Я Бестужев/Мы Рюмин

      Сережа проснулся, чувствуя тепло Мишиных рук вокруг себя и видя солнечный луч, который проник в комнату через щель между занавесками и ровно прочертил свой путь на их одеяле. Не хотелось вылезать и чувствовать холод внешнего мира, не хотелось никуда идти и бояться, рисковать им. Сережа позволил себе еще ровно две минуты слабости, а потом аккуратно выпутался из объятий парня и пошел на кухню.       Бестужев появился на пороге через десять минут, заспанно протирая глаза — на его кухне, в его футболке, его Миша.       — Все готово? — парень подцепил со стола свою (официально принадлежащую ему, а не одолженную у Ипполита) чашку с чаем и посмотрел на Сережу как всегда тепло, но немного напряженно. Муравьев пытался решить, разогревать ли завтрак. Есть не хотелось.       — Надо проверить по списку еще раз, все ли упаковали. Веревки я у Паши вчера забрал…       — Они лежат на столе вместе с инструкцией, я видел, — Миша удрученно хмыкнул. — Я вот полжизни учился обычный галстук завязывать, а, оказывается, мой парень предпочитает столыпинский.       — Я тебе завяжу, — хрипло сказал Сережа. — Если ты не передумал.       — Не передумал, если ты не передумал, — спокойно ответил парень.       Одевались молча, быстро и четко. На выходе из квартиры Сережа еще раз окинул Мишу взглядом, убеждаясь достаточно ли тепло он одет, пока Бестужев вслух проверял, все ли они взяли. Когда парень в третий раз сказал «паспорт», Сережа коротко его поцеловал и потянул наружу, по пути написав Паше, что они вышли. @polny_pestez ты тоже волнуешься в пять раз сильнее, чем обычно? @svyatie_nasekomye Да. @polny_pestez влюбленный волк уже не хищник, блять.       — Кондратий встретится с нами в метро, — Миша заглянул во взволнованные глаза Сережи, отвлекая его от переписки. — Не смотри на меня так, как будто хоронишь.       — Я хороню не тебя, а…       — Все будет хорошо, — Бестужев оборвал парня. — Это не похороны, а рождение нового мира.       Рылеев действительно ждал их в павильоне метро, чуть нервно оглядываясь и сжимая в руках свернутый баннер. Они сдержанно кивнули друг другу, не считая нужным тратиться на слова.       Уже на эскалаторе было видно, кто тоже собирался на митинг.       — Пообещай мне, что ты будешь осторожен, — Сережа внимательно посмотрел на Мишу, еще раз прокручивая их план в голове.       — Сереж, — мягко начал Миша, сжимая ладонь парня, — мы буквально лезем в петлю. Я за тебя волнуюсь не меньше, но мы оба уже ходили на митинги и знаем, что делать и чего ждать. Не отвлекайся на меня, пожалуйста.       Муравьев только выдохнул и потянул парня к себе, но, вместо того, чтобы его поцеловать, с неожиданной нежностью поправил капюшон. Бестужев с призраком улыбки потянул язычок молнии Сережиной куртки вниз, балуясь, но под серьезным взглядом застегнул обратно. У эскалатора их ждали Паша с Аней. Бельская, прищурившись, проверяла последние настройки своего фотоаппарата, вся экипировка Пестеля пряталась в большом рюкзаке.       — Ничего круче мы еще не делали, Сереж, — хлопнув друга по спине, азартно сказал Паша.       — Ничего хуже тоже, — Муравьев сдержанно улыбнулся Ане, парня которой он своей крутой идеей подвергал опасности, и кивнул. — Идем?       Сережа Муравьев-Апостол всегда чувствовал ответственность за идеи, которые он предлагал. Но в этот раз он переживал не только за своих друзей и Мишу — он напрямую приложил руку к согласованию этого митинга и теперь не мог отделаться от чувства, что во всех последующих событиях так или иначе присутствует его вклад. С одной стороны, количество пришедших восхищало. С другой — ужасало, что все они здесь.       На проспекте уже собралось несколько тысяч человек; поставили сцену — почему-то без задника; у рамок начала скапливаться очередь. Прохождение пункта досмотра заняло чуть больше времени, чем они рассчитывали: Пашу, Аню и Кондратия отправили на проверку плакатов, Мишу с Сережей задержали на входе, дотошно изучая содержимое их рюкзаков. Но, несмотря на проволочки, всех пропустили.       