Тоска, что овладела мною, стоило перешагнуть порог дворца, ранит сильнее лезвия самого острого меча. Она убивает меня столь медленно и мучительно, словно яд, текущий вместе с кровью по венам моим прямиком к сердцу, в котором образы ваши с того момента и хранятся.
Тело мое дышать напрочь отказывается, когда вспоминаю капли слез в уголках твоих глаз, в которых все голубое небо всецело уместиться смогло, и ангельский голос, звучащий мелодией арфы, мое восходящее солнце.
Мысли в голове путаются, когда в сознании моем снова всплывает твоя улыбка, а забыть как шелковые пряди цвета поздней сирени щекотали мою шею при твоих объятьях – немыслимо, моя яркая луна.
Один Бог, восседающий на троне в небесной синеве, знает, насколько велика моя любовь к Вам и как сильно душа на части рвется, к вам умчаться пытается с порывами встречных ветров. Осталась всего пара дней до моего приезда, кто же мог подумать, что последние сутки будут длиться целыми столетиями. Как я и обещал, вместе с собой привезу в худшем случае сотню увлекательных историй, чтобы последующие сто ночей вы видели лишь самые красочные сны.
Любимым братьям Мин Чимину и Мин Джину.
Со всей любовью ваш Мин Юнги.
Омега маленьким витиеватым почерком выписывает каждое слово, словно законченную мастером живопись, заполняя ровный белый лист черными текущими чернилами; закрутив послание, скрепляет сургучной золотой печатью с выведенными линиями в рисунке лотоса, что лепестки свои гордо напоказ раскрыл, которых краем крыла задевает летящий в вышине орел. Подозвав к себе невысокого темноволосого альфу, передает ему письмо, что сейчас для Юнги ценнее всего, приказав доставить его в Орланд в наискорейший срок; перед юношей распахивают шалаш, и он тут же выходит, жмурясь от ярких солнечных лучей. Они в пути уже второй день и остановились в небольшом лесу, расположившись на огромной за площадью поляне в самом его центре. Зарывается пятерней в спутанные от недавнего сна голубые волосы, некоторые пряди которых оттеняют лазурной синевой и сапфиром, ерошит те у корней, медленной походкой направляясь к мужчине впереди. Альфа, заметив Юнги, приветливо улыбается и кланяется, не поднимая своей головы, пока не видит махнувшую в свободном жесте худую руку омеги. - Вы сегодня слишком рано проснулись, молодой господин, - трепетный и нежный голос ласкает слух, пока Мин рассматривает завязанные в небольшой низкий хвост изумрудные волосы и такого же цвета круглые большие глаза перед собой. – Что-то потревожило Ваш сон? - Совершенно ничего не может его потревожить, - бархатистым тоном отвечает омега, рукой массируя затекшую шею, - кроме мыслей о доме и моих родных. - Тогда совсем скоро для плохого сна не останется и причины, - вверяет стоящего рядом господина альфа, наблюдая за остальными нефилимами, которые складывают все вещи, запрягая ими коней. – Через пару часов все будет собрано, тогда и сможем продолжать наш путь. - Несомненно, - невольно улыбается краешками в меру пухлых губ, уже с искрами в золотых глазах смотрит на мужчину. - Примешь мой вызов на дуэль, Камиль? Альфа впивается глазами свежей буйной зелени в зрачки господина, что солнечным светом в него отливают, замечая хитрость лисьего взгляда, который в самую душу заглядывает; наблюдает как парень небольшой бледной ладошкой за рукоять меча хватается, с лязганьем, рассекающим воздух, вытаскивает тот из ножен, выставляя острием вперед. Камиль молчит и не двигается, и без взора чувствует острое лезвие на уровне своего носа всего в паре сантиметров, потому сам не в силах отвернуться от того, кто перед ним стоит. - Решили потренироваться перед самым выездом, молодой господин? – задает вопрос, понимая заранее, что ответа тот не