***
Джин никогда не понимал, каково это утратить сон из-за размышлений, ведь мысли никогда не заполняли его голову настолько, чтобы он ворочался всю ночь в постели, принимая решение провести оставшиеся часы до рассвета, смотря в одну, мнимую ему точку на стене лачуги, лишь бы не будить шорохом остальных. Омега пытается придумать вполне подходящее оправдание на то, почему за все торжество так и не подошел и на шаг ближе к столу правителей, скрываясь в толпе. Мин чувство то забыть не может, то, что горело у него на коже, когда ощущал на себе взгляд карих глаз тех, что сам для себя чарующими прозвал до степени той, что боялся встретиться с ними взглядом и затеряться в тех глубинах. “Ты спрашиваешь о том альфе в саду? – переспрашивает девушка, но тут же продолжает после неуверенного и робкого кивка Джина. - Это же Ким Намджун – десница империи Флорес” Ким Намджун. Проговаривает омега сейчас, водя глазами по лепесткам аспидных роз, почему-то имя мужчины отдает чем-то приятным на кончике языка. “Раньше он был второй рукой короля своего родного города, но сейчас империи трех роз, - тянет Джина, выдавая парню нужные инструменты, чтобы ухаживать за цветами. – Он так же единоличный наместник Агроаса, откуда родом, потому временами покидает Ларрэн.” И все бы ничего, но: “А почему он тебе так интересен?” Джин присаживается на корточки, чуть ли не пряча немного пунцовое лицо в черных розах, вспоминая, как практически размахивал руками как умалишенный, отвечая девушке, что это простое любопытство, но так ли это? Омега ладонями щеки собственные накрывает, сжимает кожу податливую так, что на ней красные пятна останутся, и смотрит суженным взглядом на цветы, красоты которых он просил опасаться. Юноше чувства эти непонятны, они вызывают вожделение, желание вновь и вновь слышать приятный бархатный голос, пытаться понять мудрые мысли в чужих словах, но еще больше – молча разглядывать привлекательного мужчину, чтобы не упустить момента того, когда губы его растягиваются в искренней улыбке и появляются они – ямочки, которые украшают альфу лучше шелковых одеяний и драгоценных камней, по крайней мере, для Джина все именно так. Но у каждой хорошей стороны есть обратная, та, что совсем черна и несет в себе лишь тьму – он десница империи трех роз, королевства того, что лишило омегу родителей и дома; друг тех, чьи люди пролили реки крови на землях Орланда. Каждая мысль об этом ранит без меча, но не острым, наточенным до предела лезвием, а тупой гранью, кромсая кровоточащее сердце нещадно. Мин сам не замечает, как пальцами водит по нежными аспидным лепесткам, пытаясь утихомирить биение сильное в своей груди, что болью немалой в ребрах отдается. У омеги в глазах тоска всецелая, что словно туман серый и непроглядный, опустилась на фиалковое поле на дне фиолетовых зрачков, от чего яркие ранее цветы утратили свой шарм, потерялись в густой мгле. Джину хочется сжать кулаки со всей имеющейся в нем силой, чтобы хоть в таком не наилучшем проявлении высвободить чувства, что его изнутри убивают. - Тяжелое утро? – слышится голос мягкий и совсем зла в себе не несущий, но юноша все же пугается, немного вскакивая с места, чтобы тут же поклониться альфе. – Не стоит, - пальцами приподнимает подбородок нефилима так, чтобы тот смотрел прямиком на него. Намджуну дышать больше не хочется, тело воздух просить перестало, само о нем позабыло, стоило глянуть на омегу, красота которого такая, о которой не писал не один поэт, ведь такой ему повстречать не судилось – Киму, кажется, свезло. Он несколько минут стоял слегка вдалеке, вновь и вновь в памяти своей вычерчивая идеальный профиль парня, водя глазами по напряженным и сжатым пухлым губам, нахмуренным темным бровям и сосредоточенному на одном взоре. Ким думал мимо пройти, надеялся, что у него получится, но силы воли у него все же не хватило, ноги сами первые шаги в его сторону сделали. Альфа пальцы свои убрать не может, те будто больше не под его контролем, как только ощутили бархатную смуглую кожу – он с ними и солидарен. - Неужели успел обо мне разузнать, раз уж сразу склоняешь голову? – с широкой улыбкой произносит мужчина и тут Джин готов чуть ли не во весь голос проклинать всех богов, потому что ямочки на чужих загорелых щеках выбивают у него почву из-под ног. – Мне слишком сильно нравятся твои глаза, чтобы позволять тебе смотреть лишь в пол, - омега