***
Проходит пара недель с самого чёрного дня в биографии Мин Юнги и на день меньше со второго по чернушности. Намджун тогда хорошенько поездил нерадивому хёну по мозгам, отчитывая как ребёнка (сыночка), и очень радостно, что они не сделали это с его мозгом напару с Сокджином (групповые мозгоебательства пережить гораздо труднее). За это время не многое меняется. Юнги по-прежнему ворчит-бурчит и чуть что плюётся огнём, но теперь только в привычных квадратных метрах, куда самолично себя и заточил. Он почти смиряется с прозвищем «принцесса», ответно называя Намджуна «благородным рыцарем», когда тот пытается вызволить его из «башни». По части капризности и вредности Юнги переплюнет любую сказочную красавицу, а вот Джун явно ошибся сказкой, ведь уже давно повенчан со своим избранником (Джин затмит любую принцессу по многим другим критериям). Необъяснимо, но факт: Намджуна в жизни Юнги становится очень много. Он приходит чуть ли не через день. Иногда они смотрят фильмы, по-дружески перекидываясь комментариями, иногда Джун затягивает свою любимую волынку с нравоучениями о том, что «хён, ты же взрослый!», и ему хочется всечь. Но это становится обычным и, возможно, без этого их взаимодействия станут попросту скучными. Кажется, все убеждения о прогрессирующей асоциальности летят коту под хвост. Но даже так не всё всегда гладко. Тот же Намджун в пылу спора сгоряча как-то ляпнул: «А потом твоим соулмейтом окажется доставщик пиццы!», и Юнги психанул. Дело чуть не кончилось стоматологической клиникой, для обоих. Кроме этого Юнги строчит агрессивные тексты, всё чаще зарифмовывая матом, и много, очень много спит. Словно за двоих. Майская спячка — нечто новое, невиданное в природе, но Юнги бессовестно это использует и постепенно доходит до того момента, когда просыпается поутру с первыми лучами небесного светила и не испытывает раздражения к своей судьбе. Ебись конём, будь что будет. Пусть, думает он, это будет доставщик пиццы. Может, халявные «три сыра» будут по субботам к киношке перепадать. А потом он смотрит на метку, вздыхает и решает, что ему ещё нужно время.***
Лениво ковыряя палочками салат, Чимин косится в сторону зубочисток и размышляет, смогут ли они удержать его настойчиво смыкающиеся веки в раскрытом состоянии. Мультикам, конечно, доверять не следует, но всё же… После двух пар проснуться толком так и не удалось, а в ожидании ещё одной вовсе хочется лечь ничком и не отсвечивать. Усталость копилась в нём неделями. Её так просто уже не отоспишь. Хоть прям в тарелку ложись и храпи. Короче, и лампа не горит, и салат не жуётся. — Хэй, Чимин-а! Он вздрагивает, когда к нему за столик, каждый с подносом, присоединяются Тэхён и Чонгук. Началось… — Парни, мне нужна минутка покоя, — тут же объявляет Чимин, поднимая ладони в примирительном жесте. — Можете сосаться на моих глазах, только ко мне не лезьте, прошу… Тэхён поджимает подбородок, выпучив губы уточкой, всем собой выражая недовольство таким ответом, и оглаживает воображаемую бороду. С видом великого античного мыслителя, как ему неоправданно кажется, он смеряет Чимина пронизывающим взглядом. Пропуская мимо ушей его просьбу, принимается загибать пальцы. — Ты закрываешь от меня двери в ванную и спальню на замок. — Чё? — вскидывается Чонгук, но остаётся полностью проигнорированным. — Ты носишь одежду с длинными рукавами, хотя тебе жарко. Ты невероятно быстр и силён, когда я пытаюсь тебя раздеть, — Гук издаёт второе нервное «чё?», но вновь в пролёте. — Ты бледнеешь, когда я рядом, а твои глаза нервно бегают, потому что ты что-то от меня скрываешь. И