Королевство всецело дымом сизым охвачено, в воздухе запах гари и крови витает, что в горло, словно с цепи сорванный зверь, вгрызается, убить норовится. Джин край мантии выше натягивает, укрывая лицо по самую перегородку носа, морщась в попытках что-нибудь разглядеть, но только спину брата увидеть и способен; идет ногами спутанными, что духу обладателя не подчиняются, еле несут на себе груз всего тела, поддаются силе золотоволосого, который за рукав хваткой надежной омегу за собой ведет. Он слышит чей-то голос высокий, звонкий, словно звон колокольни, доносящийся из зимнего сада дворца, через который парни решили добраться до центральной его части. Интуитивно омега выглянуть хочет, но брат младший толкает за стену, одним лишь взглядом приказывает помалкивать.
Чимин зрачками, цвета утреннего неба, вгрызается в парня с длинными русыми волосами, который в компании одного стражника рассматривает посаженные кустарники и цветы; не может не учуять аромат роз, рассматривая стройного высокого омегу в дорогих одеждах. Он губу нижнюю закусывает и все взгляда отвести от него не может, ведь в голову лишь единая мысль нагло лезет - юноша одному из правителей принадлежит, и, судя по вышитому белому цветку на накидке, южному королю. Из раздумий выводит легкий толчок в бок от Джина, который только то и делал, что поглядывал на странное выражение лица младшего и ждал каких-либо объяснений.
Чимин и голоса подать не смеет, чтобы, не дай бог, не услышали, потому приняв решение, отводит старшего в другой закоулок, смотря на нахмуренные темно-фиолетовые брови и непонимание в серо-лиловых глазах, но брат сопротивления не оказывает, чему золотоволосый безмерно рад. Парень меч из ножен на волю выпускает и бросает одну из оставшихся в карманах монету прямиком на пол, немного дальше себя, на что тут же реагирует стражник. Принц из-за стены за каждым движением альфы следит и, дождавшись, когда тот подойдет на нужное расстояние, набрасывается на него со стороны, воткнув острие в затылок; сталкивается с напуганными зелеными зрачками омеги, который в горшки высокие вжался.
- Не советую кричать, - тон ровный и в каком-то роде успокаивающий, когда Чимин все ближе к парню подходит, лезвие на него направив, - не делай себе хуже.
Джин выскочил из-за угла в тот момент, когда тяжелое мертвое тело воина на пол свалилось; за руку брата одергивает, боясь, что его задели, но тот лишь кивает с легкой улыбкой и тихо слова успокоения шепчет. Младший поделился своей задумкой, что дворцового омегу можно будет использовать, чтобы выбраться, ибо не может быть не важным человек, которого через моря и пустоши с собой везли. Старший, приставив небольшой заостренный кинжал к тонкой шее юноши, присматривал за ним и вел вслед за золотоволосым дальше по коридорам королевского дома.
Чимин чертыхается каждый раз все больше, ведь флоресцы вольно разгуливают по замку, собирая прислугу и дворецких, силой заставляя тех подчиняться их воле; по ходам скрытым от глаз не ведающих, узким до степени такой, что нос в стену кончиком утыкается, проходит на второй ярус главного зала, людей на котором совершенно нет. Невольно ногтями короткими в каменные плиты впивается, когда склоненную голову брата родного видит, в волосы чьи ясные и голубые пальцами нефилим вцепился. Глазами неба чистее по помещению бегает, за что уцепиться можно было бы ищет и находит – рывком ловким выбегает из укрытия, перерезая длинную плетеную цепь, что удерживала огромных размеров светильник, в тот момент, когда острие меча возвышалось над Юнги.