ощущает, как его щеки давно горят чем-то пунцовым, пока сам отвести взора от лица мужчины не может. – Не молчи. - Мне нечего Вам ответить, господин Ким. - Действительно? – Намджун видит, как тот поджал пухлые губы и сделал маленький, но очень заметный шаг назад, альфа же решает не приближаться. – Настолько сильно пугаю тебя? - Ни в коем случае, - притихшим голосом говорит Джин, смотря на то, как на чужом смуглом лице улыбка виднеется слабая и в коем-то роде грустная; у Мина где-то в груди от такого колоть виновато стало, ведь его действия со стороны выглядят как испуг, словно пред ним чудовище стоит, но на самом деле мужчина красоты восточной, который голову немного склонил, от чего волосы светлые упали на кожу, что оттенком своим словно мед. – Попросту расстояние между нами кажется мне правильным решением. - Вот оно как, - глаза альфы сузились из-за короткого смешка, ведь ему забавно, а омега в этот момент готов обреченно вздохнуть, когда карие зрачки сияют чем-то янтарным даже при холодном дневном свете зимнего солнца; Ким ладонь свою протягивает прямиком к юноше, замечая, как тот тут же перевел внимание на нее. – Разве тебе не хочется взять меня за руку и ненадолго прогуляться? – нефилим мнет края рабочего одеяния, потому что хочется и, кажется, если бы десница мысли читать умел, то в голос бы рассмеялся с того, насколько ему трудно, словно пред главным выбором в жизни своей стоит, не зная того, к чему приведет окончательное решение, будет ли оно правильным или же: Допусти ошибку, Мин Сокджин, даже если в точности ее не уверен, ведь это может означать, что та совсем ею и не является. - А что если это она и есть? – Джин взора своего опустить не в силах, а потому руку протягивает медленно совсем, кажется, что совсем не в сторону блондина, но после чувствует чужое касание. - Тогда нам вместе ее и исправлять, - слабо улыбается, длинными, смуглой кожей обтянутыми пальцами очерчивая выделяющиеся перепонки на изящной кисти, чтобы после мягко, но надежно обхватить. Джину давно уже не было так спокойно, что на душе, что в мыслях, ведь каждый день – перепады настроения от жуткого волнения до сжирающей изнутри меланхолии, что настигает совсем неожиданно, но с ней цеплять на лицо яркую улыбку, а голосом, кажется, охрипшим смеяться искренне для одних и притворно для себя самого, от чего тошно становится до болезненного узла в животе. Омега идет немного позади, теплая смуглая ладонь уже отпустила его руку, но на коже слабо загорелой все еще чувствуется горячий след, что не жжется болезненно, а покалывает приятно, словно сладкая истома или послевкусие; смотрит вперед на спину широкую, облаченную в светлое теплое одеяние, что на фоне белых снегов смотрится чарующе. Ему хочется улыбнуться как-то грустно, но момента такого не выдается, ведь альфа разворачивается к нему лицом, замедляя собственную ходьбу. А лицо его светится: губы пухлые растянуты доброжелательно, ямочки на щеках выделены еще больше из-за падающей тени, а глаза искрятся теми, кем в детстве юноша звал “солнечными зайчиками”, отблесками самого истого раскаленного солнца. Мину нравятся рассказы мужчины о королевстве Агроас, о городе, где вместо зелени белые магнолии, и знают лишь боги, скольких усилий стоило Джину держать язык за зубами о том, что аромат его тот же, что и присущ этим цветам, но несколько коротких смешков все-таки не смогли проскользнуть мимо ушей альфы. Нефилим тогда лишь сильнее и заливистей смеяться начал, ведь выражение вечно умиротворенного и расслабленного лица Кима стало похожим на чистое детское удивление с распахнутыми карими глазами и немного приподнятыми светлыми густыми бровями, но тот в ответ лишь улыбнулся, слова не молвив. - Я и думать не смел о том, что Ваше прошлое имеет нечто схожее с нашим, - проговаривает омега, находясь в некотором изумлении из-за того, что Агроас присоединился к империи Флорес во благо избегания войны, но больше с того, что альфа, как и он с братьями из королевской семьи, остался жив. – Мне показалось, что Вы с правителями очень близки. - Все именно так, как тебе и кажется, - отвечает Намджун, присаживаясь напротив парня в небольшой деревянной беседке в дворцовом саду, изредка бросая свой взор на падающий снег снаружи. – Несколько лет назад я руководствовался лишь внушенной самому себе готовностью к смерти ради того, чтобы война не пролила реки крови жителей