***
Мокрые дорожки на щеках больше не виднеются, ни одной кристальной капли в уголках глаз не осталось, лишь края рукавов кое-где не успели высохнуть, впитав солоноватую воду. Новоиспеченный король кивает последним оставшимся слугам и страже в главном зале, после чего те спешно покидают помещение, оставляя бывшего принца наедине с кратковременной тишиной. Юнги кажется, что он стук собственного сердца слышит, что ударами быстрыми пытается ребра изнутри сломать, ведь каждый вдох и выдох громок настолько, что омега невольно затаивает дыхание. Мин множество раз видел, как лезвием меча душу человеческую с тела вырывают, от чего оно мертвой оболочкой на землю валится – сам же их острием поддевал, наружу вытягивал; не боится утратить золотой блеск глаз, что тут же серая пелена обхватит; не страшится в крови собственной утонуть, захлебываясь вязкой жидкостью. Мин Юнги – девятнадцать лет отроду, наследный принц и нынешний правитель Орланда – города, которому не предстоит вновь расправить крылья для полета, ведь те пеплом по улицам уже рассеяны, горящими перьями усыпаны. Длинные тяжелые шторы развеваются со стороны в сторону, пытаясь сорваться с петель, когда с открытого балконного прохода ветер встречный в зал просится; несет в себе запах гари, сизый непроглядный дым и грядущий конец, что глубже предыдущих оседает в легких, вызывая кашель. Мин ладонью рот прикрывает, пытаясь откашляться, чувствуя, как горло в незримом пламени медленно сгорает. До ушей доносится лязганье мечей, топот тяжелых ботинок по просторным коридорам дворца, от чего омега лишь треснуто улыбается уголком малиновых губ – времени оказалось намного меньше; откидывает голову на трон, утыкаясь в плетенное изголовье, но вместо собственных небесных волос, беспорядочно торчащих, видит отцовские: ровными прядками обрамляющие украшенное лицо улыбкой тонких уст, послушно лежащие на мягкой спинке. Позорно завыть всем имеющимся голосом хочется, чтобы вновь услышать “Я так скучал по тебе, сын”, взаимностью ответить, а после брови невольно нахмурить на очередное “Все будет хорошо”, ведь непременно будет, ничего плохого же случиться не может. Веки дрожащие прикрывает, расслабляя ранее напряженные плечи, вытягивая ноги слегка вперед, игнорируя резкую боль в раненом бедре, что звоном колокольни над ухом мирно спящего проходится, пытаясь из воспоминаний теплых в мир мглы обратно вернуть. Мин дыхание в груди выравнивает, сердце биться медленнее безмолвно просит, на ноги подводится; взгляд ввысь устремляет, натыкаясь на белое ограждение верхнего открытого этажа, будто видит, как он маленький туда братьев проводил, чтобы они, спрятавшись среди толпы людей, могли за балом королевским наблюдать. С мыслей вырывает громкий звук резко открывшихся дверей, что чуть ли от стены не отлетели, когда бездыханным телом на пол стражник свалился. Юнги суженным взором водит по растерзанной лезвием груди, резво багровеющей небесной накидке, задерживая внимание на стеклянных, замерших серых зрачках; краем глаза видит мечи и стрелы направленные в его сторону, но те сразу же опустились после взмаха чужой ладони. - Нефилимы – предки ангелов Господних, чьи крылья белые земной пылью испачканы были, - голос низкий и спокойный, эхом проносится по помещению, - а кровь святую опорочила людская, – омега чувствует тяжелый взгляд на себе, но сам своего не опускает, рассматривая украшенный золотом и десятками горящих свечей огромный навесной светильник, игнорируя холод, что кожу синим пламенем обжигает. – Их почитали, считали связующим звеном между Раем и землей, пытались наследовать. Те же, в свою очередь, людей избегали, ведь боялись подобными им стать, но сейчас, - подходит все ближе маленькими неспешными шагами, останавливаясь в самом центре