Мин еле отпрыгивает в сторону, когда подсвечник рушил на пол, разбивая все стеклянные украшения и зажженные свечи туша об мрамор. Альфа, который омегу головы лишить должен был, следом свалился, чем новоиспеченный король и воспользовался, схватив его отброшенный меч, вонзая острие в бок мужчины. Юнги слышит, как со спины еще двое на него несутся, но не успевает развернуться вовремя – веки невольно прикрыл, ожидая того, как лезвие стальное ему по шее пронесется, но до ушей только крики хриплые доносятся; глаза открыв, выбившиеся золотые пряди видит, и думает, что ему уже видится, но рука теплая и родная за собственную холодную и бледную хватает; зрачки солнца ярче замечают фиолетовую макушку вдалеке.
- Я надеюсь, что ты не поверил моим словам, - сиплым голосом твердит Чимин, морщась от царапины на руке, становясь спиной к спине Юнги, - а то мне станет досадно.
- Хочешь и своей головы на плечах лишиться? – сдавленным тоном, в котором гнев через край льет, отвечает, покручивая рукоять меча в руках и следя за окружившими их воинами. – Ты хоть о нем думал?!
- В первую очередь, - суженным взглядом следит за каждым движением альф, плотнее прижимаясь спиной к брату, - но ты, как всегда, прав был, я оказываю на него слишком сильное влияние.
Юнги не отвечает, но, не видя даже, чувствует треснутую улыбку младшего, который уверенно направил лезвие и готов к любому действию. Мин хмурится и взглядом альф перед собой обводит, которые расходятся в стороны, поднимая мечи вверх в примирительном жесте; до ушей нервный визг Джина доносится, который руками трясущимися кинжал у шеи незнакомого юноши держит, у самой дальней стены стоя.
- Не трогайте их, расступитесь, иначе, - голос дрожит и ломается из среднего на высокий тон, когда острие ближе к коже смуглой подносит, заставляя пленника взвизгнуть, - иначе я убью его!
Джин глазами туманными братьев в центре находит, бешеный стук сердца собственного слышит, но не только своего, ведь омега присутствие чье-то чувствует, но боится и пошевелиться, страх накрывает волной высоты непосильной.
- А как же омежья солидарность? – грубый голос звучит с явной насмешкой где-то позади, от чего парень цепенеет, лишь слабо реагируя на усилившуюся дрожь пленника. – Будь умницей и не действуй мне на нервы, может отсрочишь свою смерть, ведь я не имею желания пачкать одеяние твоей кровью, нефилим, - зрачками, в панике бегающими, замечает около себя высокого шатенистого альфу, от одного взгляда которого, он дыхание самой смерти на коже ощущает.
Мужчина фыркает в отвращении, наблюдая за трясущимся омегой перед собой, после чего с силой откидывает того за плечо на пол, вынимая меч из ножен. Пленник валится следом и судорожно отползает, ведь альфа не обращает на него внимания. Джин пытается схватить выпавший кинжал, который отпихивают носком ботинка подальше, медленно подходя к нему ближе; видит, как чужестранец заносит лезвие, чтобы нанести удар, но после отшатывается в сторону, избегая чужого острия.
Чимин, оставив воинов на Юнги, пробрался к омеге, скрещивая меч с мечом альфы, у которого реакция оказалась молниеносной; шипит, когда чужой кулак заставляет его согнуться чуть ли не вдвое, а ладонь широкая зарывается в длинные волосы, оттягивая. Мужчина сил не жалеет, толкает нефилима к стене, приложив того лицом об каменную поверхность, явно слыша хруст аккуратного носа. Принц невольно по ней вниз сползает, валясь на мраморный пол и удерживаясь от полного падения трясущимися ладонями; пальцами цепляет рукоять меча и готовится уже подняться, чтобы нанести удар, как до ушей звук сломанных костей доносится. Чимин кричит голосом сорванным, когда тяжелая подошва ботинок давит на руку, заставляя ослабить хватку на оружии; ощущает, как нога альфы, словно тушит тлеющую бумагу, крошит все без надежды на хоть что-нибудь целое.
