Да что ты знаешь о неловкости?!

Его толстовка размера на два больше, висит на чуть сведённых плечах широким полотном и собирается крупными складками на рукавах, прикрывающих кисти до середины. И если под ней что-то есть, то впору спечься, но румяная корочка — точно не про Юнги. Он сутулится, и Чимин наблюдает за нервозным подёргиванием его пальцев, что мнут ткань и вытягивают ниточки из пушистых прорезей на штанинах джинсов, сияющих голыми коленками. И щиколотки тоже оголены, тонкие такие, с выступающими косточками (это наводит на странную мысль: везде ли у хёна так косточки выступают?). На ногах чёрно-белые кеды, судя по виду, стоически пережившие не один апокалипсис. Если честно, Чимину такое не нравится. Он со своими вещами слишком бережлив, чтобы намеренно их дырявить или изнашивать до состояния «килл ми, плиз». И к своему телу тоже очень внимателен, ведь душой и сердцем особо не станцуешь (если только спеть). У Чимина с этим всё серьёзно. Вот. Но… блин. Юнги идёт. Хён, очевидно, тот ещё модник. По внешнему виду, конечно же, судить поверхностно, но «по одёжке встречают», и Чимин бы вовсе не акцентировал на этом внимание, если бы не затянувшаяся пауза, послужившая причиной. И на этой мысли Чимин не задерживается. Его голову, кажется, заполняют те прикольные разноцветные мюсли, что любит трескать с молоком Тэхён. Но никак не мысли. Чимин с лёгкой душой забывает обо всём нынче бессмысленном, что имеется на свете, и с жадным любопытством изучает объект своего интереса. Пока они общались с Юнги по переписке, безлико, с правом выбора слов и временем на «подумать над ответом», Чимин с трудом представлял себе образ хёна. Из-за манеры общения воображение рисовало то дерзкого подростка-шалопая, то брюзжащего дядьку, что может навернуть тростью по мягкому месту за неуважительный тон. Это его двуличие даже забавляло. Что-то сродни ролевой игры, где всё зависит лишь от фантазии… Иногда Чимину представлялось, как собеседник хмурится или подмигивает игриво, едва заметно улыбается или вздыхает, недовольно бурча под нос. Всего не прочувствуешь, конечно, через экран - попросту невозможно. Может, Юнги вовсе общался с ним с каменным лицом, не удостаивая и намёком на эмоцию. В любом случае, сейчас Чимин имеет возможность наблюдать за ним воочию, так сказать, из первых рядов. Он смотрит, как чужие пальцы царапают кожу на костяшках, и поднимает взгляд выше. Чимин пока что только взглядом зарывается в естественно-тёмные волосы, жёсткие на вид, слегка встрёпанные (может, просто не расчёсанные?) и кое-где торчащие антеннками. Прослеживает движения чуть хмурящихся за завесой чёлки бровей, изгибающихся и чуть приподнимающихся, будто волны, набегающие на берег в шторм. Видит на тонкой, словно папиросная бумага, коже, просвечивающей сплетения капилляров, тёмные свидетельства недостатка в организме хёна здорового сна, прячущиеся в тени подрагивающих ресниц (или хён в родстве с пандами?). Примечает пару маленьких милых родинок — на крыле носа, который хён забавно морщит, и рядом, на щеке. Смотрит на бледные, приоткрытые губы, слегка пораненные трещинками. Примечает россыпь проколов и пару серёжек в ушках. И ещё одна родинка притаилась на тонкой изящной шее. Чимин смотрит на Юнги, который «у него имя на «Юн», наверное», «соулмейто-ненавистник» и просто «хён», с которым они сблизились за всего какие-то две недели. Представленный образ не сильно контрастирует с реальностью (то ли Чимин экстрасенс, то ли Юнги вёл себя с ним вполне естественно). Он, наверное, чертовски предвзят, когда про себя отмечает, что считает хёна крутым и… вполне привлекательным? Но вместе с тем видит в нём что-то неприятно-тревожное и… Юнги тихий, слишком, и это затишье… Его немного подмывает осторожно прикоснуться к подбородку Юнги и лёгким давлением