***
Мальчики превращались в юношей. В эпоху Ахиллеса в пятнадцать лет они бы уже считались мужчинами и обзавелись семьями, однако во времена правления Филиппа от подрастающего македонца требовалось лишь одно — быть хорошим воином. Александр и другие сыны из знатных родов находились под пристальным вниманием самых выдающихся полководцев царя. Они делились с юношами многолетним опытом в битвах, обучали тактикам нападений и стратегиям войн, порядку распределения войск и грамотному обучению солдат. Александр с жадностью внимал всему, чему его обучали. Днём он жадно поглощал всю возможную информацию на собраниях, а вечерами слово в слово повторял ее вслух. Особенную пылкость в учебе наследника сразу же отметили Антипатр, советник царя, и Парменион, главный полководец. Мужчины нередко оставляли Александра после собрания и давали ему еще больше сведений о том или ином моменте. В целом, к наследнику относились крайне положительно, ведь уже в столь юном возрасте он обладал незаурядным умом, и Филипп часто давал ему слово на собраниях. Из всех людей только Клит был настроен к юноше скептически. Иногда Александру казалось, что он его и вовсе ненавидит. Мужчина часто ставил слова юного македонца под сомнение, придумывал безвыходные ситуации и требовал разрешить их. Под общее негодование других участников собрания, Клит продолжал наседать на юношу раз за разом. Филипп никогда не встревал в их споры, никогда не заступался за сына. Мужчины не были близки между собой, более того, изрядно выпив, они часто дрались. Однако много лет назад, когда Александр только родился, царь настоял, чтобы Ланика, старшая сестра Клита, была его кормилицей. Их отношения оставались тайной для наследника, но он знал точно, что Филипп безгранично ценил командира гетайров, а тот, в свою очередь, был безмерно ему предан. Однажды после очередного собрания македонский царь объявил, что направляется в Фермопилы, так как до него дошли слухи об объединении местных торговцев с торговцами из Амфисаха с целью присоединения их рынка к Персидской державе. Такой ход мог обрушить внутренний торговый рынок Македонии, так как эти узлы торговли находились в самом сердце Греции. Несмотря на то, что в последние месяцы Филипп брал юных македонцев во все походы, на этот раз он оставил Александра в Пелле, объявив его своим регентом. Это безумно обрадовало юношу, так как он мог впервые, хоть и всего на несколько недель, встать во главе своего государства. Для поддержки в столице с ним остался Антипатр. Все это время Александр неустанно принимал подданных и решал государственные вопросы. Спустя три недели его регентства в Пеллу прибыли персидские послы. Антипатр предлагал отказаться от приема, сославшись на отсутствие царя, но Александр решил по-своему — персы были приняты по самому высшему классу. Тронный зал был украшен цветами, а стол был заставлен самыми вкусными македонскими угощениями. Когда во дворце раздался гонг, оповещающий о прибытии послов, Александр вышел встречать их лично. Он поздоровался с каждым из трех персов, обменялся несколькими фразами, после чего пригласил за стол, где их уже дожидался Антипатр. — Дорогие гости, — наследник поднял бокал с вином, — я рад видеть вас в своем доме, надеюсь, что сегодняшние беседы доставят удовольствие обеим сторонам. — Вы так юны, — отметил перс, сидящий ближе всех к македонцу, — неужели ваш царь доверил вам правление страны в столь раннем возрасте? — На то было решение моего отца, — улыбнувшись, юноша сделал вид, что глотнул вина. Начали они с общих тем, медленно подходя к сути. Персы были поражены, с какой легкостью Александру удалось их к себе расположить. Уровень его ораторского мастерства был высочайшим. В тот момент, когда послы окончательно признали регента Филиппа, Антипатр подал голос: — Можем ли мы узнать, с какой целью вы прибыли в Пеллу? Перс провел толстым пальцем по тонкой полоске черных усов и подался вперед. — Мы прибыли из Великой Персидской державы, чтобы заключить сделку с македонским царем, — мужчина лукаво улыбнулся, — или с его регентом. — Что за сделка? — Александр поставил бокал на стол. — Возможно, из-за своего юного возраста вы можете не знать, но есть человек по имени Гиппий, один из лучших афинских командиров. — А еще узурпатор, несколько лет назад захвативший власть в