королевства, а после принятием сомнительного ранее предложения северного короля, чтобы обеспечить благо на агроаских землях. - Ныне Агроас развитое царство востока, тогда чем же Вы руководствуетесь сейчас? – у омеги глаза широко распахнутые, серо-фиолетовые и такие спокойствие дарящие, от чего Киму взора своего от них отводить не хочется. - Дружбой, Сокджин, и лишь ею, - произносит альфа немного тише, но с полной уверенностью и четкостью в каждом слоге; его реакция нефилима забавит, ведь тот словно услышал нечто невообразимое, то, чему случиться должно быть невозможно с самого начала, но мужчина смех сдерживает. Если бы встретил он себя десницей Агроаса, который ничего не мог сделать в защиту жителей королевства, чтобы сказать о том, что вскоре тот станет не только правой рукой правителей трех роз, а верным и искренним другом – увидел бы то же выражение лица, вот только свое собственное было бы куда более комичным. – Раньше я и представить себе не мог, что буду обращаться к ним поименно, сидеть бок о бок и смеяться в один голос, думал, что такого доверия к себе не заслужу, пока не понял, что они доверяли мне с самого начала, но ждали того, пока я сам не обрету его по отношению к ним. - Я разделяю Ваши чувства, господин Ким, - говорит Джин, слабо улыбнувшись собственным воспоминаниям из юного детства. – Я рожден в семье сбежавшего принца и простого человека, но было мне лишь малое количество лет, когда мои родители погибли, а старший брат моего отца принял как собственного сына, - время от времени сжимает пухлые губы до тонкой линии, комкая пальцами подол одеяния. – Я долгое время пытался делать все, чтобы оправдать всю любовь, что они отдавали мне сполна. Как-то украл меч из царской кузницы, чтобы практиковаться в сражениях, точно так же как мои братья, у меня не было достаточно сил для того, чтобы им даже замахнуться, но после меня нашли Юнги и Чимин, идущие после тренировки, - омега немного вздрагивает, когда его трясущиеся руки накрывает большая теплая ладонь, но их не отдергивает. – Лишь тогда я понял, что они полюбили меня, не зная моего имени, когда только появился на пороге замка, и то, что мне не нужно было искать для этого различные способы. - Тебе и в самом деле не нужно прикладывать и доли усилий, чтобы влюбить в себя кого-либо, - улыбается альфа нежно и в то же время ослепительно ярко, пока Мин лишь ощущает горящие пунцовым щеки и сильное биение сердца в груди от его слов, что звучат голосом тихим и бархатным, медом на уши ложащимся, чтобы потом случилось то, чего ожидать омега и не смел: И я исключением таким не стал. - Господин Ким, - мямлит Джин, не зная, что и сказать, но из приоткрытых пухлых губ больше и воздуха не выходит, стоит на коже собственной ощутить легкое касание. - Я не требую от тебя ответа, ведь и не спрашивал ни о чем, - отвечает Намджун, пальцами подбирая выбившуюся из низкого хвоста двухцветную прядь, что от корней цвета спелых каштанов, а к своему концу нежного лилового оттенка; заводит волосы за ухо, не отрывая глаз от юноши, ведь его красоте сопротивляться не получается. – Но это не значит, что не потребую его со временем, - в зрачках чужих поле фиалковое, а в месте голубого небосвода густая серая мгла, но даже сквозь нее, казалось бы непроглядную, видны белые звезды, что бликами отображаются. Несмотря на беспросветный туман в глазах твоих, звезды могут указать мне путь. Вот только находясь тут, среди цветов лиловых сенполий. Я принимаю печальную участь, что назад уже не вернусь. - Однажды я спрошу тебя о том, что таким сильным желанием горит прямиком в моем сердце, - Ким ладонь на левую часть груди кладет, на лице его улыбка слабая, но самая искренняя. – И каким бы ни был твой ответ, не смей вкладывать в него и самой малой части притворства и лжи, Мин Сокджин. Нефилим не отвечает, а альфа речи новой не заводит, лишь обхватывает ладонь в размере меньшую, что с полным доверием к нему потянулась. Ким проводит омегу к выходу из сада, как к нему спешной ходьбой подходит среднего роста бета, низко кланяясь. Джин отходит слегка в сторону, пряча руки за теплой мантией, одну спасая от холода, а вторую укрывая от огня, что слишком манит приятными ощущениями настолько, что, кажется, будто на коже ожогами следы, где чужие пальцы были, виднеются. - Благодарю за хорошее утро, но вынужден тебя покинуть, - произносит альфа, скользя взглядом