вынудить его прикрыть рот. Например, с формулировкой «чтобы ни одно несчастное насекомое, прокладывающее мимо сего аэродрома свой путь полёта, случайно там не приземлилось». На самом деле, ему хочется отвлечь Юнги и разбавить тишину его голосом. Проходит пара или минут пять с того момента, как Юнги глубоко задумчив, а Чимин его терпеливо ждёт, разглядывая. Он увлечён и заинтригован (и всё ещё чувствует отголоски одурманенности прошлым вечером, отчего в мыслях бардак), потому не выказывает признаков нетерпеливости. А вот Юнги… Ему сейчас ни до чего. И вообще, создайте тишину, ему подумать надо! Например, о том, как эффективно и легко просочиться вон в ту крохотную форточку под потолком, чтобы скрыться ото всех. Потому что… ну, чует его жопа какие-то феерические приключения и странные для данной ситуации несостыковки, а мозг отказывается функционировать, посылает нахер и выдаёт одну ошибку за другой. Ну, вот, блять, как всегда, в самый ответственный момент! В голове ощущение, словно кто-то бережно провёл по извилинам плойкой, распрямляя их до состояния лёгкой тупости. Видимо, сказывается клятый недосып. Юнги же после того, как Намджуна домой приволок и заботливо (нет) в постельку уложил, собирался укатить восвояси. Но то ли за друга тревожно было, то ли тёмная ночь за окном приступом размышлений о смысле жизни накатила, но Юнги остался на чужой территории, сварил кофе поядрёнее и бахнул туда ненароком соли вместо сахара. Потом, конечно, переделал. И всё думал и размышлял о чём-то, пока зарница на горизонте не забрезжила. О пацане, что в молчанку вновь решил сыграть, тоже думал, даже уши хотел надрать, с пояснением каким-нибудь, насилие оправдывающим. А тут внезапно пацан с ним сам случился, и уши драть резко перехотелось. Почему? Хорошенький такой вопрос. В копилку к остальным стоит прибавить. Но он не успевает. Выждав ещё пару минут, Чимин всё же решается. — Хён, — мягко зовёт он, осторожно прикасаясь к пальцам Юнги. Тот вскидывается, почти испуганно глядя перед собой округлившимися глазами, и через секунду выдыхает, часто смаргивая. Чимин осторожно отстраняется. Юнги косится на свою руку, туда, где остывает незримый отпечаток чужого тепла. Он ведь страшно не любит, когда его касаются, но… Ну вот, опять. Что-то не так. Это же не просто шальное воображение расшалилось, что ему мерещатся теории заговоров и странности на ровном месте, верно? Он честно пытается расставить все точки над «ёб твою мать», но лишь припоминает всё больше нецензурных выражений на эту многострадальную букву. Точки расставляться отказываются, устраивают дестрой, рассыпаются многоточиями и мутируют в знаки вопроса. А что, если?.. В который раз за последние несколько минут задаётся вопросом Юнги, и тут же дёрганным движением отбрасывает свой взгляд в сторону от Чимина, кусая нервно губы. Его поведение наверняка выглядит крайне подозрительно. Но он слишком растревожен непослушными мыслями. Страшно хочется медленно поднять руки к лицу и накрыть ладонями глаза, протиснув между ними кончик носа, чтобы дышать. И всё — в домике. Ля-ля-ля, ебись конём, я в этом не участвую, и прочая херня, которая никак не поспособствует разрешению ситуации. Потому что… ну… Если бы Хосок был обременён знанием о метке Юнги, то первое, что он сделал бы — придушил в объятиях в приступе безумного счастья за своего друга. У Намджуна причин палить Юнги не было вовсе (если только жить надоело). Чимин вовсе не похож на того, кто сунет ради глупой шутки руку змее в пасть. И если размышлять логически, то вероятность такого случайного стечения обстоятельств где-то ноль целых хер десятых. Если обдумать подробнее эту гипотезу, посерьезнее впариться в ситуацию, то помимо природной упёртости у него и причин никаких нет сомневаться. Но Юнги лёгких путей не