***
Юнги не знает, какой сегодня день по счету, сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз виделся с Джином, уверен лишь в том, что для них обоих этот промежуток длиною в вечность, а формой своей в замкнутый круг, который разорвать ранее не хватило бы сил. Расстояние между ними ощущается целой пропастью, через которую не перейти даже по опасному и старому мосту, будто его сожгли, а пепел подобрал знойный ветер, вот только того даже выстроено не было. Мин буквально падает на деревянный пол под собой, упираясь взмокшим затылком в прохладную каменную стену прачечной; рукава рубахи закатаны по локти, кожа еще влажная, но высохшие участки уже неприятно стягивает из-за мыльного раствора, в котором тот чуть ли не плескается от зари до зари, стирая белье. Юнги шмыгает, морщась из-за неприятного чувства и того, что тут и без того дышать нечем, а теперь ему это дается с немалым трудом; пальцами, с которых еще стекает несколько капель воды, касается кончика носа, не задумываясь, прикрывает шею воротом посильнее, потому что в комнате все же достаточно прохладно. Омега пытается думать о брате, о том, что произнести первым наравне со своей же ногой, перешагивающей порог их лачуги, но перед глазами образ лишь северного короля - мужчины, лед в глазах которого за жалкие секунды сменился целой чертовой галактикой, в которой слишком много всего неизведанного, и теперь тот думает, что не все в ней столь ужасное и опасное. Прячет лицо в изгибе рук, вспоминая то, как теплые, бóльшие в размере ладони хрупко держали его запястья в своем плену, из которого, признаться самому себе сложно, освобождаться не хотелось, а он буквально слышал биение сердца в крепкой груди, потому что находился слишком близко. В ушах все еще немного рокочущий на последних слогах голос, который что тогда, что сейчас, вибрацией отдает по его коже; дыхание, его дыхание, что с собственным совпадало ритмом. Из раздумий выбивает новое и более громкое хлюпанье носом, которое контролировать на данном этапе уже не получается, а так же корзина с огромной кучей выстиранного белья, которую поскорее бы развесить. Юнги посильнее впивается ногтями в плетенную тару, выходя кротчайшим путем на задний двор замка, где и полагается развешивать стирку. Мин щурится от яркого высокоподнятого солнца, которое не спешит усердно прогревать землю; смотрит на небо, на котором лишь пара белых облаков, размеренно бегущих по его просторам, не подгоняемые резвым дуновением. С ветки на ветку во всю перепрыгивают птицы, то летая друг за другом, то останавливаясь, чтобы начать свою прекрасную песнь всевозможными голосами. Омега на миг забывает о том, что руки уже изнывают от непомерной тяжести мокрых тюлей, когда перед глазами длиннющая черная грива Августа, за которую сам цепляется худощавыми пальцами, а дальше - белые просторы, контрастирующие с темными высокими елями, пока снег хлопьями сыпется, растворяясь на бледной коже за жалкие секунды; белые просторы, которые даже тогда не спасали его от мыслей о Чонгуке, придерживающим его верхом на своем коне за талию слишком хрупко, но уверенно надежно. Он обещал себе злость и желание мести. Он клялся быть с братьями до самого конца, не смотря ни на что. Именно потому омега сейчас разглядывает маленькие ладони, в складках белого постельного белья, без возможности вновь смахнуть каплю пота со взмокшего лба, и полным осознанием того, что оплошал. Мин вздрагивает из-за сильного ветра, который лишь на мгновение проносится сквозь него, напрочь желая сбить с ног, когда слышится гул из разных голосов, но больше там все же звонкого ржания лошадей. Юноша выпрямляется, ладонью убирая взмокшие голубые пряди с лица, чтобы те не мешали разглядеть то, что творится вокруг - альфа на буром скакуне в сопровождении западных