***
Миеза. Дворец Филиппа II. Разъярённая Олимпиада ходила по комнате, круша в порыве гнева все, что попадалось ей под руку. — Будь ты проклят! — кричала Олимпиада, схватившая очередную вазу и отбросив её в сторону. — Он и так каждую ночь насмехается над Дионисом, а теперь еще и это! Будь ты проклят, варвар! Будь проклят! Опустив глаза, служанки торопливо собирали по полу осколки некогда красивых ваз, боясь, как бы следующая не прилетела им в голову. Олимпиада снова выругалась и двинулась в сторону кровати. — Как ты посмел, — присев, женщина перешла на эпирский, — мало тебе твоих потаскух, мало… Решил еще и меня опозорить. Дионис покарает тебя, клянусь тебе, покарает, — Олимпиада закрыла глаза и снова заговорила на греческом. — Кто она? Одна из служанок, стоявшая у входа в покои, молниеносно бросилась к царице. — Дочь Кофелая, царя Фракии, — девушка низко опустила голову перед госпожой, — Меда из рода гетов. Олимпиада громко цокнула языком. Фракийская принцесса значительно пополнила казну Филиппа. Более того, женившись на ней, он обеспечил Македонии спокойствие на её северных границах. Всё это Филипп считал отличной сделкой, за исключением того, что фракийцев считали варварами и такой союз не делал чести македонскому двору, но не эпирке по рождению было это осуждать. Царь женился на Олимпиаде пятнадцать лет назад, и на протяжении всех этих лет она имела самое высокое положение при дворе. Ее не волновали его бесчисленные женщины или же незаконнорожденные дети, ее волновала лишь власть, которую, в свою очередь, ей давал Александр. Но то, что Филипп посмел взять после нее еще одну жену, было пощечиной, что ударила по ее горделивой натуре. Олимпиада и так его ненавидела, а теперь он дал ей повод навлечь на себя и гнев богов. — Будь ты проклят, — вновь повторила женщина и откинулась спиной на мягкую кровать. Она продолжала сжимать от злости кулаки, испепеляя взглядом узоры на потолке. Вдруг ее щеки коснулась холодная чешуйчатая кожа — большая словно выточенная из чистого золота змея медленно заползла женщине на грудь. Олимпиада вытянула руки, позволяя животному полностью обвить ее тело. — Александр вернулся? — поинтересовалась она, бережно касаясь пальцами своей любимицы. — Нет, госпожа, — не поднимая голов, в один голос ответили служанки. После того как от царицы не последовало других указаний, девушки одна за одной стали покидать ее покои. Некоторым едва удавалось сдерживать шаг, чтобы не убежать от того ужаса, который они наблюдали в комнате Олимпиады. Благо, в этот раз все покинули ее покои живыми. Дионис сегодня не требовал жертв.***
Это было хорошее время для Македонии. Филипп одерживал победу за победой, делая свой народ все более весомым для Греции. Со временем македонского царя стали опасаться даже такие мощные державы, как Спарта и Афины. Непобедимая армия Македонии сеяла страх в каждом греческом воине, и рано или поздно этот ужас овладевал им целиком. А Филипп, в свою очередь, шёл вперед, захватывая государство за государством. После каждого боя был пир, а после каждой победы — новая женщина. Вот и сейчас все готовились к свадьбе царя. Праздники были долгими и шумными. На них, как и положено, присутствовали все члены царской семьи, за исключением Олимпиады, приближённые Филиппа, все его гетайры и командиры. Вот и сейчас, в очередной раз собрав всех, Филипп, будучи абсолютно пьяным, размахивая кубком, рассказывал о своих победах. Александр слушал каждое слово отца, пытаясь запомнить все те детали, который тот упоминал. Он сидел за столом с Кассандром подле Антипатра, который демонстративно игнорировал возмутительное поведение пьяного Филиппа. Временами мальчик переводил взгляд на Гефестиона, который беззаботно смеялся, сидя за дальним столом с отцом и Клитом. К концу празднования Филипп подал знак рукой, и Павсаний ударил в гонг. Воцарилась тишина. Македонский царь вышел вперед и высоко поднял бокал. — Сегодня, братья мои, — начал он, — мы пьем за мою новоиспечённую жену из благородного фракийского рода. Будет на то воля Зевса, и наши народы будут дружны до окончания времен. Зал наполнился криками ликования. Все топали и свистели. — Также, — продолжил царь, — я хочу поднять бокал вина и за своего