требует. Тянется рукой к мечу, покоящемся в ножнах на бедре, а после скрещивает лезвие с лезвием омеги. – Первый шаг за Вами. Юнги дважды повторять не нужно, тот сразу делает выпад вперед, замахиваясь оружием на альфу, но тот успешно блокирует. Камиль нападает следующим, сильно отпихивая парня от себя так, что он чуть ли не теряет равновесие, но, проехавшись по земле, удачно замедлился и остановился, успев отразить удар. Лязганье стали о сталь рассекает воздух вновь и вновь, когда мечи скрещиваются посреди боя, и каждый пытается всю силу применить настолько, чтобы второй не выдержал давления и отбросил оружие, признав свое поражение. Мин ловко замахивается, острием задевая легкую ткань рукава, не ранив кожу, но сделав немалую дыру. Лисий взгляд, зрачки которых отливают чистым слитком расплавленного золота, что вот-вот с уголков по бледным щекам струиться начнет, а легкая хитрая улыбка краешками губ насыщенного алого оттенка, восхищает, когда омега смотрит с превосходством на альфу, возле шеи того держа меч. Камиль завороженно следит за эмоциями своего господина, а после довольно хмыкает, пальцами убирая острие чужого оружия, что холодило взмокшую шею. Мин убирает меч в ножны, широко и искренне улыбаясь, не обращая внимания на уже грязную в пыли одежду и пару ссадин на ногах после тренировочного боя. Поднимает подбородок выше, обводит каждое пушистое белое облако, прямо как в детстве, пытаясь угадать, на что оно схоже, но он давно не ребенок, и для него они остаются лишь мглой. Камиль так же прячет свою оружие, отряхивая ткань одежды от земного песка, иногда поглядывая на господина, переводящего дух. Когда альфа впервые увидел маленького прекрасного юношу в стенах дворца, который постоянно хмурил раскосые брови, пытаясь заплести длинные косы своей матери, но у того все не получалось, на секунду и задуматься не смел, что будет скрещивать с ним лезвие к лезвию; посмеялся, если бы ему тогда сказали, что омега, красотой своей похожий на распустившийся цветок, абсолютно честно победит его в бою, крепко и без толики дрожи держа рукоять оружия в маленькой бледной ладони. Альфа гордо поднимает голову, глядя сверху-вниз на парня, который явно выше него, может и не в физическом плане. - Ваша победа для меня одновременно и радость, и разочарование, - произносит мужчина, видя заинтересованность на лице омеги. - Вы мой стимул стать сильнее, юный господин. - Тогда быстрее достигни вершины своих умений, - треплет его по плечу Мин, радостно одаряя того улыбкой, обнажающей десна. - Чтобы я мог с гордостью и несомненным уважением одолеть тебя. Камиль лишь смеется в ответ, отряхивая одежду господина от пыли и грязи, после чего несколько слуг извещают о готовности продолжать путь.***
Приглушенный топот ног расходится по всем коридорам пустого в это время дворца, длинный шлейф темно-синей накидки достает до стоп, тащась по мраморным полам следом за обладателем, пока десница правителей Флореса сидит в ожидании. Ким закидывает ногу на ногу, прося тем временем подлить еще вина, суженными карими глазами обводит столь знакомый серо-белый интерьер главного зала. В сотый раз смотрит на высокие светлые колонны, широкие просторные окна, за которыми бушует белая метель, мороз на стеклах вырисовывает собственные шедевры; отпивает глоток напитка, пока в воздухе не начинает витать аромат пачули и бергамота, смешиваясь с другим малоприятным запахом, от которого альфа практически морщится – кровь. Намджун впивается медными зрачками в забрызганную алой жидкостью накидку, что на темной ткани смотрится багрово-бурыми пятнами по краям кроя. Взглядом водит вслед за руками служанок, которые стягивают с широких плеч промокшую в крови и снеге ткань, следит