ищет. И сейчас Юнги думает о том, что, как и в первый раз, когда он позвонил Намджуну и отчехвостил того за «очень, блять, задорные смехуёчки», стоило и второй раз позвонить ему же, а не Хоупу. Теперь вариантов для изворотливого вранья всё меньше. Он сидит и в натруженном мозгу перебирает по десятому кругу всё случившееся, а в желаниях лишь «ацтаньте, бля, хочу спать». Страстно переспать со своими мыслями, и желательно в кровати, чтобы на всю ночь, и со смятыми наутро простынями. Потому что, как он отметил в отражении витрины кофейни, где брал двойной американо с тройным сахаром, видок у него был заёбанным. Жизнью, что печально. Вздохнув, Юнги смотрит на Чимина и, блин, они оба такие растерянные и уставшие, что он просто хочет сказать: «Эй, Мин-бро, пошли в кровать?», а всё остальное послать куда-нибудь… Можно выключить надолго телефоны и улечься «валетиком» или даже просто рядом, слегка соприкасаясь плечами. Ничего ведь в этом такого нет. Чисто отдохнуть. Банально выспаться. Но… Зажмурившись и тряхнув хорошенько головой, Юнги поднимает взгляд. — Прости, — бормочет, — что ты спросил? Чимин смотрит озадаченно красивыми глазами, зажёвывает губу и всё же повторяет: — То голосовое… Это Хосок-хён попросил тебя? И после этого у Юнги в голове чудесный, всепоглощающий вакуум. И один несчастный, непротравленный таракан, что тревожным звоночком верещит припадочно на красивой ля-минор и носится по чертогам его разума. Блять. Действительно. Если уж Чимин сейчас и играет, то Юнги, всё же разоблачив эту троицу комедиантов, самолично отвезёт его в Голливуд и отдаст лично в руки Спилбергу. Потому что это ж какой талантище надо иметь! А если уж дело не в таланте, то определённо в мет— Чимин словно видит бурю молчаливой истерики, нагнетающуюся у Юнги внутри, и подсознательно желает её усмирить. Тянется чисто инстинктивно. Ладонь теперь ложится на чужие гораздо увереннее, слегка сжимая пальцы. В этот момент получается думать лишь о том, что хён хороший и, что бы там ни было, его необходимо поддержать и успокоить. И у него выходит. Паникующий таракан отвлекается, спотыкается, шлёпается навзничь, немного прокатываясь на брюшке, и… затихает. Юнги вдыхает глубоко, глядя на Чимина уже спокойнее и яснее. Эта ситуация выбивает из колеи, не давая нормально сосредоточиться. Чимин же, как ни странно, с этим справляется просто на ура. Сидит, осторожным взглядом по Юнги водит, и, что удивительно, того это ничуть ни раздражает, ни отвлекает, что с другими людьми случается постоянно. К счастью, ляпнуть что-нибудь неправильное Юнги не даёт зычный грохот, доносящийся из павильона. Сперва он дёргается от неожиданности, следом радуется внезапному отвлечению от щекотливой темы, как его тут же захлёстывает волной испуга. Сердце со звучным «уи-и-и», как на американских горках, камнем ухает вниз, на дно тазовых костей, попутно придавливая парочку воображаемых крылатых насекомых. Если это Хосок, то кончится всё эпично-драматично (Юнги внезапно ловит себя на мысли, что ему не хочется терять друга, но он бы глянул ещё раз на агрессивного Чимина). Но не успевает Юнги возобновить панику, как слышит взволнованное «Тэ-хён?» и ответное ему, радостное «Гукки!». — Твои? — обращается он к обомлевшему Чимину. — Вроде как, — пожимает плечами тот. И вот, история повторяется. Сто́ит Юнги оказаться в зале, как в тропических декорациях разворачивается очередная серия захватывающей дух дорамы. Жизнь Юнги всё сильнее кажется ему ситкомом, когда чернявый парень, скорее всего — Чонгук, преодолевая все преграды в виде столиков с террариумами (спасибо, что не в слоу-мо) и уворачиваясь от искусственных лиан, свисающих с потолка кое-где, бросается к Тэхёну с объятиями, и с почти детской обидой в голосе вопит: — Тэ-хён! Как ты мог меня бросить? Сегодня же