Отойдя подальше от заборов и росгвардейцев, компания сбилась в кружок, закрывая собой Муравьева. Сережа расстегнул рюкзак и вытащил четыре куска веревки, протягивая их Мише, Паше и Кондратию. Последний моток парень оставил себе. Вернув рюкзак на спину, он аккуратно завернул веревку в круг и ловким, как будто привычным движением завязал узел. Студент глубоко вдохнул и, переглянувшись с Мишей, который внимательно следил за ним, надел себе на шею петлю.       — Настроение какое-то подвисшее, — нервно пошутил Бестужев. Сережа цокнул и завязал веревку и для него. Паша справился сам, а на страдания Кондратия Сережа только покачал головой:       — Бедная Россия, и повеситься нормально не умеют, — Муравьев помог Рылееву, и так в толпе появилось четыре задушенных пользователя рунета. Кондратий развернул плакат с надписью «вы душите нашу свободу».       Аня, отойдя на пару метров, начала их собственный фоторепортаж. Все новые и новые люди проходили сквозь рамки, толпа кричала слоганы, Пестель размахивал плакатом «не, ну это бан» над головой, а Кондратий оказался где-то ближе к сцене. Сережа старался не терять Мишу из поля зрения, но рвался вперед, чувствуя огонь, разрастающийся внутри. Их много, они смелые и сильные, они смогут что-то поменять. У них должно получиться.       Никто не заметил, в какой момент все изменилось, — вот выступающая говорит про новый железный занавес перед возбужденной, но все-таки еще спокойной толпой, а вот справа вклинивается первый отряд омоновцев. Колонна демонстрантов рассыпалась, завихрилась, и Серёжа почувствовал, как его руку вырывают из Мишиной руки, как уносит течением дальше, вперед. Он до хруста в позвонках завертел головой, пытаясь хотя бы взглядом зацепиться за русую макушку, но видел только искривленные волнением лица и нестройные ряды. Люди перемещались стихийно, волнами, и Серёже оставалось лишь надеяться, что все обойдется, хотя в глубине души он понимал, что шансы на мирное окончание лично для них кончились в тот момент, когда они завязали на шее веревки.       Сережа, пытаясь сориентироваться в толпе, с замирающем в ужасе сердцем разглядел знакомое лицо и рванул вслед.       — Поль? Поль! — крикнул он, надеясь, что все-таки ошибся. Но худощавый паренёк обернулся на окрик и растерянно помахал рукой в ответ. — Что ты здесь забыл, засранец мелкий?!       — Пользуюсь правом на митинги и манифестации, — брат с трудом дотянулся до вытянутой руки и оказался рядом. — Где остальные?       Сережа только помотал головой и постарался оттянуть Ипполита из самого эпицентра событий, параллельно крутясь в попытках найти Мишу, Пашу или хоть кого-то из своих. Вокруг раздавались крики паники и боли, и Муравьев только сильнее вцепился в младшего брата, чтобы не потерять. В мире нет почти ничего страшнее испуганной толпы.       — Сережа, я справлюсь, пусти! — Ипполит забрал руку, смотря в горящие глаза парня, который пытался не дать страху появиться на лице. — Найди их, иди, давай! — Сережа еще пару мгновений посмотрел на него, а потом нырнул обратно в толпу, позволяя потоку нести себя и просто надеясь, что все ребра останутся целы. Или пусть ломаются, к черту ребра, лишь бы найти Мишу.       Сережа видел вокруг себя упавшие на землю плакаты, на одном из которых красовалось «в этой стране так страшно стало жить, что теперь я не боюсь выходить на протесты», людей с заломанными за спину руками и наступающую стену омона, а потом вдалеке мелькнула и знакомая русая голова.       Миша. Серёжа судорожно впился глазами в каждый сантиметр, чтобы с облегчением обнаружить, что тот почти в порядке — только светлая толстовка порвана на локте. Могло быть в десятки раз хуже. Он как никогда был похож на взъерошенного воробья — с болезненно-острой злобой на лице, вихрастый, с тяжело поднимающейся грудью и сбитым дыханием, в опасной близости от наступающей Росгвардии. Но, будто почувствовав взгляд, он замер и посмотрел в сторону Сережи. На пару мгновений на его лице расцвела пьяняще-радостная улыбка, полная неуместной нежности. У Сережи мельком пронеслась не мысль даже — осознание, насколько он этого дурака любит. Он едва успел кивнуть ему в ответ, сделать шаг навстречу, когда Мишино лицо искривилось от боли. Ореховые глаза остекленели, и Муравьев с ужасом увидел разрастающееся багряное пятно на высоком лбу. Окровавленная дубинка занеслась снова, и Серёжа, подорвавшись, понял: не успевает.