первенца. Я не ошибся, когда решил взять её с собой в Иллирию. Несколько местных выродков решили, что я недостойный царь и они смогут своими жалкими стараниями отобрать у меня право на трон. Тамошняя королева-потаскуха, Кария, направила против меня жалкое войско скотоводов в надежде отыграться за былое. После того как я ещё раз показал иллирийцам их место, Кария кинулась на меня в гордом одиночестве, но македонская стрела пронзила её сердце. Арес в этот момент стоял позади моего ребенка и вёл её руку, — Филипп кубком указал в сторону стола царицы Аудатты, — пьём за Кинану, истинную дочь македонского царя! И пусть кто-нибудь только посмеет сказать, что в моей дочери не течёт македонская кровь! Гости подняли бокалы вверх, отдавая честь царю и его первенцу, после чего несколько любопытных глаз пытались отыскать девушку в свите первой жены Филиппа. Не заметить её было невозможно, ведь она была точной копией матери — вытянутое лицо, широкий лоб, тонкие губы, глаза формы финика, волосы песочного оттенка, тугим жгутом уложенные на бок. Она сидела в белоснежной тунике, по всей длине расшитой зелеными нитями, создающими узор шишек пихты. Внешний вид Кинаны никогда не давал возможности усомниться в ее положении — так величественно она держалась. — Мама говорит, что женщина рождена для любви, а не для войн, — решил пофилософствовать Кассандр, осмотрев девушку с головы до ног и забросив очередную виноградину себе в рот. — Он бы её ещё в поход взял! — прорычал Александр. Его возмущало то, с каким восхищением гости смотрели на его сестру. Он слышал, о чем они шептались, и с каждым доносившимся до него «дочь своего отца» македонец закипал все сильней. В какой-то момент он не выдержал и, ударив по столу кулаком, соскочил с места и покинул зал. Оставляя длинные коридоры позади, он вышел во внутренний двор. Лунный свет пробивался сквозь листву деревьев, а прохладный ветерок обдувал лицо, развевая золотистые локоны наследника. Он сел на ступени и положил голову на колени. Кинана была на два года старше Александра и была на редкость одарённым ребенком. С раннего детства девушка обучалась верховой езде и охоте. Македонец всегда наблюдал за ней и раз за разом убеждался, что видел в ней больше своего закоренелого соперника, нежели любимую сестру. Масло в огонь подливало и то, что Филипп по-настоящему любил свою дочь и нередко ей хвастался. Александру всегда казалось, что боги ошиблись, когда Аудатта родила девочку, но Олимпиада уверила его, что боги не ошибаются и он единственный, кто достоин стать преемником Филиппа. Так почему же даже в этот раз царь взял ее с собой, а не его? — Злишься, что отец взял меня в Иллирию, а не тебя? Александр резко обернулся и увидел Кинану, которая стояла позади него, облокотившись на колонну. В зале, пока гости не сводили взгляд с нее, она не сводила взгляд с Александра, и стоило ему покинуть зал, как девушка сразу же двинулась за ним. — Так злишься? — переспросила девушка, сверкнув едва различимым в ночи золотом глаз. — Нет, — фыркнул Александр, — с чего бы мне злиться? Пока ты пускала стрелы, я заполучил лучшего в мире коня. — О, я слышала, — Кинана села на ступени вместе с братом, аккуратно подобрав с пола подол белоснежной туники, — и была удивлена. В детстве ты плохо держался в седле. Говорят, этот конь темнее самой ночи. — Именно, а его шерсть словно шелк, — злость македонца тут же улетучилась. Уж кто-то, а Кинана точно оценит его лошадь по достоинству. — Я назвал его Буцефалом. — Буцефалом? — Ага, — Александр указал пальцем на лоб, — у него белое пятнышко на лбу в виде быка. — Ты совсем еще мальчишка, — покачала головой девушка, — но я правда удивлена, что ты сумел заполучить столь прекрасную лошадь. — Я всегда получаю все самое лучшее, — наследник понизил голос. Скромность никогда не была его добродетелью. — Да ладно? — тут же встрепенулась Кинана. Она ехидно улыбнулась и толкнула брата плечом. — А мне кажется, что «кое-кого» тебе все же не удается получить, а? Александр моментально вспыхнул. Он соскочил со своего места, сжимая кулаки, и даже в тусклом свете луны было видно, насколько он взбешен. Только македонец хотел высказать сестре все, что он о ней думает, как над ними раздался суровый голос