международный день защиты детей! — и губы дует обиженно. — Ты обещал, что мы пойдём в парк аттракционов! Тэхён, взмокший от натуги (слишком старательный мальчик — сперва змею стращал, потом её всеми силами удерживал), отрывается от него и проводит ладонью по лбу, смахивая влажные пряди и внезапно обнажая то, доселе скрытое чёлкой, что в приличных обществах обнажать не принято. Чонгук вылупляется на него удивлённо. Моргает недоверчиво, словно глаза его подводят, и в свои ладони заключает щёки Тэхёна, выдыхая возмущённое: — Что за ху-мпф! Тэхён прерывает его ладонью, пришлёпнутой к губам, и хихикает озорно. Делится, бурно эмоционируя, своими ночными подвигами, за что и получил утреннюю расплату, и только теперь замечает замерших в дверном проёме наблюдателей. — И вправду ёбенькие, — тихонько выдыхает Юнги, вынуждая Чимина фыркнуть и согласно закивать. Тем временем Чонгук ласково целует Тэхёна в лобик (и это выходит странно двусмысленным, учитывая…), а после оборачивается к Чимину с моськой злой зайки. — Эй, не смей так поступать с моим парнем, коротышка! Не дорос ещё! — Чон Чонгук! — взрывается тот, грозясь накинуться с кулаками. Но на то они и дети, что принимаются метаться меж рядами, покрикивая и попискивая, и создавая угрозу сохранности хладнокровным жителям стеклянных апартаментов. — Так, мелкотня! — гаркает Юнги, мгновенно приковывая к себе три пары удивлённых глаз (одна пара глядит с долей восхищения, что ли). — Здесь вам не парк аттракционов, — выходит уже не так грозно, и он сбивается на недовольное бурчание. — Валите уже… Чимин охает и спохватывается первым, опускает по ладони на спины друзей и уверенно буксирует их к выходу. Но застывает через несколько метров и одно недовольное «Чимин-щэ!». Кидает на парней взгляды, приказывающие топать на выход, и возвращается к Юнги. — Хён, — говорит он, мечась взглядом по стенам и полу, с лёгким румянцем на щеках, — мы пойдём, а то они разнесут тут всё, а ты… ты же на работе, верно, да? Ну… — взгляд замирает на глазах, секунду всматриваясь. — Рад был познакомиться. А потом Чимин делает то, от чего у Юнги, кажется, из глаз едва ли не искрами сыплет, как из неисправной розетки. Вот-вот, ещё немного — закоротит, да так, что придётся откачивать. Лишь бы не искусственным дыханием его воскрешали, а то губёхи эти точно на тот свет горящую путёвку обеспечат. Чимин одним шагом сокращает меж ними расстояние и сжимает несопротивляющееся в своей ошарашенности тело в объятиях, мягко приглаживая ладонями по спине. Юнги машинально тоже хлопает его по плечу. Так. Чисто проверить, что от его искр рубашка на парне не загорелась. — Увидимся, хён! Юнги провожает Чимина коротким взглядом, задней мыслью подмечая, что тот всё же не совсем «сердечки» ему слал… А Чимин ещё и оборачивается в дверях, чтобы ладошкой ему помахать и улыбнуться. Когда все трое покидают павильон, Юнги вздыхает так громко, что у самого уши закладывает, и с тихим кряхтением усаживается на пол рядом с уже знакомым террариумом. Из-за стекла, прилепившись вверх тормашками, блестящим глазом на него смотрит жёлтый геккончик, и будто бы подмигивает с улыбкой. Юнги фыркает, прилепляясь рядом с ним щекой. Приятный холод прогоняет по телу мурашки и позволяет немного расслабиться. Юнги пытается мыслить размеренно и холодно. Он мыслит настолько холодно, что очень скоро в его мысли вторгаются полярные медведи. Спасибо, что не бурые в ушанках и с балалайками, он хотя бы мыслит трезво. Когда в ушах перестаёт звенеть, он разлепляет веки, и первое, что видит — геккончик водит по стеклу маленькой лапкой (и, кажется, этим жестом прощается с его крышей и несостоявшейся натуральностью). «Зверь» выглядит очень доброжелательно и очень кого-то напоминает. — Блять-ебать, — доверительно делится с ним Юнги. — Пиздец нахуй.