зала, - нас разнят лишь особенности внешности. Чонгук не торопится, медленно рассматривает парня, пытаясь невольно какой-то сладкий аромат уловить, ведь то, что наследник престола омега, он знал задолго; учуять ничего, кроме гари с примесью крови, не получается, а попробовать испытать интуицию и угадать – хочется все больше. Он водит взором по небесным, слегка пушистым и растрепанным волосам, несколько прядей которых испачканы в пыли и засохшей грязи; опускает взгляд ниже, чтобы рассмотреть лицо, но натыкается на уставленные на него зрачки. - Различия существуют только в мышлении вашего рода, - отвечает омега, видя расслабленное смуглое лицо чужестранца и аспидно-черные глаза, в которых даже при направленном свете не может углядеть ни единого живого отблеска. – Вы делите нас на две расы, возводя каменную стену, которую сломай – выстроят заново, - ухмыляется, проговаривая последние слова, не перестает рассматривать длинные, немного закрученные к низу пряди цвета вороного крыла, что касаются ресниц. – Нефилимы давно себя представителями людей считают, но вы по собственной воли решили тонуть в чувстве неполноценности, обвиняя во всех своих бедах тех, у кого волосы и глаза отличительного от вас цвета – мы же такого не делаем. - Достаточно ли ты уверен в своей правоте, чтобы разбрасываться такими громкими словами? – вопросительно изгибает бровь, видя в золотых зрачках напротив решимость и упертость, что невольно смех вызывают. Северянин подходит достаточно близко, вскидывая голову набок с легкой улыбкой, протягивая смуглую руку омеге. – Позволь мне указать на твое заблуждение. Юнги всматривается в спокойное лицо, расслабленные темные брови и совершенно не сощуренный взгляд черных глаз, но его все равно дрожь до самых костей пробирает, когда краешек уст короля ввысь в ухмылке подымается. Хочется отмахнуться, ногтями посильнее в собственные колени вжаться, но решимость и гордость не позволяют этого сделать, потому руку протягивает, надеясь, что легкий тремор будет незаметен; чувствует, как горячая ладонь нежно запястье обхватила, на себя тянет, от чего Мин на ноги поднимается. Чонгук замечает, как коротко вытянутая бледная рука трясется, но подается немного вперед, чтобы за нее ухватиться сумел. Кожа на ощупь приятнее дорогого заморского шелка, такая же мягкая и тонкая, от чего можно разглядеть паутины лазурных вен под ее полупрозрачным покровом. Альфа на себя не сильно тянет, заставляя омегу идти за собой, а сам медленными шагами его к балкону подводит; позволяет пройти дальше к плетеному ограждению, становясь позади парня. Мин в непонимании ладони на перила укладывает, опору в них ища, вглядывается в темное небо с сизым дымом; ощущает теплое дыхание на затылке стоящего за спиной короля и хочет уже спросить, почему тот привел его сюда и молчит. Вместо этого нефилим сильнее в тьму всматривается, видя крыши горящих домов и прилавков, пока не замечает множество заженных факелов на главной площади: из земли к небу возносятся длинные копья, наконечниками в груды вгрызаясь. Юнги взглядом по ним снизу к верху проводит, замечая, как багровые струи рекой по ним стекают. Золотые глаза округляются, а зрачки в страхе дрожат, когда видит нанизанные головы своих родителей: прилипшие тонкие пряди цвета раннего неба к смуглому, испачканному в крови и грязи лицу, веки расслабленно закрыты, пока из рваных ран струится вязкая жидкость, а рядом ветер треплет длинные золотые волосы матери, что волнами спадают на бледные щеки и пухлые мертвенно белые губы. Юнги ногтями в деревянные перила вгрызается, ощущая, как ногтевая пластина ломается под натиском; дышать становится труднее, рвано хватает воздух, пока в уголках глаз начинают собираться слезы. Нефилим смыкает веки до появления радужных