царицы. — Что вы тут делаете? — Аудатта, окруженная служанками, смотрела на них сверху вниз. — Кинана, немедленно возвращайся в зал. Твой отец тебя ждет. Девушка улыбнулась. Она встала и, разгладив руками тунику, пошла с матерью обратно в зал, оставляя Александра наедине со своей злостью. — Будь аккуратна с ним, — сказала Аудатта дочери, когда та прижалась к ее плечу, держа мать за локоть, — не хватало, чтобы Олимпиада узнала о вашем общении. Кинана кивнула. — О чем вы говорили? — Александр всегда старается получить все самое лучшее, будь то вещи или люди. Ему главное, чтобы это было лучшее из лучшего, — Кинана покачала головой. — Вот такой вот он, наш наследник. — Такого тщеславного мальчишку еще поискать надо, — Аудатта погладила дочь по руке, — да уберегут нас боги от такого правителя. Иллирийки подошли к двери в зал и, одновременно выпрямив спины и подняв головы, вернулись на праздник.***
С момента признания Александра прошло несколько недель. Гефестион вел себя, как обычно — он так же громко смеялся и дрался, если злился. Его поведение не отражало ровным счетом ничего из того, что он чувствовал на самом деле. Александр же все время находился в напряжении. Занятия давались ему тяжелее, чем обычно — впервые он был настолько невнимателен. Кассандр и Птолемей сразу же заметили изменения в поведении наследника. С раннего детства четвёрка была как одно целое, единое и абсолютно преданное друг другу. Мальчики по-настоящему переживали за друга и старались как можно быстрее найти источник его беспокойств, и искать им пришлось не так долго. Впервые в жизни Гефестион оставался абсолютно равнодушным к Александру. Он отмахивался от вопросов, пожимал плечами. В компании македонцев атмосфера становилась тяжелее. «Между ними двумя определённо что-то произошло» — читалось во взглядах Кассандра и Птолемея, когда они еще раз стали свидетелями безразличного Гефестиона и угрюмого Александра. — Я думаю, они поругались, — держа подмышкой свитки, предположил однажды Птолемей. Они с Кассандром в очередной раз опаздывали на занятия к Леониду и, решив, что их все равно накажут, решили не торопиться и завели разговор на больную для них тему. — Это и так понятно, — протянул Кассандр, перепрыгивая с камня на камень вдоль тропы, — только вот из-за чего? Не помню, чтобы были какие-то особо важные события. — Слушай, — Птолемей остановился и, оглянувшись по сторонам, боясь, что их могут услышать, прошептал, — а может он ему просто завидует? Ведь он ни разу не смог одолеть Гефестиона, а ты знаешь его натуру. — Он не из тех, кто завидует, — покачал головой брюнет, — если ему чего-то хочется, то он будет упорствовать до тех пор, пока не получит это. Произнеся эти слова, Кассандр сделал глубокий присед и выпрыгнул вперед в сторону валявшегося впереди камня. К огромному удивлению Птолемея, он допрыгнул до заветной точки, но под весом македонца камень провернулся и отлетел в сторону, опрокидывая парня на землю. — Боги, Кассандр, — Птолемей закрыл лицо рукой, — ты так убьешься когда-нибудь. Брюнет громко застонал, стоя на четвереньках и потирая ушибленное место рукой. Он так бы и продолжал это делать, если бы Птолемей не сел на землю рядом с мальчиком, аккуратно положив свитки рядом. Вид у него был крайне задумчивый. — Я не хочу, чтобы они ссорились, — высокий македонец опустил голову, — вдруг они возненавидят друг друга? — Ну-у-у, это маловероятно, — Кассандр сел рядом и протер рукой лицо. Нос стал дико чесаться. — Вряд ли Александр сможет прожить без Гефестиона, он же его так любит. — Кто любит? — Птолемей вытянул длинную, словно у страуса, шею. — Александр. — Кого? — Гефестиона, — брюнет засунул палец в нос, почесывая внутри. Птолемей продолжал смотреть на македонца остекленевшим взглядом. Он медленно переваривал в голове те слова, которые только что услышал. — Что-о-о?! — выпалил он, когда слова Кассандра все же улеглись в его мозгу. — Ха? — Кассандр вытащил палец из носа. «Ты же самый умный из нас» — промелькнуло у него в голове, когда он увидел округлившиеся глаза друга. — Он же глаз с него не сводит. А вот это его «Гефестион это, Гефестион то», у тебя уши еще не устали слушать это? Мне кажется, что Александр вообще никого не видит, кроме