***

Чимин несомненно в курсе, что многого в этой жизни не понимает. Он, конечно, не из тех, кому голова нужна только для того, чтобы ею есть, но такие крутые штуки, вроде астрофизики, робототехники или микрогенетики ему попросту не по зубам. Он вообще человек творческий, (а порой и вытворяльческий), союзник вдохновения, а не заложник точных расчётов. Его прельщает динамика и движение, а сам факт сидения на одном месте вводит в уныние. Как и сосредоточенное обдумывание чего-то, что не сочетается с хореографией. Тэхён что-то громко рассказывает Чонгуку, пока Чимин озадаченно пялится в стол и пропускает момент, когда после очередного взмаха ресниц на столе перед ним оказывается чашечка карамельного латте. И пусть он мало смыслит в том, почему Земля круглая или почему самолёты летают, зато ему не чуждо ни что человеческое. Познавать мир через чувства ему ближе и занятнее - это его стихия. Он любит сам факт того, что люди разные и интересны каждый по-своему, ему нравится узнавать их с разных, порой неожиданных сторон, а при возможности — заглядывать в душу. Хотя бы одним глазком, без фанатизма. Ведь порой там — внутри — таится что-то, вовсе не соответствующее внешнему образу человека. Чимин смаргивает, запоздало отыскивая себя в какой-то кофейне, куда их с Чонгуком приволок Тэхён. И Чимину в самый раз чувствовать бы себя третьим лишним, но он выбирает этот момент для того, чтобы немного посидеть и подумать. У хёна заразился, что ли? Он вздрагивает от странного воспоминания, когда он не мог поймать будто бы застывший, заткнутый в щель меж половых плиток, почти немигающий взгляд Юнги, и оттого его собственная нервозность множилась быстрее, чем водоросли в стоячей воде. Брр, ассоциация не шибко приятная, как и липкое замешательство, всё ещё заправляющее его сознанием с момента их расставания. Если быть честным, Чимин вовсе не обманывал себя ожиданием более тёплой встречи. С обнимашками и кучей селок на фоне заката, где они бы кривлялись, смеша друг друга до упаду. В принципе, и так неплохо, хоть и непонятно нифига, что вообще случилось и как всё это понимать. Юнги ведь сам сказал, что Хосок-хён учинил этот розыгрыш, но… Выглядело так, словно он… напуган? Если хён так сильно испугался возможной расправы за шутку, то зря, Чимин слишком всепрощающий и незлопамятный (в крайнем случае — отомстит и забудет). Но если его замешательство вызвано вовсе не этим, то… чем? —… и мы установили зрительный контакт! Представляете? — Тэхён резко вскидывается, нависая над столом, отчего Чимин шарахается и инстинктивно прикладывает руку к груди. — Я, конечно, знал, что змеи умные и многое понимают, — продолжает Тэ, и глаза его распахнуты широко-широко, настолько он увлечён своим монологом, — но знаете, что он сделал потом? Пока Тэхён выдерживает драматическую паузу, Чимин и Чонгук мимолётно переглядываются. Младший выглядит жутко поражённым, и Чимин на правах старшего решается спросить (неуверенно пролепетать): — Что же? — Он показал мне язык! — восторженно верещит Тэхён, ладонью бахая о столешницу, чем привлекает к себе внимание всего кафе (и, возможно, это кажется Чимину чем-то обыденным), а Тэхён всё не унимается: — А знаете, что сделал я?! — Что ты сделал? — с придыханием от переполняющего восхищения лопочет немного отошедший от ступора Чонгук. Тэхён вмиг сменяет дурашливое выражение на исполненное серьёзности и оборачивается к своему парню, придвигаясь ближе. Их руки переплетаются, и, Чимин клянётся, по ауре драматизма эта сцена напоминает прощание со своей возлюбленной перед годовой экспедицией куда-то на край света или в логово Ктулху, откуда не возвращаются, когда Тэхён смотрит Чонгуку в глаза и отвечает: — Я тоже показал ему язык. — У-вау… Чимин жмёт к лицу ладошки, изо всех сил пытаясь не расхихикаться вовсю, чтобы не сбить этим двоим настрой (их даже удивлённые взгляды посетителей не смущают, а нескольким даже любопытно, не кино ли тут снимают). — Быть может! — Тэхён резко подскакивает на месте, увлечённо ударяя по столу обеими ладонями, отчего атмосфера с тревожным дребезжанием посуды сменяется, а после переходит на вкрадчивый шёпот, склоняясь к Чонгуку. — Что, если я могу общаться со змеями? Значит ли это, что я избранный и мне надо срочно учиться бороться со злом?! — Тогда тебе нужна волшебная палочка! — слышится голосом Чонгука. Чимин тихонько всхрюкивает и утыкается носом в стол. Откуда-то доносятся аплодисменты, и Тэхён этого натурально пугается, озираясь боязливо и почти что перетекая всем телом Чонгуку на коленки. Чимин тем временем немного успокаивается, откидывается на сидение и трёт пальцами покрасневшее лицо, на самом деле пытаясь спрятаться от взглядов посетителей (случайных свидетелей актёрского талантища). В голове почему-то чуть хрипловатым, низким голосом, выдающим едва заметное шипение, звучит ехидное: «Могу помочь сделать шрам», заставляя фыркнуть.