кругов перед собой, сдерживая солоноватые капли, пока узкие плечи невольно подрагивают, когда парень склоняет голову вниз. - Смерть тебя настигнет непременно, - въедается глазами цвета жидкого золота в чужие темные, представляя, как, стекленея, они пеленой серой покроются, - и у нее будет мое лицо, - видит легкую улыбку уголками чужих губ, - обещаю. - Ты говорил, что лишь люди возводят каменные стены, обвиняя нефилимов во всех своих бедах, - говорит полушепотом около уха омеги. – Сам позволил мне указать на твое заблуждение, - отходит на пару шагов назад, рассматривая эмоции чистого гнева с примесью горечи на чужом красивом лице, от одного взгляда на которое зверь внутри готов выть, словно на полную луну. – Только что ты иными словами обвинил меня в своих же бедах, словно человек, - по слогам произносит последнее слово, заводя руки за спину и складывая в замок. – Ты один из тех, кто эту стену и возводит, Мин Юнги.***
Нефилим не заметил, как его в грубой манере пара солдат под руки обратно в зал внесли, как с немалой силой на пол, словно за шкирку брошенного на улицу котенка, кинули. Лишь вовремя сработавшая реакция заставила ладони вперед выставить так, чтобы носовой перегородкой по высеченному камню не проехаться; губы смыкает плотно настолько, что кажется, будто те сейчас со звонким звуком битого стекла треснут, оставив после себя лишь кровоточащую рану на месте рта. Весь гнев, злость и пламя адское в глазах потухли, словно оказались на самом деле маленьким походным огнем, что тут же за ненадобностью водой облили, игнорируя еле слышное шипение, превращающееся в легкий сизый дым. Мину хочется лицом в пол уткнуться, колени острые руками обхватить и ждать момента, когда его голубоволосая голова, уже ни чем не удержанная, покатится по главному залу дворца. Омега ногтями в собственную рану на бедре впивается, сломанными остатками ногтевой пластины сильнее ее ковыряет, вгоняя глубоко в кожу; ощущает вязкую, хлынувшую кровь, что тут же окрасила перевязанную белую ткань в алый, вот только боли особой не чувствует, словно, упав с лошади, лишь царапину на ноге получил. Дышит тяжело и рвано, хватая воздух полной грудью, пока резко руку от раны не убирает, утыкаясь окровавленной ладонью в пол; подбородок вверх поднимает, видя развернутый к нему спиной силуэт флореского короля, который о чем-то со стражей своей переговаривается. Краем глаза замечает стоящих по обе стороны от него воинов с крепко зажатыми меж пальцев мечами, они взора от повелителя не отводят. Юнги сощуренными гиацинтовыми зрачками впивается в каждого находящегося человека, рассматривает, как несколько мужчин уводят схваченных слуг омег и девушек, не слушая их крики, не обращая внимания на попытки выбраться и убежать. Вдруг бегающий в разные стороны взгляд парня замирает, когда в дверном проеме появляется альфа в сопровождении нескольких солдат; невольно морщится, пытаясь пальцами мрамор под собой словно ткань зажать, когда отчетливо видит огненно-красные волосы и такого же цвета глаза, когда тот поворачивается в его сторону, окинув непринужденным взором. - Какого тебе кровью своих же умываться? – не выдерживает Мин, шипя себе под нос, пока его слова эхом отбиваются от стен. - Ты настолько смел или же глупости не занимать? – отвечает вопросом на вопрос, подходя к сидящему на коленях парню. – Скажи мне, кто из вас "мои"? – низким полушепотом произносит альфа, присев напротив омеги, заглядывая в обезображенное омерзением к себе лицо; вытягивает руку в сторону, тыльной стороной ладони обводя не спеша выходящие шеренги из слуг в сопровождении флоресцов. - Они твоя семья… - пытается выговаривать четко, когда на него устремлены кроваво-алые зрачки нефилима, но тот договорить не дает, пальцем вправо-влево