как альфа пятерней зарывается во влажные черные пряди, оттягивая их назад; молча смотрит как тот передает подошедшему парню окровавленный меч из дамасской стали, по длине лезвия которого стекает еще пара вязких капель на светлый мраморный пол. Чонгук распрямляет плечи, слегка потирая затекшую шею, высоко поднимая подбородок к потолку, пока Ким отпивает глоток вина, слыша размеренное дыхание рядом. - Меня не предупреждали о твоем визите, - разносится басистый голос, что будто с каждым днем по крупице теплоты теряет, обретая лишь холод, в глыбы ледяные на глазах превращаясь. – Что-то произошло, Джун? - Ничего такого о чем бы ты не знал, Гук, - выговаривает четко, не отводя взгляда до тех пор, пока Чон не присаживается рядом в кресло. – Лишь хотел убедиться, что сомнения не терзают твою душу, ведь я не могу унять в себе тревогу за тебя, и уверен, что они, находясь за множество верст, тоже. - Тебе ли не знать, что и частицы души во мне не осталось, потому сомнениям нечего одолевать, - с некой издевкой произносит король севера, въедаясь взглядом обсидиановых глаз в светловолосого альфу. Намджун за прошедшие два года внешне не изменился ни на йоту. Гук рассматривает пшеничные пряди, уложенные назад, медные зрачки с-под светлых ресниц, широкие прямые брови, что кажутся часто нахмуренными из-за складочки возле переносицы; пухлые бледные губы, длинные, обтянутые смуглой ровной кожей пальцы, что по привычке подпирают подбородок при разговоре. Краешки уст невольно поднимаются, образовывая легкую обреченную улыбку на лице северянина, когда в зрачках напротив больше не видит того блеска, желания перемен и справедливости, ведь они блеклые и тусклые, в них даже собственного отражения не углядишь – он замечает, ведь каждое утро в зеркале на него смотрит такая же пара мертвых глаз. Чон несколько секунд обводит силуэт Кима, который вежливо просит омегу подлить еще вина и принести чего-нибудь съестного, альфа водит взглядом по натянутой учтивой улыбке, от которых на щеках появляются ямочки. С каждым днем вспоминать все сложнее, что ранее Намджун и переносить на дух запах крови не мог, ведь сейчас стремительно обаяние к нему теряет, совсем немного и вовсе отличать от чистого воздуха не сможет, как и он. - Твое беспокойство излишне, не забивай голову чрезмерными мыслями, ведь подобное к добру еще не приводило. - Территория империи непрестанно растет, численность нашей армии запросто может превысить количество человек в небольшом королевстве, - вздыхает Ким, совершенно не чувствуя облегчения в груди после слов брюнета. – Почему ты не хочешь остановиться? - Ты со мной провел больше, чем нужно времени, а все так же не понял причину, – откладывает фарфоровую кружку подальше, сложив руки в замок у живота, смотря прямиком на альфу. – С самого моего правления люди, которые верно шли по моим стопам и в огонь, и в воду на раздольях битв, мирной жизни не знают. Десятки тысяч воинов не ведают, как носить на своих телах разноцветные шелка вместо кольчуги, не понимают, почему же некоторые вешают мечи, словно украшения на стенах домов, когда оружие всегда под рукой быть должно так, чтобы ладонь твоя с рукояти не соскальзывала, - кидает украдкой взгляд на спрятанное острие в ножнах возле себя, что не так давно принесла слуга, очистив от вязкой крови. – Эти люди привыкли к пустошам, резкому встречному ветру при езде на лошадях, звон лезвий, разрезающих воздух, – возвращает взгляд на Кима, который, видимо, с начала речи от него глаз не отводит. – Мне знакомы все их чувства, ведь я один из них, Намджун. Ким не отвечает, а Чонгук ответа и не ждет, укладывая затылок на мягкое сидение. Намджун рассматривает волосы цвета вороного крыла, что