Афинах, лишив жизни десятки мирных жителей, — суровым голосом добавил Антипатр, нахмурив брови. Персы, все как один, сделали непроницаемые лица. — То было давно, — понизив голос, продолжил посол, — тем более, что он был помилован и приобщен к персидскому двору. Как подданный Персии, он имеет право на защиту своей страны и… — Вы хотите сказать, что афинский тиран стал командиром персидской армии, — Александр стукнул бокалом об стол, — так причем здесь Македония? — Видите ли, молодой человек, Гиппий уже несколько недель находится у вас в плену. В зале повисло молчание. Персы прожигали взглядом Александра, уверенные в том, что мальчишка не сумеет им ответить. Если он согласится выдать Гиппию, то это негативно скажется на его репутации как будущего царя, если же откажется — тоже. В первом случае его будут ненавидеть македонцы, а во втором — персы. — Мир погружен в войны, — молчание прервал высокий перс с черными, словно бездна, глазами, — мы завоевываем новые территории каждый день. Как будущему царю, вам необходимо быть более благоразумным. Никто не знает, куда завтра упадет луч персидского солнца. Александр внимательно посмотрел послу в глаза. — Вы правы, — взгляд македонца стал тверже камня, — никогда не знаешь, чего ожидать от палящего солнца, однако, — юноша немного наклонил голову, — сейчас в зените солнце Македонии. Мой отец ведет кампанию по объединению Греции, это ни для кого не секрет. И Афины занимают там главенствующую роль. Будет неправильным, если мой отец, стараясь объединить всех эллинов, предаст афинян, передав такого тирана, как Гиппия, в лучшую жизнь к персам, — Александр встал из-за стола, — тем более, я уверен, что в могущественной персидской армии найдется пара-тройка командиров, которые с легкостью смогут заменить такого кровожадного афинянина. На этом прием был окончен. Отправившись обратно с отказом, персидские послы были одновременно и злы, и озадачены. Страна скотоводов, которая несколько лет назад находилась в руинах, теперь представляла собой поистине сильное государство. Филипп делал невероятные вещи, но еще более невероятным был его сын. Александр четко понимал, что персы не простят ему этой выходки и милосердными они к нему точно не будут. Но нужно ли ему было их милосердие? Нет, более того, он уже тогда желал их ненависти. Когда послы достигли границ, в Персии их встретила регулярная армия царя. Не понимая, что происходит, двое из них были убиты, не дойдя даже до своих шатров. Перед третьим, высоким персом с бездонно черными глазами, солдаты склонили головы. Он не был послом, он был одним из командиров Артаксерокса и по его личному приказу отправился в Македонию. Гиппий был им нужен для наступления на Спарту, ведь кто, как не он, знал все скрытые дороги Греции. Командир прошел в свой шатер и написал короткое письмо правителю: «Македонского царя нет в столице. От его имени правит сын — Александр. Гиппий останется в плену». Мужчина прочитал текст еще раз, а затем сделал небольшую пометку снизу: «На троне сидит львенок. Будьте аккуратны. Он вырастет львом».***
Вот уже три месяца длилась осада Перинфа. Крепость занимала слишком выгодное положение — она возвышалась на холмах и была окружена водой со всех сторон. Каждые две недели персы посылали перинфийцам продовольствие, и за все это время македонцам, которые сумели захватить только внешние укрепления, так и не удалось отрезать осаждённых от моря. Филипп был вне себя от ярости. Его армия привыкла побеждать, а сейчас, впервые за долгие годы, он терпел поражение. Когда у македонцев больше не осталось сил, царь двинул свои войска в Византию, надеясь отыграться, однако и там его ждала неудача. Город было решено брать штурмом ночью, однако византийцы оказались еще более подготовленными, чем перинфийцы, и истощенное предыдущей осадой войско не смогло дать им должный бой. Разгневанные на богов и винящие в поражениях Филиппа, солдаты поплелись домой. Казна была пуста. Царь не мог вернуться в Пеллу с таким позором, тем более что в этот раз с ним был Александр. Подле него наследник обучался снабжению войск, ведению разведки, управлению территориями на дальних расстояниях и другим военным делам. Про Филиппа ходило много слухов, особенно об его омерзительных манерах, но это не отменяло того факта, что он был талантливым управленцем. Мужчина