воинов аллюром направляется к царским конюшням. Даже через мутную пелену, что так сильно мешает видеть ясно, не сложно понять, кто именно вернулся в Ларрэн, ведь только один из троих королей всегда лично наведывался в задворок дворца. Юнги спешно делает несколько шагов назад, когда наездники ветру вдогонку проносятся рядом с ним, пока сам замечает лишь развевающиеся алые волосы и того же оттенка на тон темнее накидку. Омега никогда не станет отрицать свою неприязнь к Чон Тэхену, которую они на двоих делят в совершенно равной степени, как стрелки, что поочередно пронизывают наконечниками стрел не выделенную цель напротив, а друг друга - эта красная точка у каждого из них на лбу, но так же не станет отрицать и то, что обратиться он может лишь к нему. Именно потому нефилим шагает в сторону конюшен, оставив остатки белья дожидаться его в корзине. В уши бьет низкий, хриплый, но совсем не задорный, каким тот бывает обычно, смех короля запада, который о чем-то переговаривается со своим северным конюхом, который уже за поводья удерживает его неусидчивого коня, переливающегося на солнце теплой бронзой, успокаивающегося только из-за поглаживаний ладонью своего господина. Мин не может не внюхиваться в запах пьяной вишни, что совсем на нее не похож, отдает всецелой горечью на кончике языка, раздражая даже стенки гортани, от чего кашлять хочется все сильнее и сильнее. Он слышит все еще его смех, видит подергивающие плечи и даже то, как веки его складываются полумесяцами, но ощущает лишь безграничную усталость, а не ту задорность и извечную насмешку, казалось бы, над всем миром, чтобы уж не мелочиться. Тэхен, разворачивается, услышав довольно тихий стук ботинок по лишь заростающей буйной травой земле, увидев сначала слипшиеся от воды голубые волосы, а лишь потом того, кого угораздило с ними на свет родиться - омега стоит всего в метре-двух, глядит на него в упор, подозрительно молча. Чон впервые разглядывает на чужом лице замешательство, когда юноша наспех кланяется, после чего обтягивает закатанные ранее рукава, натягивая те по самые кончики всех десяти пальцев обеих рук, то ли от волнения, то ли от прохлады. Альфе хотелось бы съязвить, напомнить омеге о том, что рабочее одеяние подходит ему куда больше, чем царские дорогие шелка, но он лишь наклоняет голову слегка вправо, сощуривая на нем свой взгляд. - Стоило мне прибыть в Ларрэн, как тебе сразу понадобилось испортить мне настроение одним своим видом? - спрашивает Тэхен из-за слишком долгого молчания, обводя юношу взором, полным презрения, дополняя свой образ хмыком из-за всей промокшей одежды. - Стоило привести себя в порядок, прежде чем показываться мне на глаза. - А мне казалось, что именно такой мой вид придется Вам по душе намного больше, Ваше Высочество, - делает реверанс, придерживая края грязной длинноватой на нем рубахи, видя то, как альфа едва ли не прыскает в кулак, ведь уголки губ предательски ползут все же вверх. - Что же в тебе такого, чего я так усердно не замечаю? - подходит ближе, обхватывая подбородок Юнги слишком крепко, что выбраться даже с усилием не получается. - Твои глаза, - проговаривает, вжимаясь ногтями в нежную кожу, когда юноша пытается уйти от его хватки; разглядывает зрачки, солнечным светом охваченные, помня как в тот день они переливались лишь бронзой, - помню, как обещал оставить вместо них лишь пустые глазницы. - Но не смогли исполнить данное мне обещание, - отвечает Мин немного опешив от такого поведения со стороны короля запада, который сейчас даже пугает не слабее того, которого он впервые встретил в Орланде; удивляется больше тому, как пальцы разжимаются, а на лице мужчины снова непринужденная и легкая улыбка. - Всего лишь изменил свое решение на твое благо, - говорит бархатным и низким тембром