и начал писать; также его почему-то бросило в лёгкую дрожь, из-за которой он сжал в кулак чуть дрожащую свободную руку. Он наконец стал печатать:       «Забудь про аномалии. Это мои личные тараканы. Но моя вина в происходящем вокруг определённо есть, и скоро ты, быть может, убедишься в этом. Скажу, что я готов поддерживать тебя всегда. Пиши, звони мне в любое время, прошу. И что касается защиты… Если кто будет обижать тебя — сразу говори мне. Я хочу защитить тебя от того убийцы в нашей школе. Я просто хочу защитить твою улыбку. Не могу видеть, как ты плачешь. Я должен, нет, просто обязан устранить всё то, что заставляет тебя плакать; всё то, что наносит тебе боль. И я определённо разберусь с той убийцей. Хотару, или как её. Разберусь любым способом, необязательно прибегая к грубой силе. Останавливать меня бесполезно; та сволочь не прекратит свои злодеяния. Я просто хочу действовать на твоё благо, Каги-чан, и на будущее всех нас. Хорошего вечера, Каги-чан. Передай остальным от меня привет.»       Ишибаши глубоко вдохнул и нажал на кнопку отправки. Получив сообщение, Кацуми его прочитала. Потом ещё раз. И ещё один. Ей не верилось, что Ишибаши за неё беспокоился. Ей казалось, что это писал другой человек, но нет, это правда был Така-чан. Она не знала, как описать свои эмоции сейчас, но она знала точно, что была сильно смущена.       Кацуми жила до этой поры, словно в каком-то опьянении, не осознавая свои действия, машинально брала одни предметы вместо других, и ноги её были совсем ослаблены от усталости и длительного изнурительного бега прежде. Ей показалось вдруг, что она ощущает Ишибаши здесь, возле себя; странный трепет пробежался по её телу с головы до ног. Она бессознательным движением прижала руки к своей груди, будто обнимая саму себя, что-то родное и близкое.       «Хочет защитить мою улыбку?» — эта мысль вертелась у неё в голове, заставляя её краснеть. Вскоре она стала отвечать:       «Спасибо тебе ещё раз, Така-чан. Спасибо тебе, что беспокоишься за меня, дурёху и плаксу. Спасибо. Если что, я тебе обязательно напишу, если мне станет ещё хуже. Если говорить о том, что меня сейчас беспокоит, то это — боль в руках. Она стала невыносимой. Даже холодная вода не помогает, хотя до этого она прекрасно справлялась с болью. Прости, что ною.» — Кацуми отправила и села ровно в ожидании следующего сообщения.       Прочитав фрагмент о боли в руках Кацуми, Ишибаши кое о чём подумал и быстро засмущался от этой мысли; он порозовел, но попытался скрыть это за хмурой гримасой. Ишибаши впервые так сильно захотелось подержать за руки другого человека (кроме Мэй, конечно). Он попытался выкинуть это из головы, но не получалось; что-то заставляло перечитывать его сообщение Кацуми вновь и вновь. Спустя пару минут он пересилил себя, переступил через своё смущение и румянец на щеках и стал писать:       «Выздоравливай. Ты пробовала пить обезболивающее? Так или иначе, обратись к доктору. А мне срочно надо уходить. Было приятно пообщаться с тобой, Каги-чан. Ещё спишемся~»       И отправил. Но тут же взвизгнул и выронил телефон из рук.       — Я поставил в конце тильду! — закричал он на всю машину времени. — Я… Я-я поставил тильду в конце предложения!!! К-как так получилось?!       Он сконфузился ещё сильнее, покраснел и закрыл лицо руками, а русые волосы его неожиданно взъерошились, взлохматились прямо в воздухе.       — Я никогда в жизни этого не делал! — воспылал он. — Ну-у… Может быть, в переписке с Мэй-чан было такое… Но чтобы с другими?!       Ему хотелось провалиться сквозь землю. Кацуми прочитала его ответ и хихикнула. Впервые за всё это время ей стало приятно и спокойно на душе.       «Хорошо, Така-чан. Я схожу к врачу. Удачи тебе, ещё спишемся! Ещё раз спасибо за слова поддержки!» — она дописала и в конце поставила смайлик в виде звезды. Отправив сообщение, она пошла к себе в комнату и легла на кровать, даже не переодеваясь. Её веки сомкнулись, и она заснула тихим сном.       Ишибаши перевёл дух, увидев слова Кацуми, и скоро заметил, как та вышла из сети. Ему стало гораздо легче; он отложил в сторону телефон, вытер со лба пот и помассировал пальцами виски, пытаясь переварить произошедшее.       