строго соблюдал установленный порядок и всегда знал, чем занимаются его наместники. Когда до Македонии оставались считанные километры, армии Филиппа попалось одно из племен медов, не признававших его власть. К несчастью северян, македонский царь решил отыграться на них за все проигранные им битвы в этом году. Город пал сразу же. Несмотря на свою жестокость, меды были плохо организованы и бились хорошо только на открытой местности. Македонцы обрушились на них словно ураган. Казна медов была опустошена, большая часть мирных жителей погибла, а те, кому все же удалось выжить, были взяты в плен. Филипп стоял на пепелище города, в котором еще несколько часов назад кипела жизнь. Александру и его товарищам тоже удалось поучаствовать в этой битве. Наследник командовал фалангой, которая первая прорвала оборону города, начав наступление. В честь этого знаменательного события Филипп переименовал пылающий город в Александропль. После победы над медами македонский царь дал возможность своей армии хорошенько отдохнуть. Они разбили лагерь прямо у стен разрушенного города и принялись веселиться так, как делали это всегда после очередного триумфа. Пьяные до беспамятства, распущенные полководцы Филиппа проводили всю ночь, удовлетворяя свои прихоти. Взятые в плен женщины кричали, но никто их не слышал. Вино лилось рекой, а на кострах один за другими жарились ягнята. Македонцы распевали песни, обнявшись и целуя друг друга. Александр не участвовал в веселье. Аристотель настолько глубоко вбил в своих учеников отвращение к праздности, что ни один из них даже не притронулся к вину. Кассандр по настоянию отца отправился спать. Немного погодя, Птолемей тоже отправился в палатку, но не спать, а читать очередной труд учителя. Битвы отнимали много сил и времени, заставляя каждого из них все более походить на солдат. Оставшись в одиночестве, под шум пьяных командиров на улице Александр ушел в шатер и прилег на кровать. Слишком много сейчас происходило вокруг. Время безостановочно утекало сквозь пальцы. — Сегодня ты совершил очередной безрассудный поступок, — в шатре наследника раздался укоряющий тон Гефестиона, — то, что ты бросился спасать Филиппа с одним щитом. У царя есть телохранители, тебе незачем было так рисковать. Александр сел. Он внимательно посмотрел на любимого, но не увидел в его глазах ничего, кроме осуждения. — Он мог погибнуть. Там было одиннадцать лучников, — наследник мысленно пересчитал медов, которые находились у стен города, когда их войско только подошло к воротам. Несколько стрел пронзило коня Филиппа, и если бы не вовремя подбежавший к отцу Александр, еще неизвестно, куда бы попала следующая из них. — Ты мог погибнуть, — брюнет прервал мысли македонца. — И что с того, Гефестион? — Александр встал с кровати и подошел к юноше, — Что с того, что я умру? Тебе будет жаль меня? Что ты почувствуешь? — Ты опять за старое? — Я все про то же, Гефестион. Александр стоял напротив брюнета, вновь ожидая ответ. Время шло, но ничего не менялось, и сколько бы македонец ни старался, сколько бы ни признавался, Гефестион не давал ему и шанса. Он отмалчивался, отводил взгляд, прятал глаза, делал все что угодно, но четкого ответа не дал ни разу. Это разрушало, сдавливало Александра изнутри, но наследник ничего не мог с этим поделать, ведь жалкая, крошечная надежда все еще теплилась в его сердце. — Уходи, — он отвернулся от юноши, пряча глаза. Мучительная боль вновь стиснула его грудь. Александр делал глубокие вдохи, заставляя себя вернуться в привычное состояние. Он не хотел разочаровывать Гефестиона, ведь каждый раз, когда он устраивал сцены, именно разочарование он читал на лице любимого. Шли минуты, но спокойствие так и не приходило. Возможно, из-за сегодняшних событий, а может из-за того, что Гефестион до сих пор не покинул шатер. — Я же сказал тебе уходить, — наследник встал вполоборота, все так же пряча глаза. — И это ты меня зовёшь нечестным? — Что? — Александр обернулся. Гефестион стоял перед ним, опустив голову и сжимая кулаки. Каштановые кудрявые пряди закрывали его лицо, но, несмотря на это, македонец сумел разглядеть дрожащие губы юноши. — И это ты меня еще зовешь нечестным?! — Гефестион резко вскинул голову, открывая Александру ярко-красные щеки. — Своим признанием ты всю мою жизнь перевернул с