по вдруг притихшему юноше, видя то, как он старательно натягивает ткань накидки на свои ладони. – Обратись к вашему старшему за рукавицами, зима порой нещадна. - Как скажете, господин Ким, - кланяется Джин в присутствии стоящего рядом с Намдждуном бетой, который сторожевым псом ждет десницу. – Прекрасного Вам дня. Мин лишь вперед глядит на то, как блондин, легко улыбнувшись, неспешной походкой возвращается обратно во дворец. Волосы его солнцем разгоряченным при свете дневном виднеются, а светлое одеяние все так же кажется ослепляющим на фоне белых снегов, пока омега стоит вот так: холода отнюдь уже не замечающим, но все еще натирающим собственные руки до покраснения, намереваясь вновь ощутить то тепло, что так просто дарили чужие касания, но, к сожалению, все это неосуществимо, Джин спорить и не думает, ведь зима порой нещадна, но чувства, из-за которых сердце из груди вырывается - всегда.***
Юнги кажется, что сил в нем больше нет: расчесывать аспидную гриву коня становится с каждым движением тяжелее, ведь руки словно весят целую тонну, поднять их стоит слишком много усилий. Все, что сейчас хочется нефилиму до степени той, когда из-за одной мысли об этом веки блаженно прикрываются на несколько мгновений, всего-то упасть на жесткую и ,может, и не похожую на очень удобную кровать, но ему хватит нечто твердого под собственным телом и того, что выдастся возможность укрыться тонкой простыней по голубую макушку. Мину надоело с самого утра пытаться высмотреть того же Чимина в соседних конюшнях, но тому, видимо, работы хватает с головой, от чего он, как старший, чувствует некую неловкость от того, что не может справиться с каким-то одним жеребцом. Юнги на него глаза, солнцем дневным охваченные, поднимает и разглядеть что-то во взгляде животного пытается: зрачки словно черные бусинки, светятся множеством белых бликов, завораживают своей красотой, от чего рука сама тянется погладить Августа, но тот лишь фыркает. Парень в ответ тому чуть ли не шикает, понимая, что он явно пытался его укусить. - Я к тебе с добром, а ты ко мне с зубами. Где справедливость? – обращается к нему омега, вилами подкидывая высушенного сена, смотря на то, как жеребец носом ковыряется в еде. – У кого ты такого набрался? За твоим хозяином я такого поведения не наблюдал. - Надеюсь, подобное мне считать за комплимент? – слышится грудной и приглушенный голос где-то со спины, из-за чего Мин замирает на корточках, держа несколько стеблей травы в руках, которые ранее кидал в кормушку; медленно разворачивается, взглядом встречаясь с другим темным и кажущимся черным и непроглядным. – Я не знал, что ты за мной наблюдаешь. Может мне стоило подольше постоять в стороне и узнать еще кое-что интересное? - Вы не так поняли мои слова, Ваше Величество, - отвечает Юнги, пытаясь смотреть на собственные колени, что сейчас совершенно бездумно отряхивает от мнимой ему пыли, чтобы только снова не столкнуться с аспидными глазами альфы, который, по всем ощущениям, так и не сводит их с лица омеги. – Я всего-то хотел упрекнуть Августа в его поведении, упомянув Вас. - Он не особо любит, когда ему указывают, а особенно упрекают, но укорять его с помощью моего имени было довольно таки хорошей и действенной затеей, - голос у Чонгука бархатный, но не грубый или звонкий, строго посередине, кажется мягким и совсем беззлобным, но продолжает вызывать мурашки по бледной коже. Король подходит ближе к жеребцу, поглаживая того по крупному слегка влажному носу. – Когда я только встретил его в летнем лесу, у него уже был этот непростой характер. Он относится так не только к тебе, - нефилим закусывает губу до белой линии, ведь слова мужчины звучат так, словно тот пытается его поддержать. Чон украдкой смотрит на парня, замечая то, как он глядит лишь себе под ноги, сжав кулаки, а взгляд спрятав за голубой челкой. – Сколько же в тебе упертости, что ты перестал видеть грянь между ней и банальной глупостью? - Не понимаю о чем Вы, Ваше Высочество, - с искренним недоумением проговаривает омега, поднимая взор с пола и увидев то, как альфа не сводит с него глаз, от чего у него в голове сплошной туман и не единой мысли, ведь тот словно душу его, далеко внутри, лицезреть способен. - Перестань искать в чужих словах лишь жалость, а человека, говорящего их, считать тем, кто лишь сочувствует тебе, - произносит Чонгук, разглядывая выпрямившегося