Гефестиона. Мне иногда даже обидно. — И что же тогда между ними произошло? — Птолемей навалился на брюнета всем телом. — А я почем знаю? Может Александр признался ему, а тот оскорбился. Гефестион же у нас такой гордый. Хотя откуда мне знать, никогда не поймешь, что у него на уме. Потрясенный этим предположением, Птолемей продолжал всматриваться в темные глаза Кассандра. Не заметить то, как Александр все время пожирал взглядом Гефестиона, было, конечно, невозможно, но ему и в голову не могло прийти, что причиной этому могла бы быть любовь. Да, Александр мог говорить о друге часами и всегда выбирал его своим противником в спарринге, но неужели все это время он делал это из-за любви к нему? — Аристотель говорит, что любовь должна приносить только благо, — начал приходить в себя высокий мальчик, — в противном случае она может привести к краху государства. — Ну, конечно же! — Кассандр вскинул руки в стороны, напугав Птолемея. — Не мог же в Гефестиона влюбиться, например, Артаксеркс. Нет! Это должен быть обязательно будущий царь Македонии. Боги, чем же мы прогневали Афродиту?! Скажите! Кассандр так отчаянно махал руками, что в какой-то момент потерял равновесие и снова шлепнулся, но теперь уже на спину. Птолемей окинул его взглядом и, не успев вовремя закрыть рот, громко рассмеялся. Вслед за ним рассмеялся и Кассандр. Вот так вот два мальчика, лучшие друзья Александра с Гефестионом, опоздали на урок к Леониду, за что их ждало суровое наказание, но юноши не испугались, ведь в тот момент поняли, что какой бы исход их ни ждал, они будут поддерживать своих друзей до самого конца.***
К удивлению Кассандра и Птолемея, через несколько дней Александр стал вести себя как раньше. Он был сосредоточен на занятиях, упорно тренировался и весело проводил время с друзьями. Отношения с Гефестионом, казалось, тоже стали прежними, однако мальчики перестали спорить и драться, что было совершенно им не свойственно. Когда македонцы спросили Александра о любви к другу, он не стал отпираться, более того, сразу же рассказал им о признании. Кассандр не удивился, а Птолемей все так же пребывал в потрясении, правда, уже не в таком сильном, как в первый раз. Подробнее об их отношениях друзья не спрашивали. Внутреннее чувство подсказывало, что им двоим туда точно лучше не лезть, тем более, они были уверены, что наследник что-то задумал, а если он что-то задумал, то им лучше держаться подальше для своего же блага. — Хватит валяться, Кассандр! — Леонид сжал палку с такой силой, что едва ее не сломал. — Уч-и-и-и-тель… — молил тонким голосом мальчик, распластавшись на земле. Мужчина сделал глубокий вздох и отошел в сторону. Выйдя на середину площадки, он окинул строгим взглядом учеников, что сегодня сражались на деревянных мечах. Филота и Никанор, как всегда, были хороши. Братьям не требовалось много времени, чтобы обезоружить соперников, их движения были четкими и слаженными. Эвмену с его худощавым телом приходилось непросто, и Леонид часто доводил мальчика до крайности, когда тот едва мог держаться ногах. Нерасторопный Неарх всегда проигрывал, впрочем, как и Птолемей. Навыки последнего улучшались с каждым днем, но ему так и не удавалось одержать победу над соперником. Все македонские сыны тренировались в спартанском режиме и в свои тринадцать лет уже были отличными воинами, особенно сильно выделялся один из них — Гефестион. Сын Аминтора не мог не вызывать восхищение даже у самого Леонида. Мальчик мастерски управлялся с любым оружием, особенно с мечом, и был сильнейшим в боях врукопашную. Имея женственное лицо и стройное тело, он превосходил многих учеников значительно старше по возрасту. И несмотря на все превосходство мальчика, македонский наследник всегда выбирал в противники именно его и отказывался биться с другими. Со временем навыки Александра улучшались, и бои становились все продолжительней. И если сын Аминтора брал победу в боях исключительно своим мастерством, то наследник прибегал к разнообразным тактикам в нападениях и часто хитрил. Когда его прием не сработал и на этот раз, македонец решил напасть с левого бока Гефестиона, но брюнет успел пригнуться и с разворота ударил друга по лицу так, что тот отлетел на метр и упал на