говоришь, что на меня у тебя нет времени… Ты почти не ешь и избегаешь меня… Сколько лет это будет продолжаться? Уж точно не семнадцать… — Тэ, заткнись, — почти молит Чимин. — …я знаю, кто ты! — басит Тэхён, и тут же добавляет наигранно тоненьким голосом: — Скажи, громко… В выдерживаемой для пущего драматизма паузе Чимину невыносимо хочется познакомить поближе свой лоб со столешницей. Он зажмуривается, предчувствуя неизбежное, и слышит вбивающийся в подкорку голос, с придыханием выдающий: — Соулмейт… «Бля-ять», — повисает на губах немым криком. Чимин думает, что он сильный, что он справится, он выдержит, и поднимает глаза. Сразу хочется спрятаться где-нибудь, позвать на помощь и долго хныкать, ибо такая лыба хитрожопого Тэхёна явно не сулит ничего хорошего. — Я прав? — скалится он. Краем глаза Чимин замечает недобрый взгляд Чонгука — неизменного подельника Тэхёна во всех дурацких заварушках. Он кажется чем-то расстроенным или даже разозлённым. И это так же не к добру. Чимин отчётливо понимает, что за последние недели уже прошёл все стадии принятия неизбежного: он злостно отрицал, люто гневался, пытался сторговаться, увязал в депрессии. И осталась лишь последняя — решающая. Принятие. Поэтому он вздыхает и устало кивает, подтверждая. — Так у тебя метка! Тэхён верещит что-то на ультразвуке, и Чимин искренне удивляется, как это возможно при басовитом голосе друга, и не менее искренне ужасается того, что теперь о его «маленькой проблемке» знает минимум половина универа. Завтра будет знать половина города. Конечно, не всё так плохо и есть возможность, что теперь желающих подкатить к нему станет меньше, ведь он уже кому-то предназначен. Но давайте смотреть правде в глаза: если раньше девушки, кокетливо хихикая, клубились вокруг в надежде приглянуться и соблазнить на отношения, то теперь они будут откровенно домогаться с вопросами, типа «Как ты думаешь, какая она?», «Она или всё же он?», «А что за слова?» и коронное «Как думаешь, вы влюбитесь с первого взгляда?». — Что там? — наконец, обратив на себя всё возможное внимание (студенты, конечно, были в шоке, но даже жевать начали медленнее, внимательно наблюдая за дальним столиком, словно новую дораму смотрят), Тэхён нависает, искрясь дьявольским пламенем в глазах. — Что? — удивляется Чимин, словно выходя из транса. — Эй, Чонгук! Младший, решив под шумок сделать пакость Чимину и радость всей столовой, мёртвой хваткой вцепляется в рукава рубашки непризнанного им хёна и со всей дури начинает его вытряхивать из одежды. Чимин сорвавшимся с ветки котёнком, вскрикнув, плюхается на пол, но — не пальцем же деланный! — в футболке и с пластырем на интересном месте. И, решив порешить своих долбанутых дружков чуть позже, улепётывает к дверям. И был таков.***
Юнги бродит невесомо по чёрно-белым клавишам, едва касаясь гладкой поверхности кончиками пальцев. Он даже не извлекает ни звука из своего синтезатора, но память любезно напоминает, как звучит та или иная нота. Сейчас он не решается играть, опасаясь сфальшивить. И вот всем бы бояться, особенно герою-одиночке — Намджуну. Тот что-то хрипуче напевает, копошась в холодильнике, и особо высокие ноты бьют по барабанным перепонкам. И в этот момент становится немного очевиднее, на какой почве они со своим парнем сошлись. И это опять наводит на размышления. Юнги не скрывает, что ему диковато и непривычно впускать кого-то чужого в свою жизнь. Родня для него всегда была лишь на уровне «мы с тобой одной крови», и особо тёплых чувств, помимо благодарности за своё рождение, он не испытывал. С приятелями проще — чужие