Джин из оцепенения выходит, к брату подбежать пытается, но замирает, видя острие, что в щеку тому практически вонзается; взглядом, в котором лишь страх бликами белыми и ясными отображается, Юнги находит, который окровавленное бедро с раной открытой зажимает в окружении воинов, то и делая, что пытаясь подняться.
- Кажется, я пропустил много чего интересного? – согнулся над самой головой нефилима, пальцами перебирая золотые пряди под злобное шипение, что более схоже на звонкий скулеж, когда принц разбитым носом в пол сильнее утыкается, голос собственный глушит.
- Ты пришел как раз таки вовремя, - отвечает правитель запада, осматривая омег, после чего встречается с карими глазами короля юга, который все еще держит ногу на раздробленной руке парня; размеренными шагами направляется в сторону новоиспеченного короля Орланда, который уже на коленях сидит, ладонями рану прикрывая. – Твоих братьев даже искать потребности не было, ведь они сами послушно пришли, правда, - трет подбородок, - навели шуму, но когда же омеги были тихими?
- Только попробуй, - шипит сквозь скопившуюся кровь в уголках рта Юнги, практически ничего не видя из-за прилипших ко лбу голубых волос и пелены туманной.
- Тэхен, зачем ты столь очаровательных омег пугаешь? – нарочно причиняет немалую боль, оттягивая волосы цвета жидкого золота у корней, довольствуясь рваными вздохами и произнесенными проклятиями шипящим тоном; наслаждается выдержкой того, кто не поддается и лица своего поднять не дает. – Думаю, что таким прекрасным особям больше всего подходит быть с головой на плечах.
Чонгук все это время молчаливо лишь на одного глядит: в сотый раз взглядом темным волосы неба чистее обводит, линии подбородка обрамляет, со зрачками солнцем охваченными встретиться хочет; он видит, как парень со всей силы пальцами худыми рану прикрывает, плечи его подрагивают, когда тот в очередной раз пытается встать и сорваться к светловолосому принцу. Король севера рукой машет, страже от безоружного и раненого омеги отойти приказывает, от чего тот на дрожащих ногах бежит к брату, не посмотрев даже в сторону того, кто позволил.
Хосок на подобное лишь фыркает, отпуская хватку на золотоволосом затылке, и отходит на несколько шагов в другую сторону. Альфа рассматривает внешность парня, который все это время лицом в пол утыкался и взором себя окинуть возможности не давал; невольно для себя заключение делает о том, что прекраснее этого юноши свет еще не видал: ровная молочная кожа, что покрыта ссадинами с кровью на подбородке и лбу после удара; ресницы длинные дрожат из-за маленьких капель слез в уголках глаз-щелочек, а пухлые разбитые губы жадно хватают воздух. Зверь внутри жалобно скулит, далеко не отходить от омеги выпрашивает, от чего Чон не слабо удивляется, ведь он аромата учуять даже не сумел, так как кровь и гарь все запахи перебивают; но волк в нем лишь взад-вперед ходит и воем протяжным ближе подойти просит, но из-за цепи длинной с места дальше не двигается - не позволено, не сейчас.
Мин к младшему подбегает и за плечи приподняться помогает, руку сломанную в свои ладоши аккуратно уложив; чертыхается, чувствуя чужие раздробленные кости под собственными пальцами, позволяет Чимину лицом в крови свежей измазанном в шею себе уткнуться, чтобы тот дыхание выровнял и сорванным голосом из-за боли адской не вскрикнул. Младший дыханием кожу брата обжигает, веки тяжелые, словно на них монеты золотые возлежат, прикрывает и по-детски невольно мечтает, чтобы все кошмаром временным оказалось, но голос низкий лишь напоминает, что все происходящие реальность, собственно, как и монстры, коим и сам является - отныне лишь в его сны приходящим.
- Чонгук, на счет тебя не знаю, но светленького я с собой заберу, - омега лишь трястись в руках Мина сильнее начинает, хочет пощечину себе за такую реакцию дать, но тело от нахлынувшего страха обладателя не слушается; стоит тон бархатистый и насмешливый услышать, как он эхом в голове раздается.