стройного нефилима, чьи золотые зрачки отливают летним и теплым солнцем настолько, что, кажется, Чон уже видит лучи на собственной коже. – Мне не жаль тебя, Мин Юнги, - голос вмиг становится холоднее и темнее, когда король говорит это так спокойно и обыденно прямиком в лицо. – У меня нет сочувствия к тому, что твой город пал от моей армии, а родители погибли от мечей моих людей, впоследствии чего ты стал осиротевшим и последним королем Орланда вместе с младшими братьями. Если бы я сопереживал каждому, чью кровь пролил, смог бы стать тем, кем являюсь сейчас? – вопрос совсем риторический, северянин на него ответа и не ждет, по взору на омегу понимает, что тот мнение его разделяет. – На костях и чужом горе вполне можно построить свое крепкое королевство; на пустошах, которых ранее питала лишь горячая кровь, возможно взрастить богатый урожай, а ночью отнюдь не снятся лица тех, жизни которых лишил. Ты был человеком, готовящимся стать правителем своего города и возглавлять людей, а значит, моя речь для тебя абсолютно понятна. Альфа все так же, эмоций никаких не выражая, смотрит на нефилима перед собой, делая несколько шагов ближе к жеребцу, становясь к парню спиной. У него нет и малейшего желания вести себя с ним по-другому, так, как разговаривал бы с обычной прислугой или, на его взгляд, глупым омегой. Чон не имеет привычки забывать то, что было, потому смысла в отрицании прошлого этого юноши не видит, ведь в чем-то наималейшем они схожи: северянин с самого рождения воспитывался стать должным королем тогда еще лишь Ларрэна точно так же, как Мин; к нему хочется относиться со строгостью и понимаем одновременно, не поощрять ошибки, но поддерживать в неудачах. Чонгука Юнги влечет откровенно чем-то таким непонятным и сокровенным, он для него отрадой вмиг становится и частью неотъемной собственного спокойствия и чувства расслабленности, ведь для этого одного взгляда на омегу хватает. - Закрепи седло, - говорит альфа, не желая продолжать прежний разговор, замечая, как нефилим засуетился за его спиной. – Сегодня неплохой день для небольшой прогулки.***
Чонгук сквозь открытые ворота конюшни вдаль все глядит, в который раз рассматривая небо чистого голубого оттенка без примеси и доли серости, облаков на том совсем не виднеется, оно мглой густой не укрыто – такое привычное; стоит взгляд кинуть на омегу позади, на то, как волосы его светлые, лазоревые от корней и до самых кончиков, чтобы потом заметить, что некие пряди и вовсе синевой достаточно темной отдают, пока другие самая чистая бирюза – юношу разглядывать куда интереснее. Юнги немного приподнимается на носках, чтобы перекинуть седло через смиренного в присутствии хозяина коня, и не удерживается от того, чтобы не пройтись ладонью по крепкой аспидной шее, а после слабо улыбнуться, будучи полностью уверенным, что король, увлеченный видом на двор, на него не обратил и частицы своего внимания. Мин ловко и надежно закрепляет узду на Августе, разворачиваясь лицом, казалось бы, к повелителю, но все, что видит нефилим - совершенно пустое помещение; схватив поводья, вместе с жеребцом выходит из конюшни. Снег под ногами практически никем нетронутый, хрустит и поскрипывает под каждым малейшим давлением, что из-за небольших стоп в низких ботинках, что из-за копыт животного. Ветер усилился, не слабо дует в лицо, от чего омега прикрывает глаза, пытаясь продолжать идти вперед чуть ли не в слепую, вот только спину мужчины не заметить кажется чем-то невозможным. Альфа стоит в паре широких шагов, руки того сцеплены у поясницы, а черные, цвета темнейшего аспида волосы слегка завитками развиваются у затылка; пряди его отнюдь не путаются и не пушатся, остаются все такими же идеально подкрученными к концам и блестящими как металл на дневном холодном солнце – Юнги засматривается, невольно собственные худые и бледные пальцы в них видит, поражаясь возможному контрасту. Чонгук высок и широкоплеч, осанка же северянина по-королевски ровна и без намека на сутулость, которой же Мин слишком часто грешит, на нем серебряный камзол, что весь нитями из золота белого расшит, тот, что на талии заужен плотной тканью – только сейчас юноша замечает, что правитель без верхней накидки, пока сам он натягивает свою мантию чуть ли не до кончиков пальцев, подводя жеребца ближе. - Вы уверены, что сегодня хорошая погода для конной прогулки? - немного охрипшим голосом