люди, с которыми можно в любой момент разойтись своими дорожками, если не сошлись характерами. А вот тех, кто вещал о симпатии, попутно пытаясь пробраться ему в трусы… Юнги банально их не понимал. Пытался поначалу, типа, они же что-то в нём находят, пытаются за него зацепиться и удержаться рядом, но… всегда односторонне. По возможности он даже старался не водить своих пассий на личную территорию — в свою квартиру. И если партнёр не мог обеспечить площадь для одноразовых утех — «пардон, дело не в тебе». Юнги непривычно заморачиваться. Или это просто отговорка. Но в общем и целом остро встал вопрос: сможет ли он сойтись с тем, кого подобрала ему Судьба? При желании, конечно, Юнги может понравиться тому парню (ну, или девушке, как-то уже не важно), и, в общем, не слишком-то он привередливый в людях (но это наглая ложь)… Причины для его неуверенности были, и были не надуманными. Оказывается, со слов Намджуна, какое-то малоизвестное исследование доказывает, что соулмейт — это не один-единственный, на все сто процентов идеально (тютелька в тютельку) подходящий человек. У него тоже будут свои загоны, свои сложности и своя жизнь. А самое главное, что такой человек может быть не одинок и так же не рад своему «счастью», что весьма логично. Но блять. Юнги чувствует себя немного обманутым, ведь это весьма и весьма приятно — думать, что кто-то в этом мире родился специально, чтобы стать для него идеальной парой. Даже тут облом. Это будет просто человек, с которым, может быть, будет максимально комфортно, если сходу не наломать дров и не отвернуть его от себя. Не факт, что при встрече будут звучать фанфары и ангельские голоса, как не факт и то, что «меченые» вообще сойдутся. Там всё сложно и запутанно. Тригонометрия и то проще. Короче, рукой Судьбы его не ласково по волосам погладили, а отвесили подзатыльник. Не факт, что у них будет хотя бы четверть той симпатии, которой при встрече искрились НамДжины. И, может быть, совсем чуточку Юнги им завидует, но не признает никогда. Вот ещё. После того, как Намджун мимоходом, рассуждая вслух, рушит ему хрустальные мечты (даже это сломать умудрился), Юнги отказывается от социальной жизни напрочь и просит подсовывать ему пиццу под дверь до тех пор, пока опасность не минует.***
— А-а! — раздаётся эхом по коридору. — Айщ, Чимин, какого хрена? Сжавшийся в раздевалке комочек неловко вошкается, подавая признаки жизни, и поднимает голову, щурясь на включенный свет. — Хоби-хён? — А кого ещё ты ожидал увидеть? Фею Динь-Динь? — Хосок смеётся над своей же шутеечкой, но, не получая от младшего отклика, тут же затихает и смотрит обеспокоенно. — Ты тренировку прогулял уже, переодевайся и в общагу иди. Чего плинтус попцом греешь? — Хён, я так устал… — выдыхает Чимин, затылком утыкаясь в холодную стену. По оголённым рукам и спине пробегаются неприятные мурашки, и он вздрагивает. — Чё? — Хосок фыркает и издевательски ухмыляется. — Что, малой, не тянешь? Слабо? Чимин поднимает на него откровенно злой взгляд, но тут же утыкается лицом в сложенные на коленях руки и вздыхает. Хосок удивлённо вскидывает брови и, недолго думая, присаживается рядом. — Что, даже не скажешь, что хочешь меня за такое прибить? — он старается говорить он как можно беспечнее, но в интонации очевидно сквозит озабоченностью. А когда Чимин отвечает лишь молчаливым мотанием головой, волнение лишь усиливается. — В чём дело, Чимин-а? Я тебя так загонял? — Да нет, Хоби-хён, — Чимин берёт себя в руки, и его улыбка почти даже не выглядит вымученной. — Дело не в тебе. — Боже, Чимин-а, — Хосок нервно смеётся, пихая