- Ты в старой доброй традиции ни одного смазливого паренька пропустить не можешь? – со смешком проговаривает Тэхен, быстро утратив интерес ко всей ситуации, переключившись на разговор с приближенным воином.
- Отведите омег к остальным и готовьтесь к раннему отъезду, - приказывает стоящим рядом стражникам Гук, взгляда не отводя от склонившегося над золотоволосым Юнги, разглядеть в нем пытается то, что манит сильно настолько, что альфа подол одежды собственной незаметно комкает, от желания снова кожи его коснуться себя удерживает; по спине сгорбленной водит, плечам узким и острым до степени той, что массивная одежда округлить их не в силе. – Нам незачем здесь задерживаться.
Тэхен и слова не говорит, будто и вовсе правителя севера не услышал, пока неспешно главный зал покидал. Хосок же глазами карими провожает флоресцов, которые подхватили омег под руки и выводили их следом за королем запада, вот только жалобный скулеж его зверя стал озлобленным рычанием, когда пальцы чужие грубо тащили тело золотоволосого парня; губу нижнюю прикусывает, на Чонгуке сконцентрироваться пытается, замечая, как тот быстрым взором пленников окидывает, переключаясь на что-то рассказывающего ему приближенного. Альфа вспоминает о русоволосом омеге позади себя, который стоит все так же в стену вжатый, встать на ноги ровно боящийся, пальцем к себе его манит. Омега спутано ближе подходит, хватку отнюдь не нежную и не успокаивающую на шее своей ощущает, когда губы, из-за нервов искусанные, накрывают другие в требовательном поцелуе, что терзает и ранит сильнее острия меча, что ранее в шею его врезалось.
***
Хосок в плечо смуглое зубами вонзается, вызывая у вжатого лицом в подушку парня сдавленный визг; на кулак волосы длинные, тому до поясницы доходящие, наматывает и к себе рывком тянет сильным настолько, что сам удивляется лишь крику боли, а не свернутой напрочь шее. Глазами цвета карамели гуще и тягучее всматривается в пеленой мокрой охваченные зеленые глаза, в которых отражение свое искривленное видит; водит взором по идеальному прямому носу, в меру пухлым губам, от которых сейчас лишь одно воспоминание осталось, ведь те искусаны и разбиты настолько, что кровавым пятном отображаются. Альфа тыльной стороной ладони в обманчивом нежном жесте проводит по острым квадратным скулам и впалым щекам, после чего ногтями короткими в них до отметин вонзается, полосы на коже медовой и ровной нарочно оставляет,
потому что не то, совершенно не то.
Хваткой ни на миг не ослабшей на затылок давит, утыкая омегу носом в скомканные простыни; ниже склоняется, цветочный аромат изысканный вдыхает, после чего морщится невольно - лучше бы розы лишь рисунком на флаге их империи оставались, ведь запах у них отвратительный. Хосок не церемонится ни на йоту, разрывая шнуровку на рубашке парня со спины, любуясь выпирающими острыми лопатками, к которым тут же губами припадает, но вместо поцелуя оставляет рану кровоточащую с выделенными вмятинами от зубов; рукой ощутимо до боли нещадной на поясницу давит, заставляя парня прогнуться до той степени, что, кажется, позвоночник его трещинами в миг сей покрывается. Альфа штаны из ткани легкой и мягкой до колен приспускает, толкая собственное колено меж рефлекторно сомкнутых ног; грубо разводит худощавые лодыжки, удерживая омегу от падения за плоский и напряженный живот. Чон пальцами по оголенной коже проводит, полосует до красноты, после чего ими же вновь в волосы спутанные зарывается, вжимая парня лицом в постель так, что тот невольно дергаться от нехватки воздуха начинает.