проговаривает нефилим, от чего Чон разворачивается к нему лицом. Мин никогда не задумывался о силе взгляда, хотя о ней так часто пишут в различных поэмах и рассказах: если один заставит тебя окунуться в любовь с головой, то второй – убьет до первого моргания, но о третьем почему-то никто не слагал сказания, не встречал или никто не выживал? Юнги ответа не знает, забывает обо всем, смотря в глаза напротив – они ночи беззвездной и безлунной чернее, словно темные воды Стикса – олицетворение истого мрака и ужаса; юноша в них души погубленные видит, что раз за разом тонут в леденящем штиле, вот только среди них и демоны виднеются, те, что не просто контроль над сознанием человека взять не могут – захлебываются с истошным криком не людским. Омега и шага ступить больше не может, в горле все пересохло до степени той, что гортань неприятно саднит, и при каждом вдохе и выдохе хочется кашлять из-за дерущего чувства внутри; сглатывает, невольно пальцами по шее собственной в успокоительном действии водя, когда альфа ближе к Августу подходит. – Ваше Величество? - Ты не сахарный, - отвечает Чонгук, в тоне его и намека на эмоцию нет, ровный, вот только на парня все же взор секундный бросает. Кожа у нефилима без всяких возможных изъянов, ни одна царапина, полученная в битве, на ней не осталась, затянулась и без малейшего следа; она бледна, но оттенка болезненного при этом не имеет, с нетронутым, белоснежным ранним снегом сходство сильное имеет; и тонкая до степени той, что без усилий можно разглядеть лазурные паутины вен на хрупкой шее и прикрытых из-за ветра веках – Чон произносит то, на что уверенности у него все же не хватает: Не растаешь из-за небольшого снегопада. - Зато ледышкой точно стану, - на грани слышимости шипит Юнги в спину северянина, но после чертыхается, услышав краткий смешок от мужчины, который определенно все расслышал. Мин подбегает ближе к жеребцу, на котором уже восседал правитель, и под наблюдающим за ним черным взглядом, сгребает поводья в рабочую руку, начиная шаг. Ему еще не приходилось сопровождать кого-то на прогулке, потому просто делает то, что раньше делали для него – всего-то идет немного впереди, направляя жеребца легким и естественным для того аллюром, стараясь ступать по открытым полям или же по стезям среди лесов. Юнги от своих слов не отрекается и даже о таком не подумает, стоит ветру чуть ли не врезаться ему в лицо хлестким ударом; морщится, хмуря светлые раскосые брови в переносице, представляя то, насколько его нос сейчас красный, пока желание шмыгать ним становится все сильнее. - Сверни тут направо и не останавливайся, пока я не прикажу, - слышится где-то над собой, голосом спокойным, не подверженным частым отдышкам и даже хрипотце, в отличии от идущего нефилима, на его счет, уже не один километр собственными холодными как лед ногами. - Как скажете, - черт тебя дери, встань и сам туда шагай, - проносится в голове Мина злобным и шипящим тоном. – Ваше Величество, - чтобы тебя снегом засыпало, - настоящее окончание фразы с большими усилиями оказывается все же не озвученным. Юнги уже хочется сломать колючую ветку очередной ели, что так и норовится выколоть ему глаза по пути, и бросить ее в отдыхающего и наслаждающегося природой, что пытается, кажется, омегу тут и упокоить, альфу. Он уже практически час назад свернул со стези в правую сторону, пробираясь, при этом совсем не сворачивая, через торчащие, постоянно задевающие края его одежды низкие кусты и деревья. Мин резко замедляется, но все же продолжает перебирать ногами вперед, не забывая чертыхаться на все живое, когда прямиком с ветви падает снег на голобоволосую макушку. - Остановись здесь, - доходит до ушей долгожданное, но уже ненавистное, когда у омеги тело дрожит то ли от чертового холода, то ли от большой нагрузки из-за долгой и безостановочной ходьбы. Юнги отряхивает волосы от начавшего на них таять снега, при этом немного склонив голову вниз, замечая лишь не свою тень под собой, как король спрыгнул с коня, пройдя мимо него слегка вперед. Снег поскрипывает от тяжести подошвы ботинок мужчины, но после омега слышит птичье пение, громкое и ясное настолько, что будто несколько из них сидят по обе стороны от его лица. Нефилим распахнутым в удивлении взором глаз золотых, что золота расплавленного тягучее, на солнце переливающееся сотнями бликами, глядит вокруг себя – пред ним луг