отросли, прикрывая уши, спадая небольшими завитками, вместо ранее когда-то прямых прядей; сравнивает свое теплое одеяние с тонким черным камзолом короля, мысленно ежась от холода в стенах ларрэнского дворца. У Кима перед глазами все еще пара черных зрачков виднеется, омуты коих темны настолько, что, кажется, будто тебя самого туда безвозвратно затягивает. Альфа видел в них многое, начиная от кровавых войн, что сущим Адом не грех назвать, до всепоглощающей грусти, которая льдинками спадает, тая по щекам. Намджун тяжело вздыхает, вспомнить пытается момент, когда во взгляде напротив стал лишь пустоту чувствовать, но с мыслей выводит тяжелая ладонь, что опустилась на его плечо, слегка зажимая ткань меж пальцев. Чонгук не сказав и слова, обходит своего десницу, направляясь к выходу из главного зала. Ким отпивает еще один глоток вина, слыша лишь приглушенные шаги за спиной, что медленно отдаляются и затихают. В воздухе снова витает лишь морозная прохлада, альфа кидает взгляд на окровавленную накидку короля, которую тут же убирает слуга. Намджун устало прикрывает веки, укладывая светлую макушку на изголовье, понимая, что запаха крови он больше не чувствует.***
Омега с самого первого момента, когда его верный конь перешагнул порог родных земель одним из четырех своих копыт, чувствует легкость встречного ветра, что дуновением своим разносит аромат водной глади, на волнах которой лотосы слабо колышутся - розовые, с белым перламутром ближе по краям, раскинулись россыпью сотни тысяч звезд, что сияют присущей им красотой и в светлое, и в темное время суток. Лазурную синеву глубокую стаи орлов задевают краешками перьев, заставляя тихую испокон веков реку позабыть о спокойствии. Улыбка невольно касается пунцовых губ, озаряя красивое лицо светом высоко поднявшегося солнца. Мин краешек уст не опускает, ладонью веки от палящих лучей не прикрывает, лишь коня подгоняет и мчится за дуновением родным, за крыльями птиц сильных-сильных, на которых похожим быть себе с детства обещал, летя за ними следом. Перешагивает бортик длинной и узкой гондолы, сидеть себя не месте заставить не может, выпрямившись на ногах, в гладь перед собой глядит: следом несколько лодок побольше, ведущие слабыми волнами, несущие на себе все вещи молодого господина. Омега зачерпывает рукой прохладную воду, что лазурными струями меж пальцев длинных стекает, возвращаясь в свою пучину. Глазами теряется среди цветов любимых, что лепестки раскрыли под теплые солнечные лучи, вмиг украшая собой воду в пунцовый оттенок; впивается взглядом суженным и лисьим в мелькающие силуэты на другом берегу, и улыбку никак с лица отпустить не в силах. Не успевает на причал сойти, стопами к деревянной поверхности прикоснуться, как чужие ладони его в охапку сгребают и к себе прижимают. Юнги руками их к себе ближе тянет, зарываясь носом в сладко-пахнущую макушку; еле от себя отрывает, видя кристальные капли слез в уголках глаз-щелочек, что словно кристаллы на солнце поблескивают. - Как же я скучал, Юн, - голос благозвучнее игры на флейте ранним утром, а руки теплее растопленного воска от огня. – Никуда впредь так надолго не отпущу! - Чимин, не один же ты скучал, - Мин ладонь на светлый затылок укладывает, давя не сильно, к себе притягивает. – Знаешь же, что для меня разлука с тобой также мучительна, - улыбается улыбкой, обнажающей нежно-розовые десна, только слыша легкий стук ботинок в своем направлении, - как и с тобой, Джин. - Юнги! – бархатный голос и округленные серо-лиловые глаза, что уставились всего на несколько минут в голубую макушку. – Вернулся! Чимин кивает подошедшему к ним Джину, немного хлюпая носом, после чего тот крепко обнимает омег, собравшихся маленьким кругом из троих