***

— Хё-он! Юнги-хён! — в импровизированный рупор из сложенных ладоней окликает Хосок, пробираясь сквозь искусственные заросли. Юнги отдирает щёку от стекла, суетливо подскакивает на месте, матерно шипя на затёкшую коленку, и на прощание проводит пальцами по террариуму, благодаря за душевную компанию маленькую жёлтую прелесть. — О, вот ты где! — дёрнувшись, оборачивается к нему Хосок. Приближается он, приближается и момент истины. Юнги сглатывает нервно. Он пытался что-нибудь придумать, но задремал, и надо импровизировать. Сейчас ему надо разворошить малость подзапылившуюся харизму и виртуозно прокатиться Хосоку по ушам. Юнги и сам в себя не верит, даже меньше, чем в единорогов, но лучшего выхода не придумал. Не подсобил даже крошечный мозг геккончика. Но Юнги готов рискнуть. — А где Чимин? — Хосок оглядывается и (только при нём так не делай) заглядывает за низенький террариум и Юнги за плечо. — Ты сказал, он с тобой? Что можно подумать, когда услышишь «тикай» и «тебе пизда»? Конечно же, что тебя ждут с распростёртыми объятиями, с хлебом и солью, и нужно спешить, чтобы не задерживать встречу. Много ли тех, кто думает так же, как Хосок? — Ушёл уже. — Почему меня не дождался? — вздыхает Хосок, увлекая за собой в подсобку, где скидывает лишние вещи. — Я так и не понял, за что мне влетело утром. Мистика-магистика. Юнги нервно сглатывает снова, пытаясь дышать ровнее, и почти промахивается мимо стола, пытаясь прислониться к краю поясницей. Хосок это зорким глазом подмечает. — Всё в порядке? — Вроде, — пожимает плечами Юнги, всё ещё выглядя как провинившийся ребёнок, прячущий осколки любимой маминой вазы у неё же под подушкой. Потому решает не врать, а недоговаривать - типа, сознаваться только наполовину. — Змей твой буйный — буянил. Хосок вздыхает понимающе и с лёгкой тревогой в глазах спешит обратно в зал. Юнги нагоняет его уже у самого террариума. Змей осторожно, неторопливо елозит по дну, ощупывая языком камешки, и смотрит недобро глазами-бусинками, но более агрессии не проявляет. — Ну, блин, сломалась всё-таки, — сокрушённо выдыхает Хосок, проверяя крепления крышки. Кусает щёку изнутри и поясняет рассеянно: — Вообще-то, это «она», и она беременна. Гормоны, все дела. Юнги кивает типа понимающе и решает действовать. Чтобы не затягивать с объяснениями, он быстренько рассказывает, что случилось, но без деталей, потому что и сам не знает, как так у Чимина со змеем конфликт вышел. И пока Хоуп моргает поражённо, вкидывает между делом: — Хоуп, ты знаешь, какая у Чимина метка? — Что? — вскидывается тот. — Нет. Прикусывая кончик языка, Юнги мысленно матерится. — Он думает, что знаешь, понял? — получается раздражённее, чем хотелось. Хосок морщится, изгибая бровь знаком вопроса и всем своим видом показывая, что «не особо». — Я её случайно угадал, — почти и не врёт старший. — А он подумал, что ты его так разыграть решил, и… — многозначительная, типа всё объясняющая пауза. — Только я тебе её не скажу. — А-а-а, — понимающе тянет Хосок. — Нихрена не понял, но очень интересно. — Просто прими как данность, — вздыхает Юнги, уже и сам не очень понимая, что несёт. — И, знаешь, пока не попадайся ему на глаза, а я