голоса, немного отходя, переводит взгляд алых глаз на безмятежное небо над головой, - за что и по сей день жду твоей благодарности, и желательно, на коленях, - ухмыляется альфа на неприкрытое фырканье юноши с голубыми волосами. - Вижу, ты все же решил прислушаться к моим словам, что ранее счел за дурость? - Не понимаю, о чем Вы, - проговаривает Юнги, когда внутри все скручивается в совершенно тугой узел, который, кажется, и не распутать более, так и будет приносить боль при малейшем движении, а в случае его, с каждым вдохом. - Не строй из себя столь несмышленого, - немного посмеивается Тэхен, и смех его совсем хриплый, без прежней звонкости. - С тебя слишком никудышный лжец, бывший принц, - добавляет Чон, пока омега перед ним лишь сильнее хмурит светлые брови в переносице аккуратного маленького носа. - Ты нашел себе опору, последний утес, возвышающийся над абсолютной пропастью, тогда, когда я думал, что ты в бездне пропадешь, разобьешься как фарфор о горскую породу на самые дребезги, - говорит куда тише и вкрадчивее, - которых впредь вместе собрать не удастся даже богам, когда тем наскучит неизменчивый вид из-за облачных вершин. - Каждый раз я не могу понять Ваши мысли, - отвечает Юнги немного приглушенно, словно весь голос сошел на нет, сорвался до хриплых и мало разборчивых слогов. - Ваши слова звучат то ли с угрозой, то ли с заботой. Вы прорицали мне смерть, но сейчас рады, что я не сломался и стою перед Вами таким, каким встретили меня впервые, - проводит языком по тонким сухим устам, ведь те так и норовятся буквально порваться на еще одно малейшее растягивание губ. - О чем же Вы думаете, Ваше Высочество? - Что мне стоило убить вас, - звучит от мужчины со сталью, и омега ощущает, как кожа покрывается неприятными мурашками, когда в червленых зрачках мелькают искры. - Вы несете за собой слишком много перемен, и я не могу предугадать то, к чему они в конечном итоге приведут, - хмыкает Чон, мгновенно поднимая уголки в улыбке, пока юноша не успевает за его сменой настроения. - Потому тебе предпочтительней доказать мне, что все, что делается, оно лишь к лучшему. Мин смотрит на то, как альфа суживает на нем свои алые глаза, в которых теперь плещется во всю усталость, но с яркими золотыми бликами чего-то слишком светлого. Омега молчит, потому что во рту слишком сухо, и, кажется, что ни одно слово произнести просто не удастся, вырвется стыдливым кряхтением. Король запада подзывает к себе слуг, которые трепетно стягивают с его плеч тяжелую багровую накидку, а сам разминает, очевидно, затекшую после долгого времени езды шею, направляясь в южное крыло дворца. - Скажите мне последнее, - Юнги видит, как нефилим замедляет шаг, оборачиваясь к нему совершенно не без негодования, лишь с любопытством, жестом приказывая страже остановиться следом. - Он влюблен? - король красной розы удивленно округляет алые, цвета того же цветка или же рекой текущей крови, глаза, чтобы после сузить их посильнее на лице омеги перед собой. - Ким Намджун, - немного мнется, грызет тонкие губы до больших трещин, - он действительно любит моего брата? - Не удивлюсь, если даже больше, чем тот его, - посмеивается Тэхен искренне, немного помахивая ладонью в разные стороны. - Намджун не тот человек, который станет шутить в подобном роде, чересчур ответственный, вот только, - хитро щурится, склоняя голову немного к плечу, от чего его багровые пряди спали на лоб. - Я думал, что ты не о нем. Альфа всего несколько секунд рассматривает Юнги, который замер и даже не хмурит светлые брови в переносице, кажется, что даже впервые не ответит ему колкостью. Для омеги этот пронизывающий, словно стрелы наконечник взгляд длится часами, что вот-вот за спиной у него начнет заходить солнце, а тьма окрашивать небо в черный, не спеша, допуская разводы. Ухмылка тонких, очерченных четким контуром губ, слишком язвительная и самовольная. Мужчина хмыкает, поднимая лишь один уголок своих уст еще выше вверх, больше не останавливаясь на пути в собственные покои, видимо, желая вдоволь отдохнуть, зная прекрасно, что этого отдыха он лишил одного не полюбившегося ему омегу, волосы которого цвета утренней небесной глади, что ночи настигнуть еще по неизвестной причине не удавалось - долго ли ему осталось?***