человек. Несколько подбежавших слуг вмиг провожают молодых господ во дворец, попутно предлагая новоприбывшему Юнги передохнуть, на что тот лишь отмахивается, идя в главный зал с братьями. - Мин Чимин, Мин Джин, вы совсем не изменились с моего отъезда, будто я и не уезжал на два с лишним года! – в шутку врет омега, разглядывая двух прекрасных юношей, в жилах которых родная кровь по венам к сердцу течет, от чего его собственное сжимается. – Чиминни, ты по сей день так и не вырос? Я же когда-то отметки на косяке своей двери делал, чтобы твой рост измерять, так вот, – видит недовольно сверкающие огоньки гнева на дне голубых глаз, – мне кажется, что ты меньше стал как-то, - в насмешливом жесте сравнивает тыльной стороной ладони свою и макушку младшего, - ешь побольше пшеницы и гуляй под проливным дождем. Вдруг боги увидят твои старания и поощрят хоть парой миллиметров ввысь. Взгляда оторвать невозможно от длинных, собранных в аккуратный пучок волос, пряди которых жидким золотом на молочную кожу спадают; светлые длинные ресницы обрамляют небесно-голубые глаза, в коих весь небосвод углядеть можно, каждое созвездие еще тусклое при дневном свете разобрать удастся. Чимин в обиженной манере дует пухлые, словно лепестки розы, губы, от чего на щеках кое-где образовываются впадинки. Парень комкает маленькими ладонями светлые края летящей одежды, заложив ногу на ногу. - Только приехал и уже позоришь меня на весь двор, брат! – восклицает омега, сузив глазки-щелочки до ровных дуг, пнув ногу Юнги под столом. – Тебя не изменить! Сам ростом не удался, словно мелкий гном из сказок нашей тетушки! – цедит сквозь зубы, ладонью несколько раз не сильно хлопая старшего по плечу. – Будем вместе по утрам пшеницу есть, а вечерами дождей ждать, не отпущу тебя больше, - сменяет гнев на милость, сверкая ямочками на пухлых пунцовых щеках, замечая интерес в золотых глазах напротив. - Гном ты еще тот, но любимый и родной. - Узнаю прежнюю занозу всей моей жизни, - смотрит на широкую улыбку на красивом загорелом лице Джина рядом с собой, обращаясь к нему. - Как вы тут? Рассматривает большие округлые глаза цвета приглушенной сирени, средней длины каштановые волосы, что к кончикам прядей становятся насыщенно лилового оттенка. Идеальная ровная осанка, широкие, укрытые мягким зеленым шелком плечи, вытянутые длинные ноги, скрещенные в лодыжках. Юнги засматривается на такого уже взрослого юношу, тонкая талия которого перетянута золотым пояском, мерцающим вплетенными драгоценными нитями. Он не может в нем папу его не видеть, тот может и был простым человеком из народа, но красоте этому омеге было не занимать, ведь тот был прекрасен и умен, но вспыльчив, словно бушующий огонь, которого песком затушить пытаются. Джин - сын брата короля Орланда, который, не смотря на все, женился на простом человеке, уехав навсегда из края нефилимов вместе со своим новоиспеченным женихом. Отец Юнги думал, что больнее ему не сделает уже никто, пока не пришло известие об их смерти от сбежавшего слуги, который, кроме трагических новостей, привез к воротам десятилетнего омегу. Старший Мин тогда выбегал погонять лошадей, когда увидел слуг, которые вели за собой промокшего насквозь, трясущегося от холода и озноба мальчишку, чьи глаза и волосы с оттенком цветущей сирени, что так ему нравились у дяди. С тех самых пор, когда Джин стал жить с ними во дворце, Юнги понял, что у него появился еще один младший брат, на которого он готов свое сердце еще на части разделить и ему отдать. Чимин точно так же отнесся к новому омеге, шутя, что его само дуновение к ним принесло, ведь то утро было днем небывалых ветров, что волнами невиданными ранее на реке отразились. Юнги внимательно слушал