всё улажу и… — Погоди, хён, — прерывает Хосок и буравит подозревающим взглядом, — зачем тебе это? Неужели. Повисает густая, плотная тишина, в которой Юнги внезапно вспоминает, что Хосок, кажется, умеет читать мысли. Иначе и не оправдаешь то, что он вечно замечает, как его хён чем-то недоволен (даже когда причина в нём самом) или слишком задумчив. Хосок — противоположность Юнги, он не утруждает себя долгим матанализом в поисках простой истины и щёлкает проблемы человеческих взаимоотношений как орешки. И Юнги отчего-то на сто один процент уверен, что Чимин имеет ту же страшно пугающую особенность, что и Хосок. Стоит что-то не так ляпнуть, повести себя деревянно-неестественно, в чём-то невзначай проколоться — и пиздец — им хватит одного внимательного взгляда, чтобы всё понять и задать выбивающие из колеи вопросы. А после уж мечись как хочешь, хоть икру, хоть бисер, — от себя внимание уже не отвлечёшь. Таких зовут «проницательными». Пронизывают насквозь, как электромагнитные волны при рентгене. Кажется, мыслями о Чимине Юнги себя и выдаёт. — Обожемой! — вопит Хосок, подскакивая на месте и взмахивая руками. — Неужели-вы-с-ним?.. Ты-в-него!.. О-оу!!! Юнги морщится, пришибленный звуковой волной. Половину из сказанного следом не понимает, но намёк улавливает. Похоже, Хосок решил, что Юнги на Чимина… запал? — Вот куда ты такой догадливый? — подыгрывает Юнги. — О, это так… по-бунтарски! — Хосок радостно хлопает в ладоши и мечтательно вздыхает. — Ты знаешь, что он предназначен не тебе, но!.. Но! Хён, ты такой молодец, я буду держать за тебя кулачки! — Хоуп… — Идеальный союз: ворчливый дед и озорной мальчишка! Свежо! Чувствую себя извращенцем, но уже шипперю вас по-чёрному… — Хэй, Хо, не наглей! Хосок примирительно выставляет руки вперёд и имитирует движение, типа, «рот на замок». — В общем, — вздыхает Юнги, — окажи мне услугу и не попадайся ему на глаза пару дней, пока я не разберусь. И не говори, что я знаю о метке, и… — Это не просто «услуга», хён! — хитро щурится Хосок. — Ты сейчас просишь меня избегать друга и врать каждый раз, когда будут возникать несостыковки и… Это же очень сложно и аморально, а ты втягиваешь меня в это и говоришь ещё о наглости! — Айщ, завались! — устало стонет Юнги и вздыхает, зажмуриваясь. — И что же ты хочешь? Лицо Хосока определённо очень хитро-довольное, а это точно не повлечёт ничего хорошего. Скорее всего, какую-нибудь до боли дурацкую идею, Юнги знает. И Хосок не разочаровывает. — Вашего первенца назовёте в мою честь! — гордо оповещает он и упирает руки в бока. Юнги смотрит на него, не моргая, очень долго. Сперва он думает, что ослышался, но… это же Хосок. Поэтому он прочищает горло, ещё несколько секунд смотрит на друга с открытым ртом и всё же осторожно начинает: — Если ты не знал, то у парней в силу физиологии… кхм, не приспособлено там ничего. Можешь, конечно, Сокджина попросить, там есть шанс… — Хён! — перебивает Хосок. — Да я не об этом, хён! — и закатывает глаза. — Поясни тогда, — Юнги морщится недоумённо. — Ну, может, ты песню напишешь, а Чимин станцует, и назовёте это… «Hope World», а? По-моему, круто звучит, м? Кивая, Юнги понимает, что уже ничего не понимает.