его плечом, — звучит так, словно это признание… — Но я люблю тебя, хён, — совершенно спокойно признаёт Чимин и переводит взгляд, глядя в упор. — Ты классно танцуешь и иногда угощаешь меня обедом, — говорит он, шкодливо улыбаясь, после немного мрачнея. — А ещё… ты не ушёл. Спасибо за это. — Ты признаешься сам или я буду пытать? — интересуется тем временем Хоби. — Скажем, двести прогонов нового танца… — Двести?! — Чимин подскакивает на ноги и возмущённо сверкает глазами. — Хён! Тот смеётся, поднимаясь следом, и ободряюще хлопает Чимина по плечу ладонью. — Не дрейфь, мелкий, прорвёмся! — Даже, если… у меня метка появилась? — бормочет Чимин с досадой, выставляя наклеенную утром «печеньку» напоказ. Хосок отшатывается, словно на подогнувшихся ногах, и смотрит с немым — не надолго — восторгом. Чимин мысленно отмечает, что Хоби-хён и Тэхён чем-то немножко (дохрена) похожи. Например, своей запредельной шумностью в выражении эмоций, доступом (нездоровой тягой) к телу Чимина, а так же почти детской искренностью. — Увау! — вопит Хосок на весь корпус. — Обалдеть-ничего-себе-вот-это-да-я-так-рад-круто-невероятно! — выдаёт он со скоростью пулемётной очереди. — Я не покажу! — заранее предупреждает младший, пряча на спину самое сокровенное, и смотрит выжидающе. — Личная жизнь, эх… — с досадой вздыхает Хосок. — Но если я вдруг застану тебя в душе, то… — и двигает бровями. Чимин дует губы, но улыбка так и просится.***
Так и не коснувшись инструмента, Юнги дожидается Намджуна, и сам вовлекает его в разговор. — Клуб уже отремонтировали? — внешне лениво, но с замиранием сердца интересуется он, плюхаясь на диван. Джун ставит на столешницу две банки пива и швыряет старшему пачку чипсов. — Не, хён, там вся проводка сгорела кхуям, а сцену проломило упавшей балкой. Пачка вскрывается с особой жестокостью, голыми руками, и несколько крошек трагично падают Юнги на штаны и на диван. Намджун отслеживает действо и вздыхает. — В самом деле, хён, — и именно так начинается большинство их бесед, — неужели кроме клуба ты больше ни чем не интересуешься? Юнги фыркает, складывая руки на груди. Джун, строящий из себя заботливого «папочку» кажется лишь ленивой пародией на оригинал. — Это не совсем твоё дело. И, нет, я кое-что записал из наших текстов и отправил в пару агентств. Жду результата. — Почему мне не сказал?! Намджун выпучивается оскорблённо, на что Юнги лишь глаза закатывает. — Зачем заранее обнадёживать? — Ну и подумаешь. Я почему-то был уверен, что без моего пинка ты вообще ни на что не решишься, — булькает Джун, отпивая из банки, и вдруг тянет игриво: — Слу-ушай, может, тебе волосы покрасить? Так сказать, подготовиться, навести марафет. Часики-то тикают. Неровен час, припрётся твой принц, потыкает пальцем в сломанный звонок и от безысходности постучит в дверь. А там ты — хмурый и недовольный, в застиранной футболке. Он же тебе пиццу в руки сунет и уйдёт, слова не сказав! А будь ты при параде — он сразу на одно колено, и будет тебе счастье! Внимательно выслушав, Юнги прищуривается и звонко бряцает банкой по столу. — Возможно, — угрожающим тоном начинает он, — мне стоит рассказать Сокджину, что пока тот петух в клубе подкатывал ко мне свои яички, тебя куда-то сдуло попутным ветром? Намджун бледнеет, сливаясь цветом со стеной. Юнги внутренне ликует. — Я просто встретил друга. Ничего такого, — говорит Джун дрожащим голосом. Оправдывается. — В самом деле? — хмыкает Юнги; реакция его забавляет, но и на размышления наводит. — Это будет официальной версией пока ты не будешь меня донимать. По рукам? Намджун трёт ладонью лоб и кивает. Баранья упёртость в Юнги не знает границ, а он упрямо зовёт её целеустремлённостью. Переубедить, жаль, некому. — И, кстати, я всё ещё жду приставку! Дружба, думает Юнги, это когда у обоих есть рычажки давления, но вы ими толком не пользуетесь.***