Мин не чувствует рук, что, кажется, стерты от тяжелой работы чуть ли не в кровь, кожа неприятно стянута, местами покрылась коричневой корочкой, зато приятно пахнут мылом, а не лошадиными испражнениями, и забыть бы стоило, что расчесывать длинные гривы приятнее, чем отмораживать пальцы в ледяной воде часами. Ноги того будто не держат, уже полусогнуты в коленях, говоря прямо, что им осталось совсем не долго, не уверен омега, что прежде уставал до подобного состояния, когда истощены тело и мысли, тогда, когда в них панствует анархия, когда у всякой думы свое право голоса, когда каждая последующая кричит громче предыдущей. Юнги лбом упирается в ветхую деревянную дверь, молясь, чтобы та лишь скрипа не издала, и та, кажется, впервые к нему прислушается. Он дышит тяжело, вдыхает дважды, выдыхая спешно единожды, ведь в груди тяжело, что-то в легких оседает далеко нелегким весом. Нефилим виноват: его импульсивность, столько стараться ее в узде держать, чтобы в миг один спустить словно голодных и разозленных псов на того, кого оберегать от этого обязан - от себя оберегать. Юнги захватывает побольше воздуха и вовсе не из-за того, что носом шмыгает все больше и больше, что дышать мешает нещадно, наконец, решившись толкнуть дверь раскрытой ладонью. Джин оборачивается в ту же секунду, таращась на него своими округленными лиловыми глазами с примесью серых озерных туманов, чтобы одними пухлыми устами имя его в эфире обвести, чтобы чуть не споткнувшись бежать ему навстречу, казалось бы, вечность, пока на деле несколько не широких шагов. Мин задерживает выдох в груди, в которой все то тяжелое, все то на него давящее растворяется немыслимо поспешно настолько, что к чувству легкости прежней привыкнуть становится немыслимо непросто, но вот к теплу его тела, его немного дрожащего и трепетного - чересчур безусильно. Юнги непроизвольно комкает ткань рабочей рубахи на хрупкой талии брата, обвивая его в ответ сильно и так, чтобы больше не доводилось отпускать, так, чтобы отпустить уже было невозможно и никому неподвластно. - Жизни мне не хватит у тебя прощения просить, - произносит старший немного сдавленно, когда слезы подкатывают к уголкам его век без разрешения и даже жалкой мысли, стоит на спине ощутить родные теплые ладони, прижимающие ближе и ближе, чтобы впредь расстоянию между ними не было и места, чтобы оно между ними стало немыслимым, - но я не одну на него потрачу, клянусь тебе, Джинни. - Мне достаточно только моего ласкового имени с твоих уст, - отвечает младший, зарываясь носом в приятно пахнущие мылом и кристально чистой водой волосы цвета утреннего неба, понимая, что без них небесной глади над головой у него доселе не было, помнит лишь темные вечера и затянутый серой мглой горизонт. - Это я во всем виноват, не стоило мне скрывать от тебя то... - ...