I Have Nothing

      И снова, как тогда, он стучит в дверь комнаты, умоляя его впустить. До мольбы он просит, уговаривает, после — злится и кричит. Он понимает, что не должен его ругать, но терпение уже на исходе, а страх заполняет всё сознание.       — Лукас, открой немедленно! — Хью начинает нещадно колотить в дверь.       Он пытается перестать думать, что тот сделал с собой что-нибудь. Дэнси гонит эти мысли, но они снова приходят к нему, вызывая дрожь во всём теле. Он не может потерять ещё и его, это было бы настоящим концом. Но какая-то часть его уверена, что Лукас ни за что на такое не пойдёт, и Хью старается довериться именно ей. С каждой секундой он дышит гораздо спокойнее, пытается наладить с братом контакт, уговаривая его выйти хотя бы на минуту, чтобы поесть. Но в какой-то момент Хью понимает, что больше не называет имя Лукаса, он зовёт себя.       — Хью? Всё хорошо? Открой, пожалуйста, дверь.       Он не понимает, почему обращается к самому себе, а тем временем стук в дверь усиливается, хотя он больше не стучит. Он снова слышит своё имя, потом стук в дверь, затем опять имя. Слишком громкий стук, такой громкий, что Хью закрывает уши руками и оседает на пол. Страх разливается в груди, Хью чувствует пот на своих руках и то, как одежда прилипает к телу.       Звук будильника заглушает и стук в дверь, и голос Лукаса. Он становится таким громким, что Хью приходится открыть глаза, чтобы найти его. Он просыпается в своей кровати, сырой от пота. Хватает телефон и выключает будильник. Снова слышит своё имя и дёргается в сторону, словно испуганный зверь.       — Хью? Ты проснулся? — говорит Лукас, стоя за дверью.       — Да, я сейчас, подожди секунду.       Хью всё ещё трясет, он часто дышит, но в таком состоянии перед братом появляться нельзя. Он находит в шкафу сухую одежду, наспех одевается, стараясь выровнять дыхание, и открывает дверь.       — Доброе утро, — говорит он Лукасу.       — Ты звал меня, — заявляет мальчик.       — Я?       — Да, я поэтому и пришёл. Ты кричал моё имя.       — Может быть... Мне приснился нехороший сон.       — Что тебе приснилось?       — Что-то странное, непонятное... Но неприятное и пугающее. Ты уже умылся?       — Нет.       — Тогда иди в ванную. Я займусь завтраком.       Хью идёт в кухню, но вместо того чтобы открыть холодильник, проходит дальше и садится на диван, закрывая лицо руками. Подобного с ним не происходило уже полгода. Возможно, то, что Лукаса не было с ним рядом почти целыми днями, повлияло на это. Возможно, пора снова начать пить таблетки.       Закрылась входная дверь, и Беверли вошла в комнату со словами:       — У меня закончились яйца. Одолжите?       — Да, возьми в холодильнике. А, может... Может, позавтракаем вместе? — предложил Хью, не отрывая взгляд от стены напротив.       — Хорошо, — сказала Беверли, открывая холодильник. — У вас нет молока. Я сейчас принесу.       Входная дверь хлопнула, затем ещё раз, и Беверли вошла в комнату с молоком в руках. Хью слышал, как она включила чайник.       — Ты так и будешь сидеть? — спросила девушка.       Хью не ответил, не знал что. Он не хотел двигаться, но чувствовал, что ему нужно поесть, хотя бы выпить кофе, иначе он снова заснёт, а он не хотел возвращаться в свой сон.       — Хей. Ты как? — сказала Беверли, присаживаясь рядом с ним.       — Не уверен, что нормально.       — Что-то случилось?       — И да и нет. Мне снова стали сниться те сны, где я стучусь в его комнату... Как тогда.       Беверли сжала его плечо и тихо проговорила:       — И ты не знаешь почему?       — Понятия не имею. Я не думал об этом в последнее время вообще. Почти год прошёл с тех пор... Снов у меня не было с весны.       Они посидели пару минут в тишине, которую нарушало лишь тиканье стрелок часов.       — Я приготовлю завтрак, — сказала Беверли, поднимаясь с дивана.       Она готовила, говорила о чём-то с Лукасом, шутила и смеялась. Через некоторое время поставила на журнальный столик перед Хью кофе и тарелку с вафлями. Коснулась его плеча, произнесла:       — Давай я отведу Лукаса?       — Да, — кивнул Хью и посмотрел на неё, — спасибо.       — Отдыхай.       Хью не мог описать словами то, как он любил Беверли.       Они дружили со школы, и она была единственной, кто понимал его даже без слов. Он испытывал к ней сильные чувства, но никогда не пытался предложить стать кем-то большим. Дело было вовсе не в том, что она не привлекала его как девушка, он не хотел терять её как друга. Всё меняется и становится сложнее, когда на место дружбы приходит любовь. Хью этого не хотел и был очень благодарен Беверли за то, что она не пересекала границы дружбы.       Когда Беверли с Лукасом ушли, Хью заставил себя поесть и принять душ. Полдня он провалялся на диване, листая каналы. Так и не найдя ничего интересного, решил проветрить голову.       Он не знал куда идёт, просто шёл прямо по дороге, дышал и старался не думать. Очнулся он лишь тогда, когда понял, что подходит к детскому саду, со стороны которого слышались голоса и смех детей. Видимо, вышли на прогулку. Хью подошёл ближе, стараясь разглядеть Лукаса, и не заметил, когда к нему подошёл Мистер Миккельсен.       — Выходной? — спросил воспитатель.       Хью слегка вздрогнул, но сразу же ответил:       — Да, дома совсем нечего делать.       — Понимаю. Лукас вон там, играет с мальчиками, — Мистер Миккельсен указал вправо в сторону качелей.       — Он... Играет? — удивился Хью.       — Да. В классе он редко общается с ребятами, обычно сидит за столом. А здесь не очень-то удобно рисовать, поэтому приходится заниматься чем-нибудь другим. Я, честно говоря, этому рад.       — Я тоже.       Лукас, заметив Хью, подбежал к ним и поинтересовался:       — Мы уже уходим?       — Даже не думай, — усмехнулся Дэнси. — Мне просто скучно одному дома. Иди и играй с ребятами. Вечером я куплю тебе столько мороженого, что ты его унести не сможешь.       — Хорошо, — улыбнулся Лукас и убежал.       — Боже, — выдохнул Хью.       — Что такое? — спросил Мистер Миккельсен.       — Он улыбается, — сказал Дэнси и тоже улыбнулся. — Я так давно не видел его улыбку.       — А я впервые вижу вашу.       Хью взглянул на Миккельсена и натолкнулся на отражение солнца в его глазах. Оно оказалось таким ярким, что смотреть было больно. Хотя, возможно, всё дело было в очках Мистера Миккельсена. Хью перевел взгляд на небо, всматриваясь в облака и не зная, что сказать. Это молчание казалось ему неловким, совсем не таким, каким для него было молчание с Беверли.       Понимая, что уходить Миккельсен не собирается, Хью спросил первое, что пришло в голову:       — Как вы управляетесь с таким количеством детей? Боже, сколько их там вообще?       — Пятнадцать человек. Это ещё не так много. Я с детства часто присматривал за детьми, и для меня это не сложно. Я легко нахожу с ними общий язык, — ответил Мистер Миккельсен.       — За кем вы присматривали? Братья и сестры?       — Из младших только двоюродные. Брат у меня один, и он старший. И в основном я сидел с соседскими детьми, первое время просто так, а потом, когда пошёл в старшую школу, мне начали платить.       — И так вы поняли, что это ваше призвание?       — Вообще-то нет, я хотел стать преподавателем в университете, но не сложилось.       — А дети у вас есть?       — Нет, а почему вам это интересно, Хью?       — Просто спрашиваю, что в голову приходит.       — Я бы рад ещё с вами пообщаться, но у нас скоро тихий час, а детей ещё надо покормить.       — А, да, конечно, идите, всё хорошо, — сказал Хью и попытался улыбнуться.       — До вечера. И почаще это делайте, — сказал Мистер Миккельсен, отходя к детям.       — Делайте что? — спросил ему в спину Хью.       — Улыбайтесь, — ответил тот, глянув через плечо.       Сейчас Хью пытаться не пришлось, улыбка сама расползлась по лицу. Он понаблюдал за тем, как Миккельсен заводит детей в детский сад, махнул рукой Лукасу и отправился домой, всё так же улыбаясь. Мысли о сне выветрились из головы, а их место заняли мысли об улыбчивом Лукасе и отражении солнца в очках Мистера Миккельсена.