Спустя полчаса беседы по душам Чимин дожёвывает своё диетическое блюдо и признаёт: Хоби-хён — лучший из людей, что его окружают. Чимин доверительно ведает, как неуважительно с ним обходятся, как утомил с постоянными придирками по поводу и без препод по философии, как сложно даётся одна из связок в танце, и как тяжко осознавать то, что где-то в мире для него существует идеальный (но это не точно) человек. Понимающе улыбаясь, Хосок слушает всё это и вставляет забавные комментарии, разряжая скопившееся напряжение, а после треплет опустошённого младшего по волосам и обещает помочь всеми силами и средствами, что у него есть. — Знаешь, — раздумчиво говорит он, вытягивая через трубочку остатки шоколадного молока, пока они сидят на подоконнике на втором этаже, — у меня есть один друг… он старше тебя на пару лет, но ещё студент, — Хосок усмехается, еле зажёвывая так и рвущееся наружу «вечный студент». — Так вот, он ненавидит соулмейтов. Соулмейто-ненавистник. — Почему? — Чимин выпускает из губ трубочку и озадаченно моргает. — Спроси у него сам, — заговорщически шепчет Хоби и подмигивает. — И имя тоже. Я тебе скину его «ай-ди»… — Но, хён… Хосок вдруг смотрит мимо него, и на лице его в ужасе округляются глаза. — А теперь беги, Чимин, беги! Тэхён на горизонте! И Чимин бежит. По коридору и лестнице вниз, чуть не слетая кубарем, после прячется в толпе и, шмыгая носом, несётся наперегонки с ветром до общежития. Он даже согревается по пути. И запирается у себя. Немножко мирного времени он себе отвоевал.***
Если Намджун, вваливающийся без предупреждения в квартиру, становится чем-то вроде приложения, просто раздражающего своими уведомлениями, то Намджун плюс Сокджин, вальяжно переступающие через порог, как скример, выскакивающий на весь экран. Тяжёлая артиллерия прибыла, отмечает про себя Юнги. А ещё то, что друг его — каблук, каких поискать. И вот интересно, как отреагирует Джин, если ему сообщить, что его парень в последнее время завсегдатаем отирается на этой жилплощади? По-детски любопытно. Но, кажется, это слишком чётко читается по его ухмылке. — Держи, хён, — упреждающе произносит Джун, притискиваясь к Юнги вплотную, и в руки всовывает продолговатую коробку. — Держу слово, теперь она — твоя. И панически намаргивает правым глазом «сигнал сос». Мол, не пали, мне яйца дороги. И вот тут у Юнги подозрений становится в два раза больше, присоединяя к предыдущим. Но лезть в чужие взаимоотношения — не в его стиле и не в его интересах. Обойдутся. Не Юнги тут строит из себя охуенного психолога. — Ты здесь какими судьбами, Сокджин-ши? — он, если честно, даже не пытается звучать или выглядеть доброжелательнее, чего не скажешь об оппоненте. — Неужто по велению сердца? — Верно до последнего слова, Юнги-я, — Джин улыбается милейше, мимоходом стряхивая с плеча своей пары воображаемую соринку. — Как могу я отправить своего драгоценного Джун-и в логово беспощадного зверя в одиночку? Ага, думает Юнги, значит, зверем в логове нарекаешь ты меня, а в этом самом логове от тебя прячутся? И выдавливает такую гаденькую улыбочку, что Сокджин даже невольно давится воздухом. — Что вы, право, милые господа, на коврике придверном топчетесь? — говорит Юнги с усмешкой. — Раз уж припёрлись, шуруйте в комнату и располагайтесь. Ебану вам чайку. — Благодарю, Юнги-я, в