Дыши, Йен

Доктор Милкович не мог вспомнить хотя бы один эпизод своей жизни, где он совершал столько фатальных ошибок подряд. Систематически. Да одно время он регулярно торговал наркотиками и активно участвовал в делах семьи, которые нельзя было назвать честными. Большую часть юности провел в колониях, а после того, как переехал в Нортсайд пустился во все тяжкие, потому что не знал, что можно жить как-то иначе. Совершив побег с юга, он не перестал быть южанином до мозга костей. Но в какой-то момент, когда до дна оставалось всего-ничего, ему просто повезло. Микки спас жизнь профессору. Случайность, которая вероятно спасла его в ответ. Профессор считал себя обязанным, и хотя сам Милкович отбрыкивался, как мог, однажды сумел убедить парня, что жизнь это не только череда пьянства и разрушений. Старик увидел в нем то, что не мог разглядеть в себе сам Микки. Путь был долгим. Милкович работал, где придется, откладывал каждый цент и одновременно проходил терапию у спасенного им профессора. Всю свою жизнь Микки считал психотерапевтов шарлатанами, а психотерапию чушью, но первые результаты после изнурительных консультаций буквально перевернули его жалкое существование на сто восемьдесят градусов. Он больше года прорабатывал детские травмы, жизненные ценности, ориентиры, а после, с головой увязнув в психологии, получил соответствующее образование. Еще несколько лет работал над тем, чтобы стать лучшим в своем деле и окончательно разорвать все возможные связи с южными корнями. Но, оглядываясь на собственный богатый опыт и весь пройденный до вершины путь, Милкович не мог понять, как, будучи уже взрослым, ответственным, законопослушным, блять, платящим налоги гражданином, он мог впервые проебаться так эпично. В какой-то момент Микки даже задумался о карме и неотвратимой судьбе. Рано или поздно юг бы добрался до его случайного успеха, чтобы утянуть обратно в эту зловонную жижу. И выбрал для этого самый низкий и, чего уж там, действенный метод, в лице совершенно бесстыжего, безумно горячего и одновременно невинного искусителя из Саутсайда. О спасении которого блажило и умоляло все нутро доктора Милковича. Микки сутки отчаянно боролся с ордой собственных демонов. Сутки работал над неправильными мыслями и непозволительными желаниями. Проигрывал один бой за другим, сдавался, вспоминал события прошедшего вечера в мельчайших деталях, дрочил и снова убивался чувством вины и стыда, сетуя на несправедливость жизни. Но едва прошло двадцать четыре часа после того, как Йен Галлагер буквально трахнул его член через одежду своей упругой задницей, заставив, как неопытного юнца обкончать белье, Милкович вновь оказался прижатым к кожаному диванчику горячим подтянутым телом. Его бедра покачивались сами в медленном размеренном темпе, пока он, прикусив губу до пульсации, пытался подстроиться под мучительный ритм танцующего на его коленях пациента. Личного соблазнительного проклятия. Микки сжал руки в кулаки, впиваясь ногтями в ткань перчаток без пальцев. Он так хотел провести ладонями по мраморным бедрам с кудрявыми медными волосками. Так желал впиться в полупрозрачную кожу ногтями, чтобы рыжий танцор зашипел от боли. Милкович так хотел быть проклятым. — Я знал, что ты придешь ко мне снова… — шёпот коснулся мочки уха, вынуждая Микки простонать сквозь плотно сжатые губы. Йен пробрался носом под капюшон его толстовки, минуя черную маску на лице, и неустанно нашёптывал такие непотребства, от которых у Милковича против воли в горле зарождался мягкий, рокочущий звук. — Ты тоже это почувствовал вчера?.. — Галлагер ускорил скольжение ягодицами едва ощутимо, но Микки побеждено откинулся затылком на спинку дивана, не в состоянии вынести спокойно, тянущую боль распирающего ширинку члена. — Мы так идеально сработались… Милкович судорожно вздохнул, царапая ногтями обивку дивана, и закатил глаза, когда Йен, будто случайно, задел губами его ушную раковину: — Знаешь, обычно для меня это просто работа, просто танец на коленях для клиента, — он замер на мгновение, вжимаясь половинками задницы, в умоляющий об освобождении член под собой. — Но с тобой все иначе… Микки честно пытался отключиться от манящего тембра, потому что все это дерьмо выходило за границы его самоконтроля уже с самого начала. Но шипящий голос пациента не оставил ни единого шанса на спасение. — С тобой я по-настоящему хочу попробовать что-то большее. Позвоночник прогибается до хруста, когда Галлагер вновь возвращается к своему уничтожающему