Хосок член колом стоящий к сжатому колечку мышц приближает и входит резко и сухо, от чего омега под ним лишь сильнее трястись начал и орать истошно настолько, что если бы он его простынями не заткнул, то, уверен всецело, слух утратить бы мог; рычит утробно, со злобой всей имеющейся на затылок давит так, что чувствует, как ладонь собственная терпнет от натиска. Двигается сразу же размашисто и глубоко, не давая омеге привыкнуть, втрахивает дрожащего юношу до состояния того, что зрачки зеленые до побеления закатываются; Чон сознание тому потерять возможности не дает, отрезвляюще до крови кусая за шею, от чего выступившие багровые капли стекают по ключицам на светлую ткань.
Альфа меж пальцев своих лишь локоны цвета жидкого золота видит и то, как на член до упора только тело того нефилима натягивает; вместо сорванных криков, приглушенных стонов, доносится мнимый ему звонкий голос, что медом на уши стекает. Хосок внимания не обращает на хлюпающую при каждом его толчке кровь, ведь из-за нее двигаться в парне стало проще и приятнее, чем в сжатых и напряженных стенках.
Чон омегу на себя тянет, но встретившись с мокрыми от слез зелеными глазами, растерзанными собственными ногтями впалыми щеками и разбитыми губами, что не вызывают и желания к ним своими прильнуть, с омерзением на него глядит, снова вжимая в постель, доводя до того, что юноша кряхтит и задыхается под ним. Хосок злится, гнев через край льется из-за того, что зрачки не неба яснее, что брови темные и прямые, а кожа смуглая и
не такая, что хочется ее чуть ли не живьем содрать. Альфа ощущает, как парень дрожать мельче стал, а после и вовсе отключается, куклой безвольной рухнув. Чон кончает внутрь омеги, удовольствия и облегчения совершенно не чувствуя, накинув шелковое одеяние, выходит за порог покоев; оставляет бессознательного омегу, который на его постели весь в крови и сперме измазанный лежит, на слуг, а сам направляется в царскую купальню, чтобы вдоволь отдохнуть до завтрашнего отъезда.
***
Флоресцы ведут омег по длинному коридору дворца, спускаясь все ниже и ниже, прямиком в подвальное помещение, что ранее использовалось для заключения провинившихся горожан, но теперь для удержания дворцовых пленников. Джина ведут впереди остальных, потому он не перестает оборачиваться и поглядывать за спину, но после его расширенные серо-лиловые зрачки бегают по заполненным людьми маленьким, отделенным стальной решеткой комнатам - темницам, в коих ютятся прекрасные на внешность девушки и парни нефилимской расы: все измазаны в саже и слезах, у некоторых изодрана одежда, а кожа местами неровная из-за разодранных ран. Он в глаза полные боли и безнадежности вглядывается, что, кажется, цвет свой от природы данный потеряли, ведь все всецело одинаковыми отображаются - светлые-светлые, туманом непроглядным охвачены, и лишь бликами невыплаканные страдания маяком сияют; рассматривает треснутые улыбки уголками губ, когда они все же замечают представителей королевской семьи, но омега не чувствует ни злобы, ни гнева, ни радости, что такая же судьба не только их постигла - облегчение лицезрит в момент тот, когда до ушей доносятся хриплые сорванные голоса, которые мольбы за жизнь троих принцев мантрой произносят.
Альфы грубо толкают в спины рукоятками мечей, заставляя пройти в пока еще пустое помещение с маленьким узким окном возле самого потолка; слышит, когда те решетку стальную связкой ключей закрывают, скрип ее под кожу иглами вонзается, от чего морщится невольно, но стоит отойти от мерзкого звука, то сразу ближе к братьям подбегает. Джин воздуха побольше губами ухватить пытается, видя, как Юнги самыми кончиками пальцев касается маленькой ладони золотоволосого; долго не думает, со всей силы тянет край своего хлопкового одеяния, оторвав длинную часть накидки с малоприятным звуком трескающейся ткани.