Ишибаши кое-что осознал. Он не только чуть ли не признался в том, что он путешественник во времени, но и чуть было не признался в любви. Кацуми.       Ишибаши втянул побольше воздуха и глубоко выдохнул. Ему и так дерьма сейчас хватало, а тут ещё и это навалилось. Теперь он ещё и нервный тик себе заработал. Из-за нервишек у юноши задёргались глаз и бровь. Сейчас всё было настолько напряжённо, что нельзя было расслабиться ни на минуту, пусть он даже всего лишь морально поддерживал свою подругу.       А подругу ли?.. Ишибаши засомневался, повторно закрыл лицо руками, пальцами поочерёдно оттянул себе брови, веки, глаза, щёки и попытался отдышаться. Эта тильда в конце его сообщения когда-нибудь его доконает.       Но тут он ещё кое-что вспомнил: Умеко ему так и не ответила. Она вообще давненько не была в сети в Такаграмме, показалось ему; он забеспокоился и, прищурившись, взял телефон и зашёл в мессенджер, чтобы проверить онлайн девочки.       Он насупился и угрюмо подумал: «Умеко была в сети полчаса назад, но на моё сообщение, кстати, очень важное, так и не ответила… Н-да. Поищу её завтра в школе, что ли.»       Затем Ишибаши положил мобильник под подушку, а сам завалился на кровать, положив руки под голову и мечтательно глянув в металлический потолок машины времени. Он вдруг задумался:       «Наблюдая далёкие звезды с помощью наших телескопов, мы на самом деле видим прошлое, когда ловим свет, который давно покинул их и только сейчас достиг нас. Мы смотрим на Солнце и видим его в том состоянии, каким оно было восемь минут назад, поскольку его свет доходит до нас за восемь минут… Порой мы запечатлеваем звёзды, которые давно умерли, так или иначе преобразились, но сейчас они для нас живы, ибо нас с ними разлучают тысячи, миллионы световых лет. Мы всегда оглядываемся на прошлое. Это неизбежно.»       Немного поворочавшись в постели, забравшись под одеяло, Ишибаши так и заснул с этой мыслью:       «Спокойной ночи, Каги-чан.»       Луна сияла, июньская ночь была тиха; изредка подымался ветерок, и лёгкий шорох пробегал по всему небольшому вечнозелёному двору той многоэтажки, на крыше которой Ишибаши жил. Потихоньку ярость ливня стихала, и вскоре от него осталось лишь нечто наподобие тумана — лёгкая дождевая пыль, тончайшая и моросящая. Тучи разошлись, и показалась синяя глубина небосвода, который приподнялся, побелел, и вдруг косой луч оттуда упал на машину времени. Лазурное небо, чистое и глубокое, развернулось над землёй. В машине времени не было окон, поэтому Ишибаши не мог проснуться от проникающих внутрь солнечных лучей, что несомненно его радовало; пролетел свежий и лёгкий ветерок, точно облегчённый вздох земли.       Ишибаши встал с утра, поел заварной лапши из стакана и пошёл в школу с таким же равнодушным лицом, полузакрытыми апатичными глазами, как и всегда. От него, как и обычно, веяло холодом и редкостной флегматичностью. На уроках он сидел аналогично, изредка глядя на Кацуми, а уголки его губ случайно приподнимались. Это даже не улыбка была, а вот именно, что просто приподнятые уголки его тонких губ.       После уроков Ишибаши решил наведаться в секретную кладовую Хотару и Умеко, заранее предупредив девочек из литературного кружка, что задержится. У него было плохое предчувствие; его шаги были очень тяжёлыми, хотя и торопливыми. Они раздавались по всему тёмному безлюдному школьному коридору.       Он распахнул дряхлую деревянную дверь кладовки и с помрачневшим взглядом, казалось, готовым ко всему, вошёл внутрь. Угрюмость Ишибаши быстро превратилась в удивление; он неожиданно сделал шаг назад, спиной уткнувшись в закрытую за собой дверь. Ему показалось, что по спине у него поползла капля ледяной воды, и он почувствовал, как сильно мутнел его рассудок.       Умеко висела распятой на стене небольшого тусклого помещения. Её руки были прибиты к деревянной стене ржавыми гвоздями, кухонными ножами и вилками. Они были вбиты прямо в её ладони и истекали свежей кровью. Гвозди оказались старыми, изогнутыми, мерзкого красно-бурого цвета; вилки тоже были весьма погнутыми; они блестели алым, переливались всеми оттенками красного и розового.       