что ты отдал свое сердце деснице империи трех роз? - заканчивает за него Юнги, замечая, как вмиг погас нефилим в его руках, как мурашки по телу его табуном прошлись, а потому лишь обнимает того крепче, в шею ему упираясь, дыханием горячим опаляя. - Я рад, что ты нашел того, кого считаешь такой ценности достойным. - Ты же шутишь? - спрашивает Джин чересчур звонко голосом своим бархатным и приятным настолько, что веки прикрыть хочется до ровных дуг, немного отходя от брата, смотрит на него удивленными зрачками, в которых фиалковое поле уместилось полноценно, а между ним бродит-ходит непроглядная и завораживающая мгла, в которых неверия полным-полно. - В моих словах ни капли лжи, Джинни, - обхватывает его лицо обветренными шершавыми ладонями, чтобы улыбнуться искренне-искренне самыми уголками нежно-розовых губ, что все изранены собственной нервозностью, - но знай, что стоит ему его разбить, как я сделаю все, чтобы он прочувствовал прелести Преисподней еще при жизни. - Не разобьет, не посмеет, - проговаривает Сокджин радостно и с таким облегчением, рассматривая зрачки, солнцем ярким охваченным, тягучее расплавленного золота. - Я корил себя за чувства так неистово, боясь совершить ошибку, боясь, что их признания мною и станут той ошибкой, что станет для меня последней, ведь большей совершить будет уже не под силу, - немного трепетно продолжает, голос его дрожит и срывается на звонкие фальшивые ноты на отдельных слогах, когда он лишь сильнее жмурится, ощущая родное тепло рук на своих щеках, - но рядом с ним, - прикусывает пухлые губы, видя во взгляде напротив лишь поддержку и понимание, лишь обещанное "навсегда и навечно". - Рядом с ним я чувствую себя совершенно правильно, будто так и должно всегда было быть. - Значит, должно было, - отвечает Юнги с легкой улыбкой на тонких устах и такой яркой, что слезы начинают скатываться вдоль красивого лица, а старший их пальцами узловатыми подбирать. - Значит, так правильно. Нефилим целует юношу в кончик покрасневшего носа, успокаивая и прижимая к себе ближе-ближе, чтобы навсегда, чтобы так, как правильно абсолютно так же. Мин не имеет и малейшего понятия, как принять того, кого обязан, чувствуя на себе огромную ответственность, чтобы достичь взаимопонимания с альфой, выбранным его младшим братом, но он приложит для этого все усилия, ведь в конце концов, как бы омега не думал, Джин никогда не принимал неверного решения - исключений тому не бывать.***
Ноша становится тяжелее, становится увесистее с каждой каплей крови, стекающей вдоль острого лезвия меча, с каждой отнятой жизнью, добавляющей хвороста и в без того бушующее в безумстве пламя под будущим адским котлом, в который впоследствии суждено угодить, но, как на грех, в сердце Тэхена не место вере, а телу его никогда не быть храмом божьим - слишком безбожен, чтобы следовать десяти заповедям, и чересчур грешен, чтобы начинать. Альфа уже давно передал нелегкую накидку слугам, но вес ее на собственных широких плечах ощущать не перестал, та сдавливает, к подолу склоняет, но у него нет и права ее прихоти покоряться. Его добивает усталость, на веки его монеты золотые одну за другой укладывая: первая, вторая, третья... - теряется баланс, и те со звоном дорогого металла на землю валятся, но никто не запрещал пробовать еще раз. У мужчины все еще на губах мимолетная улыбка светится, но, на самом деле, та просто на лице его застыла, во времени потерявшись; он никогда себе не признается, что появление трех омег в империи Флорес, трех омег, потерявших и дом, и счастье, жизни желание, смогут их воссоздать там, где всего того и отроду не было: ни начала, ни жалкой мысли. Чон с раннего детства умел замечать малое, умел видеть скрываемое, и не важно совершенно, нарочно или же по незнанию - видел слишком многое, чтобы, казалось, предсказывать и их последствия, но прорицание не оказалось в числе его талантов. Тэхен проходит в главный зал медленно и вальяжно, широкими шагами направляясь к стоящему к нему спиной альфе, разговаривающим с одним из самых богатых торговцев Дамона, который, узнав своего короля алой розы, кланяется низко и почтенно. У Чонгука на лице ни удивления, ни радости неожиданной встречи, а у нефилима в глазах алых бесконечные реки крови, пока в его тьма, не страшащаяся и океанов. Он