***

Из кафе они буквально бегут (слишком скромное талантище ещё не готово раздавать автографы, Гук забыл дома очки и на сурового охранника звезды не тянет, а Чимину стыдно, что он знает этих двоих, но друзья же). Через квартал тормозят громоздким сборищем, мешающим пройти другим людям. Отдышавшись и отсмеявшись, решают разбрестись. — Моя очередь, Тэ-хён! — капризничает Чонгук, когда Тэхён не сразу позволяет Чимину отпочковаться от их компании. — Мне тоже нужно внимание, а вы с ним с вечера вместе! Ты ведь так и не принёс мне «ю-эс-би-кабель», и я позволил вам вместе выпить, так что… — Ни слова больше! — объявляет Тэхён, умиляясь с этой почти что детской ревности. Он что-то шепчет своему парню на ушко, убеждая отойти в сторону, и обращается уже к Чимину: — Мы с Гукки зайдём в ТЦ, хочу подарить ему трусы с железным человеком! И ускакивает, не прощаясь, на ходу подцепляя Чонгука под локоть. Чимин провожает их взглядом и пытается сориентироваться в пространстве. Приходится воспользоваться геолокацией, и тогда обнаруживается, что он всего в паре кварталов от универа. Чимин бредёт остывающими к вечеру улочками по направлению к общаге, скользя взглядом по горящим солнечными бликами окнам многоэтажек, и невольно думает о своих друзьях. Как уживаются взбалмошный, причудливый Тэхён и ребячливый, строящий из себя взрослого Чонгук — загадка века, как "задача трёх тел", которую Чимину разгадать не по зубам. Даже удивительно, как чувства возникают между настолько разными людьми.

***

Оказавшись дома, лишь когда Солнце янтарным камешком закатилось за горизонт, Юнги наконец-то вздыхает свободно. Тёмные шторы не позволяют просочиться в комнату ни последним лучикам, ни уличной суете, а прохлада, вуалью ниспадающая из кондиционера, стелется по полу. Юнги устало обрушивается на ковёр. Тогда, тридцать три дня назад, когда он только заприметил на руке отпечаток своей будущей головной боли, он и подумать не мог, что всё будет… так. Если проследить всю последовательность действий, то выходит, что… Короче. Юнги и Чимин знакомятся только благодаря Хосоку. Общаются, свыкаются друг с другом, становятся друзьями. По какой-то нелепости (а Юнги так и не узнал причину) случается обидка Чимина и расплата за неё — обмен селками. И тут у Юнги аврал — «голосящий Намджун», и, как следствие этого, Юнги по инерции сам отсылает Чимину голосовое, которое… божечки-кошечки… оказывается фразой, отпечатавшейся у того на коже меткой. И это отнюдь не «три главных слова, которые желает услышать каждый». Но и это не финал! Благодаря всё тому же Хосоку Юнги оказывается в том самом месте, куда Чимина приводит Тэхён, где Чимина кусает змея и, наконец. где Чимин говорит Юнги его «не-три главных слова». Хосок, конечно, «надежда», но он же и «фатальность». Парадокс. Теперь же, распластавшись на полу, слыша только тихое гудение кондиционера, Юнги приходит к до жопы странным, но пиздец как хорошо всё объясняющим выводам. Во первых, это не просто ёбаная предназначенность, а какой-то злоебучий квест… До кучи не хватает только убийства принцессы и спасения дракона. Во-вторых, тот, кто всё это выдумал, явно мсье, знающий толк в извращениях. И в-третьих, у Юнги есть соулмейт. И они знакомы лично. Жмурясь напряжённо, словно всё это разойдётся иллюзорным маревом, стоит покрепче сомкнуть веки, Юнги вздыхает, приподнимаясь на локтях, и замечает вторженца. Тот, кажется, смотрит в ответ и медленно поводит усами. Юнги закрывает глаза, но ничего не меняется, когда он снова их раскрывает. По стене деловито ползёт домашнее животное, которое на «т» начинается, и Юнги сокрушённо вздыхает, стягивая с пятки тапочек и бормоча: — Мало мне вас, придурков, было в башке… Когда таракан на шлепок мимо его тушки отзывается громким шипением, Юнги внезапно подмечает, что скотинка эта шибко мясистая на вид. И, вероятно, он в самом деле — домашнее животное. Скорее всего, тех странных соседей сверху потянуло на экзотику. И теперь Юнги приходится знакомиться с их кинками. Ещё минут двадцать безумного дня уходит на «ублюдок, мать твою, а ну иди сюда!..» и арест «шипучки» в литровой банке, что окончательно выматывает Юнги в отключку.