пылу твоей гостеприимности только сердца людей согревать. Юнги на этот выпад не реагирует никак. Сворачивая на кухню, он искренне соболезнует своему любимому диванчику, ведь с каждым посещением его квартиры этой парочкой, в обивке всё больше прожжённых дырочек от искр, что летают меж ними. А ещё возникает стойкое ощущение чего-то гадко-слизкого, вроде розовых соплей, при сидении пачкающих одежду. Да и просто на них, таких дохера влюблённых, смотреть неприятно. Он же не в кино пришёл, чтобы в течение полутора часов наблюдать какую-нибудь романтическую лабуду. Но выбора особо не дают. Поэтому, внося в гостиную три кружки и пачку мятных печенек в зубах (чисто Джина позлить), он скидывает упаковку на стол и максимально презрительно тянет: — Фу, вы такие тошнючие, что у меня зубы сводит… — Мне казалось, — фыркает Джун, — что ты сам хочешь попробовать себя в роли влюблённого? — В самом деле, Юнги-я? — вдруг загорается Джин. — Я был о тебе худшего мнения. — Нет-нет, Сокджин-ши, верните плохое мнение на место. Я опять передумал.***
Когда Чимин выходит из душа, — благоухая чем-то цитрусовым, чистым, свежим и безумно расслабленным, — он не ожидает подлянки. Но, увы, подлянка уже ожидает его. — Прости-и, — ноет Тэ, окольцевав пояс Чимина руками и семеня за ним на коленях. Если сделать пару кружочков по квартире, то и полы мыть не надо. — Ну пожа-алуйста! — Ладно! — раздражённо гаркает Чим, тут же отшатываясь от резко вскочившего на ноги друга, и сглатывает нервно. — Ч-чего? — Утоли моё любопытство, — заговорщически шепчет тот, сокращая между их лицами расстояние до минимума. — Ким, мать твою, Тэхён! — Чимин пытается изо всех сил взять себя в руки, не поддаваться давлению и в целом вести себя как старший. Он же из них родился первым. — Ни чему тебя жизнь не учит… — Зато я миленький, — лыбится Тэ, тут же подтверждая свои слова незамысловатым эгьё. — Ну, что тебе стоит? Просто скажи, что там? Ну-у Чи-ими-ин-а! — Да не помню я! — не выдерживает объект мучений. — Отстань! — Как это — не помнишь? — хлопает глазами мучитель. Смотрит пристально. Недоверчиво. — Вот так, — нервно пожимает плечами Чимин и поджимает губы, отводя взгляд. — Я всего один раз прочёл и… мне не понравилось и… я просто забыл. — Врёшь! — парирует Тэхён с каким-то отчаянием, встряхивая Чимина за плечи. — Врёшь же! — Чистая правда. Нервные клетки надо беречь, а с вами, полудурками, это и так — миссия невыполнима. Чимин для пущей убедительности шмыгает носом, выпутывается их клешней Тэхёна, пока тот в недоумении косплеит столб, и, отсалютовав напоследок, запирается в своей комнате. Чимин не видит, но точно знает, что термоядерные таракашки, живущие в милой головке его друга, через спутник связываются с лунными кроликами, и на срочном консилиуме сообща продумывают план под кодовым названием «Что скрывает Пак Чимин?». Они усиленно этим занимаются, разжигая в глазах Тэхёна погребальные костры Чиминову спокойствию. Через пару часов ему приходит сообщение от Хоби-хёна, но оно так и остаётся непрочитанным до утра. Потому что Чимин впервые за долгое время высыпается не «куда», а по-человечески — с лёгкой ломотой в теле, еле разлепляющимися глазами и соплями. Ибо человек в майские плюс пятнадцать вечером, в одной футболке испытывающий жизнь на прочность целый день, иначе чувствовать себя и не должен.***