взмахивает ладонью, лишь слыша краем уха, как все слуги и собравшиеся ранее купцы засуетились, покидая просторные покои по приказу Его Величества наместника запада. - Ради приличия мог бы сыграть изумление, - проговаривает Тэхен голосом грубым и низким, что из самых глубин походит, похождением своим именуя морские пучины, когда у брюнета на губах его в меру пухлых появляется легкая улыбка, - из-за отсутствия театрального мастерства, я бы не отнесся к тебе столь критично. - Если твои насмешки не считаются той самой критикой, - отвечает Чонгук мягко, но спокойно, рассматривая родные за годы острые черты лица и ровные алые волосы, ощущая, как в воздухе витает горький аромат алкогольной вишни, - то, боюсь представить, что может быть хуже. - Ты знаешь причину моего приезда, - звучит следующее, от чего улыбки обоих стремительно меркнут, исчезают, во тьме вездесущей растворяются, холодом на мрамор осыпаются, - Чонгук. - Ничего от тебя не скрыть, - с напускным смешком проговаривает король севера, присаживаясь на мягкие подушки за спиной, - но и сам ты скрывать не умеешь. - Что есть, того не миновать, - отвечает нефилим, присаживаясь напротив, пока альфа разливает им вино из золотого кувшина. - Тебе не стоило его отпускать, - продолжает немного спешно, рассматривая в глазах, ночи беззвездной и безлунной чернее, печаль и волнение, волнами среди вод темных плещущимися, - стоило ему отказать, - альфа слушает его внимательно, взгляда своего не отводя, - отговорить от поездки в Суран. - За время ни разу там не было восстаний, сейчас же воцарилась переменчивая смута, - говорит Чонгук, в голосе его сталь смягчается истинными переживаниями, - неужто боги их и вправду что-то да и ведают, - рассуждает брюнет с невеселой улыбкой на сосредоточенном лице, слыша все еще тон его спокойный и ровный, тон короля белой розы перед самым отъездом, что эхом в его голове проносится. - Ты и сам понимаешь, что Хосоку это необходимо, - ларрэнец на брата названого не смотрит, глаз не поднимает, видя лишь искреннюю полуулыбку на пухлых в меру губах и взгляд, искрящийся солнечными бликами, что впервые среди песчаной бури видны стали, когда видел наместника юга в последний раз. - Это было решением, а не просьбой, мне было нечему отказывать. - Этот омега значил для него многое, хоть и невечное, - вещает Тэхен, отпивая глоток вина, которое сушит горло до хрипотцы на некоторых слогах, от чего бокал свой отставляет, горечь осознания и принятия на языке неприятно жжется. - Он был его опорой слишком долго, чтобы потеряв, сломаться сродни тому, кого от этого всеми силами беречь и пытался, - вспоминает лицо прекрасного юноши, собственноручно лишившего себя жизни, что тому стала впредь лишней. - Без него мы бы потеряли его еще в Суране, потому что не смогли бы спасти, как бы не пытались. - В чем-то наше бессилие переходит всякие границы, - отвечает Чонгук, укладывая широкую горячую ладонь на плечо нефилима, - наше всесилие не столь могущественно и дальновидно, - сжимает пальцами смуглую кожу через плотную багровую ткань, на лице того, кого братом назовет без раздумий, видит легкую улыбку очерченных ярким контуром губ, за которую, кажется, готов отдать слишком многое, чтобы только та неизменчивой оставалась. - Теперь он справится, у него есть тот, кто не просто опорой ему стал, а целой вселенной, бездне темной в которой не место, - говорит имен не называя, прекрасно зная, что Чон понимает о ком идет речь, - ее там не найти, - сам уголки уст к верху тянет, когда Тэхен рукой своей сжимает его. - Он не даст ему сломаться. Король алой розы альфе верит, устам его доверяет, а словам навечно внимать будет, но что-то внутри его самого беснуется - прорицание никогда не было в числе его талантов, но пытаться им стать не прекращало.