ног на голову! Мы знаем друг друга с детства, так во имя всех богов, с каких пор ты меня любишь?! Мы были друзьями, а ты все разрушил! — брюнет сорвался на крик. Тело его дрожало, а в глазах читалось столько обиды, что у Александра перехватило дыхание. Неужели своим признанием он предал их дружбу…? — Гефестион, я… — наследник хотел объяснить любимому, что, несмотря на все те чувства, что он испытывает к нему, он все еще остается его другом, но брюнет не дал ему сказать и слова. — Я не хочу себе такой жизни, Александр. Я хочу быть гетайром как отец. Хочу, чтобы ты был царём, а я, Птолемей и Кассандр — твоими верными подданными. Я расписал свою жизнь до самого конца, понимаешь? А ты со своим признанием все разрушил! Зачем ты тогда сказал мне это? Зачем стараешься выделиться? Зачем смотришь на меня так сладко? — синие, словно море, глаза Гефестиона наполнились слезами. — Или ты думал, что я ничего не почувствую? При виде катящейся по покрасневшему лицу любимого слезы Александра словно ударило молнией. Тело его затрясло, мысли пропали, а сердце замерло в ожидании. — Я пойду, — Гефестион протер щеку тыльной стороной ладони. Он обернулся и хотел уже зашагать прочь, как наследник схватил его за руку и притянул к себе. Он со всей силы прижал к себе брюнета, зарываясь лицом в его кудри. — Я молю тебя, дай мне хотя бы один шанс, — в отчаянии прошептал Александр, — можно я тебя поцелую? — Ты опять за свое? — Гефестион моментально попытался оттолкнуть от себя македонца, но тот крепко держал его за плечи, не дав им разъединиться. — Один раз, — видя, как в глазах брюнета поднимается шторм, поправил себя Александр, — разреши поцеловать тебя всего лишь раз. Если от этого твоё сердце не дрогнет, то я… — македонец прервался. Произнести слово «сдаться» по отношению к себе было выше его сил. Он сделал глубокий вздох, — то мы останемся просто друзьями. Гефестион задумался. Если сейчас он развернется и уйдет, то они оба так и продолжат мучиться от тяжести невыясненных отношений, а если останется… то может навсегда потерять как себя, так и Александра. Что было правильным, юноша не знал. Мысли путались, сердце металось. Гефестион поднял глаза и встретился с таким пристальным взглядом манящих, словно мотылька огонь, золотыми глазами Александра. Собрав все свои силы, брюнет осторожно кивнул. Этого было достаточно. Наследник рвано дернулся к нему, отчего юноши едва не столкнулись носами. Полтора года он жаждал этих мягких пьяняще-сладких алых губ… кое-как заставив себя замереть на месте, юноша сдавленно выдохнул, собираясь с духом, и ласково огладил чужую скулу самыми кончиками пальцев. Гефестион дернулся, ощутив горячей кожей дрожь холодной руки Александра, но не отстранился, ожидая, что будет дальше. Ладонь юноши мягко легла на его щеку, и наследник, осторожно приподняв голову друга, позволил себе прижаться к сухим губам в едва ощутимом поцелуе. Между ними словно пробежал электрический разряд. Юноши застыли, опаляя горячим дыханием губы друг друга, и Александр, нервно сглотнув, мягко поцеловал брюнета еще раз. Гефестион не отвечал, но и не отталкивал его, и это взбодрило македонца. Сначала их поцелуй был лишь нежным, почти невинным касанием губ, но, осмелев, Александр позволил себе облизнуть нижнюю губу парня, и приникнуть к нему еще ближе, сминая чужие губы уже более жадно. Гефестион тихо застонал, подаваясь вперед, и наследник отчетливо услышал стук чужого сердца, птицей бьющегося в грудной клетке. Александр наседал на юношу все больше, крепко прижимая его к себе, и даже позволил себе запустить язык в чужой рот, отчего Гефестион замычал, позволяя ему делать все, что только вздумается. Юноша резким движением развернул партнера в сторону кровати и опрокинул его спиной на нее. Та жалобно скрипнула, прогнувшись под весом двух тел, но увлеченные друг другом юноши даже не обратили на это внимания. Александр одной рукой прижимал голову македонца к себе, а другой блуждал по его стройному телу, нежно касался плеч, груди, живота, оглаживал мягкую кожу, не в силах насытиться одними лишь касаниями. Гефестион крупно вздрогнул, когда юноша провел пальцами по его бедру. — Алекса… — сын Аминтора пытался остановить наследника, правда пытался, но того уже было невозможно остановить. Их невозможно было остановить. Стыд и любопытство, любовь