Ишибаши пригляделся; не только ладони бедной девочки кровоточили, но и из её носа, с затылка и изо лба текла ярко-красная кровь, которая наполнила всю кладовку соответствующим ужасным запахом железа. Вся серая форма Умеко была испачкана в крови; оно отлично сочеталось с её красным галстуком, блестящим на тусклом свете крошечной люстры на потолке.       Ишибаши посмотрел на люстру и вспомнил, как в прошлой временной линии на ней повесилась Умеко. Он увидел эту картину и задрожал. Он потянул руку сначала к люстре, а затем к распятой на стене Умеко, но его рука неумолимо затряслась, и Ишибаши сжал её в кулак; он попытался выбросить из головы образ повешенной Умеко и зажмурился.       Вместе с тем он прикрыл нос рукой и стоял так минуты две, прижавшись к двери, весь сжатый в комочек, спустился на пол и приобнял дрожащие колени. Он побелел как простыня; обезумевшее сердце вздымало своими ударами белую рубашку и чёрный пиджак Ишибаши, облегавшие его вспотевшее тело. Он не мог говорить и думать, он задыхался, едва переводил дух. Подавленный юноша почувствовал, что его глаза мокры, и крупные слёзы беззвучно потекли по его щекам. Наконец он раскрыл их, свои очи, полные сожаления и сострадания, и увидел, что в одной из рук Умеко что-то есть. К её ладони была прибита тем же гвоздём записка, которая тоже была полностью окровавлена.       Ишибаши еле нашёл в себе силы встать. Он протянул руки в стороны, чтобы балансировать, но в итоге стал держаться за ручку двери, а затем опирался на дверной косяк. Он не мог отвернуться от трупа Умеко, не мог выбросить её распятый вид из головы, и пытался издалека рассмотреть, что было написано на той бумажке, однако из-за крови текст было просто не различить.       Ишибаши пошёл к телу Умеко, сильно прихрамывая. Ножи, вилки, гвозди, прибитые к её рукам, стали лучше видны, хотя всё до сих пор размывалось из-за слёз юноши. Холодные, окоченевшие и окровавленные пальцы девочки осторожно обхватывали крошечный рваный кусочек бумаги.       «Она слишком много знала.»       Всё, что Ишибаши был способен прочитать.       Он свалился на колени и горько заплакал прямо перед распятой Умеко. Он вновь закрыл лицо руками, обхватил голову, растирал ладонями свои же солёные слёзы, пытался вытереть их рукавом, но они продолжали идти градом. Юношу угнетала ужасная тоска, безнадёжная слабость, что-то вроде предчувствия, наподобие таинственного прикосновения смерти. Тот почувствовал, что смерть подошла к нему настолько близко, что её дыхание леденило его сжавшееся сердце. Истерзанный, настрадавшийся и опустошённый, Ишибаши ничего не говорил и не думал, не чувствуя в себе больше сил ни гневаться, ни ненавидеть. Казалось, его нервы ослабели, словно их подрезали ножницами; он чувствовал себя теперь во власти мрачной, неподдающейся ужасной и неведомой силы. Он согнулся над полом, сидя на коленях, и ударил кулаками со всей силы, опираясь локтями на деревянные доски пола, продолжая рыдать.       «Это всё моя вина… Это всё моя вина! Я виноват во всём! Прости меня, Умеко, что я не смог уберечь тебя! Я хочу попросить прощения у всех, кого не смог защитить! Если бы не я, этих смертей бы не произошло!..»       Ишибаши схватился за сердце и тихо завыл, не переставая раскаиваться:       «Она слишком много знала… — цитировал он надпись с окровавленной записки. — Это потому, что Умеко разболталась мне об убийстве Джун, да?! Хотару… Хотару, ты заслуживаешь мучительной смерти! Почему… Почему все вокруг должны умирать?! Почему они, а не я?! Я заслуживаю худшего! Я опять всё испортил! Будь проклят тот день, когда я решил воспользоваться машиной времени и переместиться сюда, на восемнадцать лет назад! Здесь нет будущего! И у меня… Не будет будущего… И ни у кого…»       У Ишибаши была истерика. У него тряслось всё, начиная от тела, рук и ног, заканчивая зрачками; он не переставал бить кулаками в пол, только сильнее съёживался, и все мышцы его судорожно сокращались. Ишибаши был весь мертвенно-бледный; он метнул на распятую Умеко безумный взгляд и задыхался, точно его раздирала нестерпимая боль. Он стискивал зубы, скалился, чтобы заглушить мучительный крик и вой. Его глаза покраснели и набухли от слёз, а перед ними всё было размыто; Ишибаши почти ничего не различал перед собой, и стекающая, тяжело капающая с трупа кровь слилась воедино с цветом старого облезлого паркета, представляя собой однотонную однородную массу с мерзким запахом железа, который бил в нос всё сильнее и сильнее, а в висках Ишибаши становилось всё больнее и больнее; его голову стала поглощать мигрень, и в неё непреклонно била кровь. Ишибаши больше не мог терпеть эту боль, этот тошнотворный запах повсюду, этот кровавый цвет, в конце концов, и заревел сильнее, пытаясь быть тише и не терять рассудка, но всё было тщетно.       