перед носом машет. - У меня есть моя семья, - спокойное и слишком расслабленное смуглое лицо; кажется, что пламя в чужом взоре не такое опасное, но: - а кровью своих я умылся сполна, - тонкие губы создают легкую полуулыбку, от чего веки щурятся. – Знаешь, – обманчивая доброжелательная улыбка превращается в оскал, когда длинные пальцы зарываются в голубые пряди, со злостью оттягивая их вверх, - вероятно, ты сам ею недостаточно умылся, раз уж так говорить смеешь? – бархатный голос чуть ли не рычит где-то возле уха. – Ведь в ней утопают, захлебываются, откашливая вязкую жидкость вместо выдоха, и ею же при вдохе давятся, а ты лишь личико свое умыл, - заставляет смотреть себе в глаза, пока сам наслаждается гримасой боли на лице омеги, когда тому из-за сильной хватки кажется, что альфа выдерет копну его волос вместе со скальпом. – Задашь мне тот же вопрос, после того, как отрубленные головы своих братьев узришь, - видит замешательство в янтарных зрачках, - и я с радостью отвечу. - Не смей и словом их упоминать, - шипит сквозь боль Юнги, скаля белые зубы и растягивая тем самым обескровленные треснутые губы. – Ты - чертов предатель, недостоин даже в мыслях о них отзываться. - Никогда бы не подумал, что меня из себя сможет вывести зазнавшаяся омега, - присвистывает прямо в бледное лицо парня, наклоняясь к тому ближе, от чего Мин морщится. – Я твою отделенную от шеи голову отдам на съедение грифам, - хищно улыбается тонкими губами, усиливая хватку на затылке. – И будь уверен, что я буду смотреть на это зрелище до тех пор, пока твои золотые глазки, - второй ладонью обхватывает челюсть омеги, большим пальцем проводит по невольно сжавшимся векам и нещадно давит на нежную кожу, - не превратятся в кровавую и пустую дыру. Правитель запада в омерзительном жесте откидывает новоиспеченного короля Орланда, который тут же валится на бок от такого толчка. Тэхен фыркает, окидывая парня унизительным взглядом темно-красных зрачков, и медленными широкими шагами направляется к Чонгуку. Юнги впредь и шевелиться не хочется, надеялся, что злоба в нем новый огонь силы разожжет, но чужое пламя и ветки на ветке для малого костра не оставило; пальцами зарывается в небесные пряди, пока кожа головы все еще отдает болезненной пульсацией и, кажется, что каждое прикосновение к шелковым волосам отдается новой вспышкой, от которой и завыть было бы не постыдно. Омега нежно по затылку водит, унять боль пытается, так и лежа, завалившись на бок, и щекой упирается о холодный мраморный пол, что сейчас неплохое отрезвляющее действие оказывает; ощущает тягучую хватку на своих запястьях, от чего руки резко вскидывает и сам на ноги шатающиеся подводится, не желая, чтобы его снова как пушечное мясо таскали. Чертыхается, когда альфа позади снова его на колени опускает, укладывая тяжелое лезвие меча омеге на плечо острием к шее; ловит на себе довольный взгляд алых глаз с другого конца главного зала, что смотрят на него с перерывами, пока правитель запада о чем-то говорит с королем севера, который даже и украдкой на омегу не глядит. Юнги вздыхает вымученно, много воздуха выпустил из треснутых пунцовых губ и ими же поменьше захватил, что отдалось легким жжением в груди. Омега прикрывает тяжелые веки, на коих будто по золотой монете лежит, и вздергивает подбородок к верху, когда чувствует холод от стального лезвия, что вот-вот в кожу вонзится. С самого детства Мин Юнги мечтал стать орлом, что на гербе королевства витиеватым рисунком виднеется, чтобы так же, как они, расправить свои крылья и парить над широкими раздольями пустошей и густых лесов, перьями задевая текучую морскую гладь, пролетая в тот момент над синевой. Чувствует реки багровые на коже своей, а перед глазами крылья отрубленные и искалеченные виднеются.