открытый, белым полотном укрытый, по окружности которого ели высокие, оттенка сизого, в местах и вовсе исто голубые. Юноша взором бегает от одного дерева к другому, слыша шуршание веток, хлопот маленьких, но шустрых крыльев, а так же пение чистое и такое приятное. Мин невольно воздух лишь приоткрытыми и раскрасневшимися от ветра губами ловит, наслаждаясь мелодией, что, казалось бы, лишь весне теплой и буйно цветущей присуща. Пение птичье очень звенящее и тонкое, красивое настолько, что в памяти у парня надолго останется, вот только даже порой той, когда к жизни все вновь возвращается, такого услышать ему не доводилось, такого, как зимой суровой. - Зарянки поют от восхода солнца до кромешных вечерних сумерек, - произносит Чонгук, где-то над ухом, близко так, что омега рефлекторно дергается, замечая мужчину рядом с собой, но слегка позади. – Ближе ко дворцу, их можно встретить по одиночке, а реже в паре, потому их пение не так сильно цепляет внимание, - Чон нагибается прямиком к лицу Юнги со спины, указывая в определенном направлении; Мин, ощущая теплое дыхание на своей шее, бледная кожа которой тут же покрывается мурашками совершенно не от холода, сглатывает, боковым взглядом увидев то, насколько близко губы альфы к нему. Омега мысли свои усмиряет, устремляя глаза туда, куда показал северянин, чтобы после вздохнуть отнюдь не обреченно, а завороженно – на ветви лишь слегка хвойной сидит птица маленькая совсем, от верха серая, ото лба к груди цвета темно-рыжего, пока небольшое брюшко грязно-белое; она прыгает на лапах тоненьких, забавно тряся островатым хвостом. – В этом месте их целые стаи, а пение их тут звучит, словно в замкнутом круге, не смешиваясь с мелодиями остальных видов. - Их песнь очень красива, - говорит Юнги голосом саднящим и тихим, чувствуя, как чужие пряди вьющиеся, прикасаются к собственной линии челюсти; те мягкими ему кажутся до меры той, что будто его коснулись заморским натуральным шелком. – И они тоже. - В мире полно птиц, что куда красивее, - чуть ли не на ухо шепчет, находясь рядом, борясь со своим же желанием учуять природный аромат нефилима, даже зная, что тот наглухо скрыт настойками, но по шее кончиком носа провести все же горит где-то внутри. – Но их пение все же считается одним из самых прекрасных. - Вы часто приходите сюда только из-за них? – спрашивает интересующий его вопрос Мин, видя, как Чонгук выпрямился и слегка отошел от него, из-за чего его кожу теперь леденит холодный ветер, вместо жаркого дыхания из чужих уст. - Не часто, но порой, - улыбается краешками, обращая внимание на то, что заинтересованность на лице омеги смотрится совсем будто детской: глаза широко распахнуты даже при его суженном лисьем взгляде, покрасневшие и опухлые из-за зимнего дуновения губы приоткрыты, а брови светлые немного приподняты выше обычного ранее положения – выглядит в мгновение сие совершенно не как достойный воин с мечом в одной руке и поводьями от лошади в другой – Чонгуку, кажется, приглянулись они оба. Чон уверен в том, что вида пред ним более картинного доселе не представлялось: у омеги лицо бледное бледностью той, что изящная, завораживающая, стоит украдкой взглянуть, но щеки, не смотря на худощавость юноше присущую, немного приподняты в яблочках и округлены с пунцовым из-за долгого нахождения на холодном воздухе оттенком. Юнги стоит в паре шагов от него, пряча тонкие, кожей алебастровой обтянутые пальцы за тканью светло-коричневой накидки, немного топчется ногами по снегу, явно из-за того, что собственные стопы уже не осязает – северянин, зиму с детства юного не ощущая, впервые почувствовал ее из-за него. Его волосы неба чистее, пестрят лазурью, синевой морской, бирюзой такой, которой ювелиры еще не встречали; они все растрепаны, облаком пушистым виднеются, черты лица нефилима очерчивая, пока в глазах его – солнце разгоряченное, бликами белыми, вспышками световыми украшено. Мин время от времени стягивает губы, корочкой покрывшиеся, до бескровной прямой линии, но пением птиц наслаждаться не перестает; оглядывается в разные стороны, замечая маленьких, понравившихся ему зарянок, и поймав взором – улыбается невольно, не зная того, что из-за него улыбается кто-то иной. Снег снежинками медленными, над землей кружащимися, падает на узкие плечи в теплой накидке, на кончик крошечного покрасневшего носа, тая на концах цветных прядей, от чего те