выдержку темпу, давит бедрами, дышит рвано в ухо. Постанывает. И выглядит при этом так податливо, так покорно, что самообладание Милковича посылает все к хуям и подыхает от передозировки серотонином. — Блять… — едва слышно срывается с языка, когда Йен протискивает руку между их телами и сжимает внушительный бугор у него в штанах длинными пальцами. — Мы можем уйти отсюда в более уединенное место, если ты тоже этого хочешь, — танцор проводит ладонью вверх-вниз, массирует, продолжая нашёптывать на ухо, как чертёнок на грех. — Я могу показать тебе гораздо больше, но не здесь… Микки мотает головой, понимая, что еще пару минут такого идеального трения и ему придется привыкнуть носить с собой в кармане запасное бельё. — Я целые сутки думал только о том, как хочу попробовать тебя на вкус. Милкович совершает еще одну роковую оплошность, когда упускает момент и Йен откидывается назад, наклоняется ближе к лицу и заглядывает прямо в глаза. Нуждающаяся зелень глаз его, обрамленная медными ресницами, зачаровывает и утягивает в себя, как патологическая зависимость. Разум вопит, что пора бы отвернуться и спрятать взгляд, но Микки может только потерянно скользить глазами от расширенных черных зрачков Галлагера, до приоткрытого болтливого рта. Милкович запинается о крошечные веснушки в уголках губ и понимает, что пропал. — Хочу почувствовать на себе твои прикосновения, — потребность в голосе танцора такая безнадежная и явная, что это причиняет физическую боль. — Хочу сделать тебе так хорошо… Микки стонет чуть громче, уже не контролируя ни себя, ни движения ищущих более тесного контакта бёдер. — Я знаю, ты тоже этого хочешь. Жар, исходящий от кожи пациента, опасная красота и аура недозволенности превращали Милковича в безвольный пластилин. Он закрыл глаза и снова откинул голову назад, пряча свое желание, но Йен прекрасно считывал его в синхронных движениях их тел и продолжал умолять. — Идём со мной… Микки чувствовал себя ебучим Икаром, стремительно летящим на зов солнца. Он знал, что сгорит, едва прикоснувшись, что это станет его погибелью. Но стойкое ощущение, что ничего в жизни больше не имеет смысла, кроме этого томного голоса, острого языка, скользящего по кромке веснушчатых губ, и льнущего к нему покорного тела, безжалостно топило скудные остатки здравого мышления. Ему нравилось, как Йен двигается на нем, как он нуждается в нем. И ощущение рук Галлагера на своей оголенной коже тоже. Очень нравилось. Вдоль позвонков пробежала дрожь, когда на Милковича обрушилось осознание, что одна рука танцора пробралась под его толстовку, а подушечки пальцев жадно ощупывают кромку штанов и ремень. Ему не нравилось, что Йен не знает: это его психотерапевт сейчас растекается в безвольную лужу под ним. Это он хочет пацана так, что яйца сводит от предвкушения. Ему не нравилось, что для Йена он просто очередной клиент, которому он хочет помочь и облегчить существование. Очень не нравилось. Микки уже готов был пообещать бросить к ногам Галлагера всю галактику, когда тот вдруг остановился. И нехотя сполз с его колен, объявляя: — Время закончилось. Милкович по наитию выпрямляется, как магнит, преследуя, удаляющееся тепло тела танцора. — Найди меня, если осмелишься, — дьявольски провоцирующая улыбка Йена царапает битым стеклом. Микки просыпается от чар, когда видит, как рельефную спину скрывает белесый туман. Галлагер исчезает в темноте зала, а он собирает себя по кускам и, едва ли не переходя на бег, скрывается в туалете. Закрывает дверь на засов, подлетает к раковине и там, в безопасности, срывает с себя капюшон и бросает маску на кафельный пол. В отражении зеркала Милкович не узнает себя. Он видит, как безумно выглядят его чуть влажные сапфировые глаза, как по виску течет капелька пота и застревает в слегка отросшей щетине, и как топорщится ширинка на брюках, завершая картину его неизбежного провала. Встреча с Галлагером подобна откровению. До этого Микки не знал, что довести до безумия может один неосторожный взгляд. Не знал, что можно кончать настолько сильно от одного прикосновения. Не знал, что можно желать кого-то так отчаянно, до дрожи. Ледяная вода из крана ничуть не охлаждала пылающее лицо, ничуть не успокаивала головокружительное возбуждение. Микки, чертыхаясь, сжимает себя через джинсы мокрой рукой и почти скулит сквозь зубы. Сраные рыжие патлы, ебучие конопушки и демонская ухмылка. Сраный Галлагер с его этими зелеными глазами, как у блядского Бэмби. Он не станет дрочить в туалете приватного