землю. — Бой окончен! — крикнул Леонид. Мужчина подал брюнету флягу с водой и похлопал его по плечу, при этом улыбаясь и что-то приговаривая на ухо. Над лежащим на спине Александром появились тёмные пряди волос, свисающие с головы Кассандра. — Ты опять проиграл, — заметил македонец. — Если ты возьмешь в противники Филоту или Эвмена, то у тебя точно будет шанс победить. — Нет, — Александр закрыл глаза, — это не то. Я становлюсь сильнее только тогда, когда бьюсь с сильным противником. Кассандр скривился, не поняв сложной схемы друга, и выпрямился. Он окинул взглядом Гефестиона, учителя и окружавших их ребят постарше, обсуждающих победу юноши. — Смотри, — брюнет кивнул в сторону македонцев, — про Гефестиона твоего говорят. Александр привстал и взглянул на мальчика. Тот взволнованно говорил о чем-то с Леонидом, иногда улыбаясь и наклоняя голову. Его кучерявые пряди намокли от пота и прилипали ко лбу. Влажный хитон облеплял молодое тело воина, держась благодаря фибулам на его открытых плечах, и обнажал ноги до середины бедра. Александр невольно сглотнул. Ноги Гефестиона были замечательны: длинные, стройные, с такой чистотой линий, что даже Аполлон бы позавидовал ему. Бёдра у юноши были узкие, а предательски тонкая ткань отчетливо демонстрировала окружающим упругие ягодицы македонца. — Мне кажется, у тебя побежала слюна, — ехидно улыбнулся Кассандр, наблюдая за тем, как наследник прожигал брюнета своим взглядом. — Замолчи, — огрызнулся Александр. Одним резким движением он встал и стал отряхивать свой хитон от песка. Кассандр продолжал улыбаться, а затем похлопал друга по плечу. — Что я опять пропустил? — спросил подошедший к ним Птолемей. Вид у него был как у побитой собаки — хитон грязный, руки и ноги в ссадинах, а под глазом и вовсе красовался фингал. — Александр не может оторвать взгляда от своего противника, — отшутился Кассандр и тут же получил от наследника локтем в живот. Птолемей поднял усталые глаза на Гефестиона. Тот беззаботно улыбался, принимая похвалу одну за одной. Они наблюдали за мальчиком еще какое-то время, пока Птолемей не нарушил молчание обеспокоенным голосом. — Да уж, — нахмурился македонец, видя жадные взгляды людей в сторону друга, — только, боюсь, Александр не единственный, у кого есть глаза. Александр в ту же секунду окликнул брюнета. Услышав его, Гефестион быстро попрощался с другими учениками и Леонидом и, присоединившись к троице, отправился на занятия к Аристотелю.***
Каждому из них нравилось учиться. Все искали в науке что-то своё. Александр жаждал знаний, ибо всегда боялся, что его противники окажутся умнее него. Он изучал многое: философию, риторику, геометрию, медицину, зоологию, географию. Юноша основательно познакомился с греческой литературой, а особое внимание уделял политике. Македонец был крайне сильным оппонентом в спорах, что придавало ему уверенности. Он часто проводил время с полководцами после крупных битв и внимал их рассказам. Гефестион же был более сдержан в своих интересах. Его интересовали логика и дипломатия, которым он посвящал всё свободное время. Обладая спокойным нравом, он был мудрым не по годам. Птолемей был человеком одарённым умственно и всегда предпочитал книги занятиям по бою. С юных лет его увлекали такие науки, как социология, философия, математика, логика и физика. Кассандр несмотря на то, что отличался от друзей своей ленью, не менее трепетно относился к литературе и знал наизусть стихи Пиндара, Стесихора, Телеста, Филоксена и других поэтов. После очередных занятий юноши лежали на траве головами друг к другу, и если бы кто-то посмотрел на них сверху, то увидел бы крест из тел на земле. Они громко смеялись, толкались и тянули руки к небу. — Когда ты станешь царём, Александр, у тебя будет с-а-а-мый огромный дворец, — разводя руками, улыбался Кассандр. — За такие разговоры, — вмешался Птолемей, — нам всем влетит. — Или обвинят в измене, — поддержал его Александр. — Да ладно вам! — брюнет демонстративно надул губы. — Все знают, что ты будешь царём, а мы будем твоими верными полководцами. Все будут восхвалять и любить нас. У каждого будет свой гарем из красивейших наложниц, много жён и детей. А ещё, — Кассандр приподнялся на локтях, — мы будем после каждого