Ишибаши впал в отчаяние. Он пытался привстать с пола, но падал снова. Пробовал освободить одну руку и вытереть слёзы о рукав, но не получалось; руки его не слушались, как и слёзы не хотели переставать идти ручьём. Спустя дюжину попыток Ишибаши смог через силу приподняться на локтях, сесть на колени и трясущимися руками растереть слёзы по лицу и чёрному мятому пиджаку. Прямо над ним возвышался распятый труп Умеко. Кровь из её рук, со лба и затылка текла и текла, и Ишибаши отстранился, чтобы не испачкаться. Однако в то же время кровь Умеко казалась тёплой, приятной и притягивающей; Ишибаши хотел к ней притронуться, протянул руку, чтобы коснуться, но помотал головой и избавился от этой идеи.       Юноша почувствовал, что его сердце, полное печали, мучительно сжалось; он почувствовал себя бесконечно одиноким, всем чужим и никому не нужным. Его томило желание плакать, потребность излиться близкому дружескому сердцу, надобность сжать кого-нибудь в своих объятиях, бормоча о своём горе. Рыдания всё ещё подступали к его горлу.       Кроме того, он был подавлен воспоминаниями; эти мысли угнетали его; его теперешнее одиночество ещё сильнее увеличивалось от этих ужасных тайн, чужих смертей и мук; последняя вера в будущее была подорвана вместе с надеждой на исправление прошлого и успешное возвращение домой, в 2037-й год.       Он в такой степени проникся уверенностью, что злой рок упорно преследует его, привыкнув видеть несбыточность своих грёз и мечтаний, крушение собственных надежд, Ишибаши каждый раз колебался, прежде чем решиться на что-либо простейшее, поскольку был уверен, что он находился на плохом пути и что любой его шаг к добру не приведёт. То было одно из тех острых страданий, которые точно выворачивали его душу, а угрюмая и мрачная печаль не сходила с лица.       Ишибаши посмотрел в сторону двери. Ему хотелось даже не сменить временную линию, чтобы вернуть всё назад, нет. Ему хотелось простейшего тепла. Крепкого объятия, ласкового прикосновения. Ему так этого не хватало в повседневной жизни. За то время, которое он провёл в путешествии во времени, у него не было почти никаких тактильных контактов — лишь пара мимолётных объятий и случайных соприкосновений. Ишибаши привык быть холодным и рассудительным, достаточно безжалостным, чтобы не нуждаться в телячьих нежностях, но он всё-таки подросток. И он осознавал это. Несмотря на то, что он был юным учёным, психологически достаточно взрослым, он всё-таки подросток. И человек.       От этой мысли Ишибаши прослезился ещё сильнее.       Он ещё раз попробовал встать. На полусогнутых ногах он дошёл до стены и стал опираться на неё и таким образом продвинулся дальше. Он добрался до двери, аккуратно её приоткрыл, хотя та скрипела, и медленно, почти на цыпочках, вышел из кладовой. Он заметил, что в замок был вставлен ключ; после этого он задумчиво хмыкнул, повернул его пару раз, заперев дверь, и убрал ключ к себе в карман.       Покинув это дьявольское помещение, Ишибаши стало немного легче. Он глубоко вдыхал и выдыхал, пытался нормально встать на ноги и отдышаться, придерживаясь одной рукой за грудь, а второй — за стену. Простояв так минуты две-три, Ишибаши нашёл в себе силы идти дальше.       Чей-то голос словно преследовал его, женский, мягкий, столь знакомый; Ишибаши точно его слышал; ему хотелось бежать неведомо куда, уйти от наваждений этой школы, этой проклятой кладовой. Но юноша держал курс слегка в другое место…       Он был намерен зайти в кабинет литературного кружка.       Неужели он оказался неправ? Его всё-таки ждала жизнь без будущего?       Продолжение следует…