Не секрет, что есть такие тайны, которые не раскрывают даже самым близким. И это абсолютно нормально, если парочка таких есть у лучшего друга. Совершенно нормально и то, что он даже не думает как-то намекать на причины своей таинственности. Вот прям ничего необычного. Юнги никогда не относил себя к любознательным людям и никогда не совал нос в то, что потенциально лишь отнимало бы его свободное время. У него есть принципы, и им он безотказно следует. Один из таких принципов гласит: «Не забивай голову всякой хернёй», и Юнги послушно ему следует на протяжении двадцати одного года своей жизни. Однако, кое-что не даёт при всём желании ему покоя, и хернёй отчего-то не кажется. Они с Намджуном (кто бы мог подумать, что он опять здесь) смотрят какую-то дораму, пожёвывая пиццу. К слову, доставщик оказался левым типом, как и все предыдущие. Но он был страшненьким, так что к лучшему. Юнги заглатывает очередной кусок, спешно прожёвывая, и открывает рот, издавая привлекающий внимание звук. Мозг говорит: «ну, нахуй», и отключается. — Нам, слушай… Ты меня знаешь и… знаешь, как я не люблю в чужие дела лезть… — Юнги скрежещет зубами и заламывает пальцы, раздражаясь, и наконец не выдерживает, взрываясь: — Да блять! Намджун подскакивает и смотрит ошарашенно на него, зло сопящего. Юнги подходит вплотную и нависает, глядя сверху вниз. — Что у вас с болонкой? — гаркает. — Ты ему изменяешь? — Что?! — неожиданно громко пищит Намджун и выпучивает глаза настолько, что Юнги невольно подносит ладони к его лицу — ловить, вдруг вывалятся. Они смотрят друг на друга несколько долгих минут (у Юнги от неудобной позы затекает спина, а у Джуна — шея), мысленно переругиваясь витиеватыми матерными конструкциями, и завершает сие действие Джун, сильно пихая друга в плечо. — Схуяли? — басит. Юнги по инерции отшатывается и роняет кости на диван. Шипя и потирая копчик, он щерится сердито, но всё же заставляет себя успокоиться. Кряхтит с упрёком: — Почему ты сейчас не с ним? — Потому что, блять, сейчас я с тобой! — цедит Намджун сквозь стиснутые зубы. — А с тобой я потому, что ты — долбан. — О, — на секунду теряется Юнги. Он хмурит брови, глядя на сердитое лицо напротив. С чего бы Джуну злиться, если не виноват ни в чём? — Не потому ли, что в глаза ему не можешь смотреть? Думал, я не замечу? Намджун заметно смягчается и вздыхает так, словно он и впрямь отец, в который раз разочаровавшийся в поведении своего нерадивого сына. — Серьёзно, хён? — Просто ответь. — Ты же, вроде, не лезешь в чужие отношения? Юнги вздыхает поверженно. — Не лезу. Но и вы мне не чужие. Я, между прочим, тоже в ваши отношения вложился! И… может, мне надо знать… быть уверенным, что эта ваша «истинная связь», — кривится, — не пустой звук. — Ну, ты прав, — признаётся Джун с мягкой улыбкой. — Я боюсь ему проговориться. Каждый раз, когда смотрю на него, кажется, что эмоциями изнутри распирает. Как в первую встречу, но только сильнее… — О чём проговориться? — бурчит Юнги, с трудом переваривая эти тонны слащавости. Намджун смотрит на него внимательно, прикидывая, достоин ли его хён кредита доверия, и всё же поддаётся. Ему тоже хочется хоть с кем-нибудь поделиться своей замечательной задумкой. — Путешествие, — говорит, после делая паузу. — По Европе, — вторая попытка впечатлить так же тонет в глубине безразличных глаз. — Я уж подумал… — хмыкает Юнги. — И пожениться там, — торжественно завершает Джун. И вот, сука, подобрал же момент, когда Юнги отопьёт из банки. Ожидаемо, поперхнувшись, он закашливается и делает мученическое лицо. — Меня уже передёргивает и блевать тянет… — Вот влюбишься и насладишься в полной мере всеми прелестями, — хихикает Джун. — К слову, не хочешь быть шафером? — Уволь. Кажется, некоторые тайны лучше таковыми и оставлять, дабы не влипнуть в какую-нибудь сомнительную авантюру.