приятный бархатистый тон, что вещал о главных событиях прошедших лет, не забывая отвечать колкостью на вмешательство младшего, который то и делал, что рассказывал о своих подвигах в обучении мастерства меча. Старший согласился тренировать Чимина, зная, что тяга к оружию у них на двоих разделена, правда она, словно чаша преисполненная, вливает то в один сосуд, то в другой, но конца-края не видать. Джин смиряет неугомонных на перепалки омег тем, что завтра прибудет король, и он явно захочет увидеть сына после долгой разлуки; за окном давно аспидная ночь, а Юнги все еще в приезжей одежде и осадках пыли на плечах. Мин соглашается со словами младшего, попрощавшись, следует за слугой в королевскую купальню. Он накинул на себя хлопковую белую рубаху для сна, что странно обтягивает кружевные рукава, от коих успел отвыкнуть в непрестанных походах с места на место. Пройдя вглубь прежних покоев, вещи в которых неизменно лежат на своих местах, словно Мин и не покидал дворец на несколько лет, от чего его лица касается легкая улыбка; проводит пальцем по старым наконечникам для стрел, что самолично точил, пытаясь сделать те настолько острыми, насколько возможно; ребром ладони ведет вдоль шероховатого деревянного косяка двери, что весь изрезан в пометках маленьким охотничьим ножом, когда Юнги измерял рост Чимина чуть ли не каждый день, потому что тот очень просил. Решив, что завтра при утреннем свете рассмотрит все более детально, а пока Мину действительно требуется отдых, потому заваливается в мягкие белые простыни, попутно туша свечу подушечками длинных, обтянутых алебастровой кожей, что при огне сверкает, пальцами; укрывается с головой, готовясь уснуть, пока не слышит несколько пар приглушенных шагов - в дверной проем пробивается пара золотых завитков, что прядями спадают с плеч юноши, за которым в руках держит большую подушку кто-то другой. - Мы тут подумали, что в своих покоях уснуть не получится, зная, что ты чуть ли не через стенку, - тихим шепотом говорит Чимин, чтобы не привлечь внимания слуг и стражи, пока Джин резко не толкает того вглубь комнаты, потому что смотровые начали обход. - Аккуратнее никак? - Хочешь, чтобы нас отсюда как котов за шкирку выставили? – смиряет пылающие огоньки в голубых глазах, проходя ближе к постели. – Помнишь же, что мадам Лин говорила ночью по дворцу не шастать. Нас поймают и сдадут ей, а я не хочу снова перебирать овес, как мы тогда над ним с утра до ночи сидели. - А об этом ты в зале не упоминал, - прыскает в кулак Юнги, видя, как морщится аккуратный нос золотоволосого при одном упоминании тех событий. – И вообще, Джин, я думал, что тебя за старшего тут оставляю, а на тебя тетушка Лин точно так же косо смотрит, как на этого, - кивает в сторону нахмуренного Чимина. – Да и чего вам надобно, я спать хотел? - Юнги, - под выгнутые в удивлении темно-голубые брови, залезает под одеяло, утыкаясь где-то в район шеи, - мы поспим у тебя, скучали же. - Именно, что “мы”, - совсем не как одуванчик или пушинка запрыгивает омега, ложась на другую сторону от старшего, обхватывая того руками впоперек. - Джин, - мычит что-то непонятное, услышав свое имя, сильнее укрываясь большим белым одеялом. – Чимин, - невнятно отвечает младший, комкая рубаху на талии старшего. – Сладких снов, я так скучал. Омеги ничего не отвечают, до ушей доносится тихое сопение с обеих сторон, пока Юнги пытается хоть как-то улечься между ними; позволив золотоволосому себя обвить конечностями, развернулся в другую сторону, утыкаясь маленьким и точеным носом в приятно-пахнущую русо-лиловую макушку. Парень и сам не заметил, как дыхание выровнялось, ресницы больше не дрожали на закрытых веках, а душа погрузилась в царство Морфея.