прилипают к низкому лбу. Юнги к королю разворачивается, видя мужчину прямиком возле Августа, поправляющего седло, застывая совсем секундно на контрасте том, что ему сейчас видится: волосы его аспидные, завитками аккуратными по скулам четко выраженным спускаются, кожа у мужчины медом блестящим кажется, которую от шеи прикрывает серебряный камзол с витиеватой росписью белых нитей. Омега вновь в глаза обсидиановые глядит, что движения тела, что мысли сознания намертво сковывают, но тот шагами хоть и спутанными ближе подходит, поводья ладонью хватая. - Думаю, на сегодня с тебя прогулок хватит, - говорит альфа, обходя нефилима, становясь к тому чуть ли не вплотную к спине; пальцами проводит по ребрам, ощущая, как тут же дрогнул в его руках юноша. Чонгук подхватывает Юнги, сажая прямиком в седло жеребца, который слегка вскочил, ведь кто-то другой ему совсем не по нраву. - Я совсем не устал и могу идти сам, - проговаривает омега, смотря на северянина сверху-вниз, но тот лишь улыбнулся уголком уст в колкой насмешке. - Так значит, – обхватывает большой ладонью щиколотку Мина, видя удивление в его золотых зрачках и нахмуренные голубые брови, а после резко дергает на себя с немалой силы, от чего парень, чтобы не завалится на бок на снегу, рефлекторно руками упирается в чужие плечи. – Тогда попробуй лишь запнуться или тяжело задышать, прося об остановке, и узнаешь, какого добираться до дворца в одиночку, - Юнги шипит и чертыхается себя под нос, все так же держа равновесие только из-за опоры на короля, который нарочно сделал шаг назад, чтобы тому было труднее. – С приходом сумерек в этом лесу полно диких вепрей и недобродушных оленей, поверь мне, они бывают очень злыми, если не в духе. - Склоняюсь Вам верить, Ваше Величество, - сквозь зубы цедит нефилим, облегченно вздыхая, когда правитель больше не тянет его за ногу, а позволяет спокойно сидеть в седле. Чонгук не отвечает на протянутые слога намеренно высоким тоном омеги, у которого голос всегда немного низковатый и хриплый с шепелявым произношением некоторых букв; взбирается на коня за спиной парня, беря в руки поводья. Август тут же срывается с места быстрым галопом, практически летя над заснеженной землей. Юнги невольно прижимается ближе к чужой груди за собой, не переставая держатся за крепкую шею животного, поражаясь тому, насколько жеребец сильный и быстрый. Омега с детства самого раннего с лошадьми все свое время проводил, но такого он еще не видал – своевольного, как ветер, казалось бы, навеки необузданного, но так принадлежащего только одному человеку. Слабый покорится сильному, а сильный – равному себе. Юнги на руки перед собой глядит, что поводья меж пальцев длинных, кожей медовой обтянутой, держат, пока возле шеи собственной вновь теплое дыхание ощущает, что словно ожоги отнюдь не болезненные на линии челюсти оставляют. У альфы запах пряный и насыщенный из-за резких пачулей, но вдруг такой становящийся нежным и плавным из-за ноток бергамота – Мин замечает, потому что в данной ситуации слишком сложно притворяться тем, кто запахов отнюдь не чует. Чон за время совсем короткое в сравнении с тем, за которое они добрались до луга в середине леса, добирается до заднего двора дворца. Альфа на себя поводья тянет, от чего Август тут же замедляется до легкого аллюра, шагая по снегу. Чонгук с коня спрыгивает, руками тянясь к омеге, но тот резво спрыгивает на ноги прямиком с седла по другую сторону от него – северянин ухмыляется. - Пригляди за ним, - говорит король, снимающему узду с жеребца нефилиму, который коротко кивает. – Не забудь сменить одежду, иначе заболеешь в самом начале зимы – это не сулит ничего хорошего. - Не знал, что Ваше Величество столь суеверен, - высказывается Мин, ероша голубые мокрые пряди. - Я верю лишь в то, что действительно случалось однажды, и что до сих пор имеет возможность повториться, - отвечает Чонгук со слабой улыбкой, что кажется Юнги не такой, как раньше, она не натянута, не фальшива, но в ней нет и доли радости или той же частой насмешки. Мин вслед уходящему мужчине глядит, к которому тут же подходят несколько дворцовых стражников, становясь по каждый бок от него. Омега губы растягивает, слова альфы отнюдь не поняв, схватив поводья, направляя коня прямиком в конюшню. У Юнги в голове пустошь без единой мысли в голове, но почему-то лишь одно каждый раз повторяется: “Склоняюсь тебе верить.”