— // —

      Сергей Трубецкой не знал, на что он рассчитывал, придя сюда: на проспекте собралось больше десяти тысяч человек, а ему нужен был один конкретный поэт. Он подозревал, что искать Рылеева стоит исключительно на передовой, но едва ли это делало ситуацию проще. Трубецкой прошел досмотр и теперь проталкивался через толпу — рост парня определенно помогал в том, чтобы оглядывать окружающих людей в поисках знакомого бледного лица, но шансы найти его действительно стремились к нулю. Он знал, что приехал поздно, скорее к концу, чем к середине акции. Толпу уже прижимали по краям, там и тут возникала давка то ли из-за слишком активных участников, то ли из-за постепенно наступающего омона. Парень продолжил проталкиваться сквозь людей, потому что неизвестность была хуже разгоряченной толпы вокруг: он хотел увидеть, что с Кондратием все в порядке сейчас, а не в завтрашних новостях, он волновался за него и больше не собирался делать вид, что это дружеские переживания. Потому что эфемерное будущее России не стоило того, чтобы за него рисковать, а Рылеев стоил.       На какой-то момент Трубецкому показалось, что он слышит знакомый голос в общем реве — неужели ему так повезло? Напрягая слух и зрение, парень полез дальше, в самую гущу толпы, всей душой надеясь, что выкрики «Вы душите нашу свободу!» принадлежат Рылееву. Он бы никогда не подумал, что сможет выцепить одного человека в таком месиве, но мелькнувшие перед глазами знакомое пальто и вихры отозвались волной облегчения по всему телу и он, недолго думая, рванул следом. Не повезло влюбиться в оппозиционера, так хорошо, что у него хотя бы громкий голос.       — Кондратий! Кондраш! — Сергей дернулся и дотянулся рукой до его плеча, чтобы остановить рвущегося вперед парня. Тот отреагировал не сразу, обернувшись, только когда пальцы Трубецкого намертво ухватились за рукав. Рылеев, покрасневший, тяжело дышащий, с абсолютно безумным взглядом и чертовой петлей на шее был похож скорее на мстящего ангела, чем на поэта, которого знал Сергей.       — Что ты тут делаешь? — оставаться на месте стоило нечеловеческих усилий, но они оба застыли, как вкопанные, обтекаемые потоком людей.       — Митингую, — Сергей не выпускал его пальто. — Иди сюда. Впереди опасно.       — Здесь везде опасно, это блядский митинг! — в противовес своим словам, Рылеев сделал небольшой шаг вперед. От неожиданности Трубецкой ослабил хватку, но тут же перехватил поэта за руку повыше локтя, на что тот только поморщился. — Ты ведь все так же не веришь. Зачем ты здесь, Сергей? Это же не ты, не твоя жизнь — иди домой, пока не поздно, и смейся над проблемами родины в тепле и безопасности! Ты ведь сбежишь, если прижмет, куда-нибудь в любимый Лондон или еще дальше, а мы останемся здесь либо выгрызать будущее, либо копать себе могилу, — парень замолчал, хватая ртом воздух, но тут же продолжил: — Ты, блять, просто невозможный. То смеешься, то на передовую лезешь. Сам-то знаешь, что делаешь? Уходи сам, пока можешь — я знал, на что иду! — почти выплюнул он и вырвал руку.       — Я делаю то, во что верю.       Сергей потянулся, чтобы снова поймать парня за плечи, и сократил остатки расстояния между ними, оказываясь вплотную к Рылееву. Поэт, кажется, хотел еще что-то сказать, но Трубецкой не дал ему — слова сейчас были бессмысленной тратой времени. Он притянул поэта к себе за воротник пальто, впечатываясь в его губы своими. Рылеев опешил и застыл с неловко повисшими в воздухе руками. Сминая мягкие обветренные губы своим напором и чувствуя, что Кондратий не сопротивляется, парень вслепую нашарил болтающуюся на худой шее веревку и ослабил узел. Через несколько мгновений Трубецкой отстранился, разрывая грубый, короткий и смазанный поцелуй. Абсолютно потерянный Рылеев тяжело дышал, оцепенело глядя перед собой и почти не моргая. Сергей выпустил парня и резким движением снял с него петлю. Ровно три секунды — три сильных удара сердца в грудной клетке — Сергей смотрел в карие, почти черные глаза напротив, а потом кто-то сильно дернул его за плечи назад, заставляя потерять равновесие. Трубецкой успел взглядом выхватить из толпы Кондратия, которого крепко держал росгвардеец, перед тем, как его руки оказались заломаны за спину на земле.