и страх смешались в нечто абсолютно безумное, и это переплетение чувств, горевшее в их сердцах, полностью затуманило разум юношей. Александр запустил руку Гефестиону под хитон, оглаживая уже затвердевающий член. Юноша невольно прогнулся в пояснице, когда Александр, обхватив горячую плоть кулаком, медленно двигал рукой вверх-вниз, периодически оглаживая большим пальцем чувствительную головку. В шатре стало невыносимо жарко. Гефестион жадно хватал наследника за плечи, надеясь, что тот никогда не перестанет его целовать, вскидывал бедра в такт чужим движениям и жалобно постанывал, очаровательно заламывая брови. Почувствовав, что брюнет был близок к завершению, Александр склонился ниже и, подняв свой хитон, коснулся своим горячим пульсирующим органом чужого члена. Он зажал оба члена в руке, продолжая двигать рукой. Юноша делал это все быстрее и быстрее, пока пространство не заполнили продолжительные стоны двух македонцев, слившихся в одно целое. Юноши тяжело дышали, а по их вискам стекали капельки пота. Александр склонил голову и коснулся мокрого лба Гефестиона. — Я так тебя люблю, — он провел лбом по прилипшим кудрявым прядям, — я так сильно тебя люблю, Гефестион. Я не смогу без тебя жить. — Александр… — брюнет невольно сглотнул, осознавая, что они вдвоем навсегда перешли черту. Наследник отодвинулся от любимого и, взяв его руку, приложил к своей груди. — Чувствуешь? — Александр прижал ладонь Гефестиона к месту, где билось его сердце. — Оно бьется так всегда, когда я слышу твой голос, когда тебя вижу. Я люблю тебя слишком давно и слишком сильно, чтобы я мог так просто от тебя отказаться. Сколько бы мне ни было отмерено, ты всегда будешь единственным в моем сердце, Гефестион. Я клянусь тебе. Гефестион не сводил взгляд с македонца. Перед ним сидел будущий царь. Такой честолюбивый, гордый, упрямый, но при этом до безумия притягательный. В нем было столько плохого… но и столько хорошего, что Гефестион едва мог мириться с крайностями его характера. Ему было трудно, и он часто на него злился, но только этот человек мог вызывать в нем такую бурю эмоций. Только Александр мог заставить его слепо идти за ним, окунаясь в очередное безумие. Слишком долго он затмевал все в его жизни. Лишь он один. Гефестион молчал, заставив наследника потерять последнюю надежду. Александр отпустил руку юноши и отодвинулся. Похоже, это конец. — Ты всегда такой, — в тишине послышался спокойный вкрадчивый голос брюнета. Он протянул руку к ладони наследника и, нежно взяв ее, прижал к своей груди. «Тук, тук, тук» — Александр мог отчетливо слышать этот ритм, но впервые не верил собственным ощущениям. Сердце Гефестиона билось в такт его. — Когда ты признался мне, я был в таком смятении, — кудрявый македонец крепче сжал ладонь юноши, — мне было так страшно. Я боялся все потерять. Боялся потерять друзей, себя и… тебя. Я боялся навсегда потерять тебя, Александр. Если честно, мне и сейчас страшно. Я не знаю, что нас ждет завтра, не знаю, что… — Гефестион! — Александр склонился к нему, перехватив руку любимого. — Я люблю тебя и клянусь, что буду любить тебя до самого моего последнего вздоха. Что бы ни приготовила нам судьба, я никогда не отпущу твою руку, никогда не отведу взгляд и никогда не оставлю тебя одного. Чтобы ни случилось, ты никогда не почувствуешь себя нелюбимым. Клянусь тебе. Я буду любить тебя всю свою жизнь. Гефестион поджал тонкие губы. Как можно было ему сопротивляться? Он чувствовал его тепло, его нежность и то, как искренен Александр был в своих чувствах. Юноша понимал, что дорога их будет нелегкой. Она будет с ухабами и кочками, а может даже с глубокими впадинами… но он все равно будет идти вместе с ним. Будет идти рука об руку, обходя преграду за преградой, до самого конца. Александр коснулся рукой щеки Гефестиона, отчего тот резко вскинул голову и в тот же момент залился краской. Ткань хитона на его животе была мокрой. Он опустил длинные пушистые ресницы, пряча от наследника свой стыд. — Гефестион, — Александр приблизился к губам юноши. Ощутив жаркое дыхание македонца, Гефестион покраснел еще сильнее, — посмотри на меня. Брюнет сжал руками простыню. Он медленно глаза поднял на сына царя, затаив дыхание. — Люблю тебя, — шепнул ему в губы Александр, и страстный поцелуй вновь унес их двоих на вершину Олимпа.