клуба на образ пациента. Нет, блять. Он соберет себя из беспорядка, скроет лицо под маской, пойдет к бару, закажет самое крепкое пойло, что есть в этом гадюшнике, а потом вернется домой и больше здесь не появится. Он заказывает виски. Потом еще один. Знакомый бармен смотрит так, будто читает мысли. Скалится, довольный собой, наполняя стакан. Будь Микки лет на десять моложе, он бы не раздумывая и секунды, вломил придурку за такие красноречивые взгляды. Милкович не хочет быть настолько очевидно повернутым на ком-то. Особенно на том, кому нет дела до него самого, кто зарабатывает деньги собственным телом, и кто может без особых усилий и принуждения толкнуть его обратно на кривую южную дорожку. Прежде чем Микки успевает остановить себя, он оборачивается через плечо и украдкой наблюдает за своим пациентом, сошедшим со сцены, как греческий бог с Олимпа. Галлагер, словно чувствуя на себе чей-то взгляд, поднимает голову, осматриваясь, и Милкович тут же отворачивается, в который раз проклиная себя за слабовольность и натягивая капюшон на лицо глубже. Он залпом опрокидывает остатки виски и вдруг слышит насмешливый голос бармена: — Малыш сегодня нарасхват. Микки, закусив губу, вновь смотрит в зал, где в опасной близости от рыжего танцора раскачивается явно нетрезвый тучный мужчина. Милкович не мог назвать себя жадным. Он рос в бедной семье, где делиться друг с другом было необходимым, чтобы просто выжить. Но сейчас, глядя, как мужик в маске нашёптывает что-то его пациенту, а танцор активно кивает, в голове Микки будто загорается неоновая вывеска с кроваво-красной надписью «Мой». Он больше не рассуждает о последствиях. Рывком поднимается с барного стула и сквозь молочный дым идет к чирикающей парочке. Не раздумывает он, и когда отталкивает гостя плечом, вырастая перед Галлагером, как жаждущий разрушений всадник Апокалипсиса. — Что там, на счет того, чтобы показать мне больше?.. — низким, рокочущим голосом бросает Милкович, глядя в ошалелые глаза танцора сквозь маску. Йен справляется с потрясением мгновенно. Натягивает привычную многообещающую улыбочку и кивком головы приглашает следовать за собой. Распалённый алкоголем и собственническим порывом Микки следовал бы сейчас за парнем хоть в адское пекло. Галлагер заводит его за плотную фиолетовую занавеску. За атласной преградой скрывается небольшая комнатушка с таким же кожаным диванчиком, как снаружи, и столиком, на котором стоит в ожидании гостей бутылка вина. Танцор знакомит его с прайсом, и Микки, прислушиваясь к широкому спектру предлагаемых Галлагером услуг, каменеет до пульсации снова. — Мне все равно, — коротко отвечает он, когда Йен замолкает и в ожидании смотрит на гостя. — Делай, что хочешь. Галлагера ответ ничуть не сбивает с толку. Он ухмыляется, подходит ближе, так что у Милковича перехватывает дыхание, и мягко толкает кулаком в грудь, вынуждая осесть на диванчик. — Хочу отсосать тебе… — воодушевленно выдыхает танцор, опускаясь напротив и разводя колени Микки в стороны. Милкович тяжело дышит через нос и Йен трогает его через ширинку, аккуратно сдавливая твердую плоть в пальцах. Он не смотрит танцору в глаза. Он смотрит, как его острые колени впиваются в жесткий ковролин, почти такой же, как в кабинете в клинике на южной стороне. Смотрит, как его пациент нетерпеливо закусывает влажную губу, сканируя его член через брюки. Смотрит, и его рот наполняется слюной от таких привлекательных видов. Микки тихо стонет, когда Галлагер опускается ниже и притирается лицом к паху, целует его через ткань брюк, ощутимо массируя ладонями бедра. Милкович нетерпеливо ёрзает, когда Йен медленно, подразнивая, расстегивает молнию. Он приподнимает бедра, чтобы танцор стянул штаны вместе с бельем и едва заметно вздрагивает, чувствуя оголенной мокрой головкой теплое дыхание. Галлагер не отводит взгляда от его пульсирующего члена и облизывает губы, а Микки может думать только о том, что этот болтливый ротик был создан персонально для него. — Такой красивый… — завороженно шепчет Йен и на пробу слизывает кончиком языка солоноватую капельку с вершины. — Я таким его и представлял. — Да?.. — Милкович откидывает голову на спинку и с концами теряется в ощущениях; он понимает, что надолго его не хватит. — Я представлял его ночью после нашей первой встречи, — оттягивая кожицу вниз рукой, признается танцор и обводит острым языком головку. Микки выстанывает проклятье и вскидывает бедра навстречу горячему рту. — Представлял его вкус, и как он