боя устраивать такой пир, что все цари обзавидуются! После этих слов мальчишки одновременно засмеялись, схватившись за животы. — Кассандр, — утирая слезы, проговорил Гефестион сквозь смех, — тебе лишь бы поесть! — И вправду, Кассандр! — Александр скривился, представив, как его будущие полководцы вместо того, чтобы приносить ему победы, будут лежать в шатрах словно свиньи. — Хоть бы раз о битвах так говорил, как о еде! Кассандр вскочил и кинул обиженный взгляд на своих друзей. — Вы ничего не понимаете! — крикнул он. — Тогда все вокруг будут видеть, как нам живётся при царе Александре! — мальчик показал язык и сложил руки на груди. Его друзья продолжали смеяться. Кассандр стоял с надутыми губами и, отвернувшись от товарищей, смотрел на Миезу, которая расположилась у них под ногами. Вдруг на него напали сзади. Александр, Гефестион и Птолемей, все как один, стали беспощадно щекотать македонца. Недолго сопротивляясь, он упал на землю и стал дрыгать руками и ногами. Через какое-то время на землю свалился и Птолемей, пав жертвой щекотки следом за Кассандром. Мальчишки со своей возней со стороны выглядели как кучка львят, беззаботно играющих под жарким солнцем. Через какое-то время они, защекотав друг друга почти до потери пульса, сели, прижавшись спинами и жадно глотая воздух. — Однажды, — Кассандр неожиданно для всех сделал серьёзный голос, — ты и вправду станешь царём. Мальчики одновременно вздохнули. Каждый из них понимал, что это беззаботное время не навсегда. — Моя мать говорит, что, когда я появился на свет, храм Артемиды был сожжён, потому что богиня была занята, помогая мне родиться, — Александр вскинул голову и стал разглядывать безоблачное небо Миезы. — А еще твой отец окончательно одержал победу над иллирийцами, — добавил Птолемей. — И на Олимпийских играх его лошадь пришла первой… — Кассандр провел сандалиной по зеленой траве. Александр всматривался в пушистые белые облака в надежде, что однажды он и его друзья смогут вместе взглянуть на небо Египта, Персии и даже самой Индии. — Вы ведь всегда будете со мной? — в голосе наследника чувствовалась непривычная для друзей нотка растерянности — он словно просил их, а не спрашивал. — Разумеется, — Кассандр первым почувствовал сменившуюся атмосферу. Он развернулся к мальчику лицом. — Мы всегда будем верны тебе, — вслед за ним развернулся и Птолемей. Все это время Гефестиону удавалось отмалчиваться. Он не участвовал в разговорах, где обсуждали будущее Александра, более того, он старался и вовсе их избегать. Сейчас же на него вопросительно уставились три пары македонских глаз. Гефестион наклонил голову, отводя смущенный взгляд и робко кивнул. Кассандр с Птолемеем переглянулись. Александр сжал кулаки и, не дождавшись ответа, пододвинулся к мальчику вплотную и повторил свой вопрос. — Не задавай вопросы, ответы на которые ты знаешь, — покрываясь румянцем, ответил Гефестион. Сделав недовольный вид, брюнет откинулся обратно на траву и закрыл глаза. Товарищи последовали его примеру. Кассандр лежал с довольной улыбкой, а Птолемей вслушивался в пение птиц. Александр лег на бок и не сводил взгляд с Гефестиона. Его напрягало, что он не услышал от него чёткого ответа, поэтому юноша медленно пододвинулся к нему и шепотом позвал его. Гефестион распахнул глаза и замер, увидев лицо Александра в нескольких сантиметрах от своего. От неожиданности краска залила щеки обоих мальчиков. Гефестион только хотел отвернуться, но блондин не дал ему это сделать, схватив рукой его за голову. Их взгляды встретились, дыхание стало одним на двоих, а сердца забились чаще. Александр смотрел на македонца в надежде получить ответ. Через некоторое время брюнета это стало напрягать и, не выдержав, он крикнул: — Да буду я с тобой, буду! Александр покраснел еще сильнее, а потом вдруг громко рассмеялся и перевернулся на спину. Птолемей и Кассандр, не поняв, что произошло, перекинулись недоуменными взглядами, а затем, пожав плечами, вновь вернулись в прежнее положение. Все четверо лежали и наслаждались жизнью. Юные, добрые, чистые лица вглядывались в небо, ища каждый свою судьбу. И лишь один из них свою судьбу уже знал — тот, кто тянул свою руку к Гефестиону в надежде, что тот сделает то же самое в ответ.