- Нужно затянуть поуже и желательно привязать руку к чему-то плоскому, но твердому, - пытается унять дрожь в бархатистом голосе, коленями упираясь в груды влажных дробленных камней, подползая ближе.
- К плоскому, но твердому, - повторяет для себя старший Мин, осматривая темницу суженными, солнцем освещенными зрачками; поднимается на ноги, направляясь к узкой лавке в самом углу, что служила каким-никаким, но спальным местом для тех, кто здесь заточен был. Ногой со всей имеющейся силой в его ослабленном раной теле ударяет по деревянной поверхности, пальцами расшатывая одну из досок, которую надламывает под натиском колена, чертыхаясь из-за раненого бедра, что не дает о себе забывать.
- Чимин, вытяни руку по направлению ко мне, - в самое лицо тихо и успокаивающе произносит Джин притихшему нефилиму, который все это время пытался не сорваться даже на позорные для него частые вдохи из-за жуткой боли, зубами прикусив уста до меры той, что, кажется, отпустишь - они кровью свежей нальются.
Омега нежно обхватывает маленькую дрожащую кисть, ощущая раздробленные кости под молочной тонкой кожей; берет небольшую часть доски у старшего, прикладывая ее ко внутренней части ладони. Он крепко привязывает руку к деревянной поверхности так, чтобы та сильно прилегала к ее плоскости; сам же от страха мнимого, собою же навязанного трясется, коснуться лишний раз боится, навредить не хочет.
- Джинни, я не маленький, потому не расплачусь, если ты перетянешь поуже, - улыбается такой же яркой улыбкой пухлых уст и все бы ничего, но именно эти же треснутые и разбитые в кровь уста совершенно не заставляют ответить поднятыми уголками. - Мой дух - не кости, его сломать куда сложнее, - в глазах-щелочках омега с лиловыми волосами разглядывает каждое созвездие искрящихся звезд, сияние которое сильное до меры той, что виднеются на голубом небосводе его зрачков, - наш дух - не кости, Джинни, - узкие плечи подрагивают от смеха, что звучит приятнее пения птиц, когда младший, не ощущая боли от руки, разворачивается лицом к старшему Мину. - Поддержишь, Юнни?
- Будто бы ты когда-нибудь давал мне выбор, - обнажает нежно-розовые десна в улыбке, от чего вокруг век образовываются маленькие складочки, делая взгляд более выразительным, когда небесные ресницы выгибаются дугой. - Еще ребенком обещал всегда на вашей стороне быть, этого самой смерти не изменить, а демонам, ногами по земле ступающим, уж тем более, - присаживается рядом с младшим в тот момент, когда Джин садится около голубоволосого. - Я не знаю, что будет завтра, а на года вперед смелости загадывать не имею, но уверен лишь в том, что пока вы со мной - страху нет места в моем сердце, ведь оно вами всецело занято, - утыкается затылком в холодную, сыростью пропитанную стену, чувствуя, как братья укладывают свои головы ему на плечи с обеих сторон, от чего шелковые волосы то одного, то другого щекочут кожу на шее, вызывая невольную улыбку. - Отдохни как следует, мое восходящее солнце, - внутренней стороной ладони убирает длинные золотые косы от лица Чимина, губами прикасаясь к открытому лбу. - Спи этой ночью спокойно, моя яркая луна, - оставляет такой же чувственный, болью пропитанный поцелуй на взмокшей коже Джина, заправляя каштаново-лиловые пряди за ухо, обрамляя красивое лицо. - Наша жизнь изменится, но мы - никогда.
Юнги слышит тихое сопение братьев, а сам глазами, тягуче золота растопленного, впивается в каменный потолок над собой, разглядывая отблески пробивающихся лучей то ли звезд, то ли молодого месяца сквозь маленькое, закрытое решеткой окно - веки его сомкнуться не посмеют, а тело расслабиться все никак не может - Мин совладать с ними и не пытается, погружаясь во тьму, что охватывает, позволения не прося.