тяжело лежит на моем языке, — Галлагер заглатывает член чуть глубже и тут же с хлопком выпускает. — Но я не мог представить, что это будет настолько хорошо… Милковича подкидывает на диване, когда Йен резко заглатывает член целиком. Он чувствует, как головка упирается в горло, а подбородок танцора в его яйца и пораженно стонет, желая ускориться. Но Галлагер прижимает его бедра и не дает двигаться. Он мучительно медленно снимается с члена и с горящими глазами осматривает ствол, покрытый его же слюной. Затем снова погружает его себе в горло до основания и пережимает длинными пальцами мошонку. Микки вместо обтянутого красным бархатом потолка видит звезды и пылающие в огне кометы. Йен ведет языком по выпирающим голубоватым венкам, прослеживая их очертания от основания до припухшей головки. Замирает на вершине и посасывает ее, создавая вакуум. Постукивает играючи языком по щёлке. И, не позволяя опомниться, расслабляет горло, заглатывая целиком и плотно сжимая губами. Веснушчатый нос упирается в мягкие волоски в паху Милковича. Танцор глубоко вдыхает, закатывая глаза и срываясь на стон, который вибрацией проходится сначала по члену Микки, а затем и по всему телу, неминуемо приближая к разрядке. Микки кажется, что у него случится сердечный приступ в расцвете лет, когда он, не удержавшись, смотрит вниз и видит, как Галлагер потирает себя через тонкую ткань сценических шорт. Нечто звериное пробуждается и поднимается из темноты в нем, как мифический Левиафан, от сумасшедшего желания силой насадить этот рот на себя. Короткие ногти полумесяцами впиваются в его бедра, и он не сдерживается. — Дай встать, — хрипло приказывает он и, не дожидаясь ответной реакции, вынуждает Йена выпустить член изо рта. — Хочу хорошенько поработать над этим говорливым ротиком… Милкович выпрямился в полный рост, покровительственно глядя на парня у своих ног. Провёл пальцами несколько раз по члену, другой рукой запутался в мягких рыжих локонах и подтолкнул лицо Йена к себе навстречу. Галлагер с готовностью вновь расслабил глотку, принимая так глубоко, как мог. Звуки, которые он издавал, заставляли Микки мычать от волны эйфории сквозь плотно сжатые губы. Он обхватил рыжий затылок ладонями и насадил рот танцора на себя так глубоко, что Йен начал давиться, при этом выглядя в данный момент так, будто отсасывает не он, а ему. Границы терпения начали размываться. Милкович, прищурившись, смотрел, как его пациент уже открыто дрочит себе и при этом, захлебываясь, глотает его член. Он так хотел трахнуть этого парнишку прямо сейчас. Наплевав на все, просто толкнуть Галлагера на задроченный старыми виагройдами диван, и позаботиться об этой заднице. Попробовать ее. Почувствовать, какого это, когда она ритмично пружинит на его члене, кожа к коже, а сам Йен задыхается не от очередной панической атаки, а от чистого наслаждения. Микки чувствовал: Галлагер так же близко, как и он. На мускулистой спине скопились бисерины пота, а тело дрожало. Йен несколько раз насадился на член ртом по спирали, играя с яичками пальцами. Затем немного отодвинулся и, продолжая надрачивать Микки рукой, сплюнул на головку, размазав густую слюну по всему стволу и снова вбирая его в рот целиком. Иррациональное желание ощутить еще больше контроля и власти, подтолкнуло Милковича ухватить парня под подбородок и слегка приподнять его голову, заглядывая в затуманенные похотью глаза. Галлагер покорно поддался и Микки громко простонал от ощущения, будто адреналин в крови начал закипать. — Хочу кончить на твое личико, малыш, — шепотом проронил он, забывая обо всем. — Хочу, чтобы ты кончил вместе со мной. Танцор застонал, играя языком с уздечкой и зажмурился, сжимая в пальцах собственную влажную головку. — Давай, кончи для меня… Йен задрожал сильнее, выстанывая свое удовольствие, и Микки едва успел вытащить член из его рта, обильно, короткими пульсациями кончая на веснушчатые скулы и приоткрытый рот, не отрываясь, глядя, как пацан пачкает густой вязкой спермой длинные пальцы и пол.

***

Микки Милкович не смотрел на своего пациента. Тот шебуршал в полумраке комнаты: торопливо приводил себя в порядок. Микки стоял к парню спиной, застегивал ремень, одергивал толстовку. Милкович думал о завтрашней консультации с Йеном. Предпоследней. И о том, что скоро все это непонятное необъяснимое дерьмо останется позади. Микки так и стоял посреди комнаты для привата, когда сзади раздался насмешливый, охрипший голос: — Увидимся на следующем сеансе… доктор Милкович.