***
— Братья, — Филипп встал во главе стола, высоко подняв кубок, доверху наполненный вином, — настал тот день, когда мы, македонцы, завоюем всю Грецию. Пусть эта битва навсегда останется в памяти наших потомков. Мужчина залпом выпил содержимое своего бокала. Стоящие вокруг стола полководцы с ликованием последовали его примеру. После выпитого за предстоящую победу вина македонцы устремили свое внимание на стол, покрытый несколькими картами, закрывающих одна другую. Первым голос подал Полистарх. — Какое количество воинов ты решил взять на этот раз, Филипп? — мужчина стал расставлять деревянные фигуры на столе. — Учитывая то количество предателей, которым этот проклятый Демосфен успел запудрить голову, я соберу войско из десяти тысяч, — царь подошёл к столу и, взяв лежащую на нём указку, стал водить ей по направлению от Пеллы к Афинам, — мы выйдем завтра поздней ночью и отправимся прямо на юг в Биотию. Полководцы перебросились несколькими фразами. — По пути у нас Фермапины, — покачал головой Парменион, ткнув в черную точку на карте, — слишком очевидный выбор. Нам нужен другой город для стоянки. Следом последовало несколько идей от Антипатра, где можно было бы расположиться перед началом боя, однако все его варианты создавали трудности для передвижения десятитысячной македонской армии. Филипп нахмурил брови и провел указкой по нескольким черным точкам, находящимся в приграничных территориях. — Что, старые болваны, не в состоянии выбрать место для стоянки? — раздался громкий голос позади мужчин. Клит стоял у стены, осторожно водя пальцами по острию своего кинжала. — Фиванцы нас предадут. Проклятые богатеи пойдут за Афинами, лишь бы не расставаться со своей недосвободой. Они находятся ближе всего к дорогам в Фермапинах, поэтому они их перекроют, тем самым закрыв нам путь в Среднюю часть. Единственным вариантом будет укрыться в Илатеи. Как вообще можно было до этого не додуматься, а, Антипатр? Лицо упомянутого советника в ту же секунду наполнилось яростью. Он стиснул зубы и впился в македонца взглядом, полным ненависти. — Что тебе мешает встать у стола и высказывать свои идеи здесь? — прорычал он Клиту. — Слишком душно, — македонец откинул черные пряди волос назад, — Илатея находится под защитой фракийцев. Не зря же наш дорогой царь женился на девке из Фракии, — гетайр ехидно улыбнулся, заставляя присутствующих перевести свой взгляд обратно на карту. Филипп часто прибегал к подобной «практике» укрепления отношений с подчинёнными государствами. Македонский царь вообще не брезговал самыми низкими способами завоевания расположения. Так как Филипп был богат, он подкупал знать в сотнях городах, чтобы те переманивали горожан на сторону македонца. Он был готов жениться сам и женить любого из своих приближённых, лишь бы достичь власти в той или иной провинции. Он был самым льстивым из всех царей древнего мира. Полководцы стали один за другим двигать фигурки по столу, проектируя путь к Илатеи. — Будет ли заключен мир с Фивами? — спросил царя один из военачальников. Филипп кивнул. — Будет ли изменено расположение войск? — спросил другой полководец. — Фаланга будет основной вдоль всей территории. С краю поставим кавалерию. Наша задача зайти к ним в тыл как можно скорее, раздробив их армию на мелкие части. На этом собрание было окончено. Македонский царь грузно опустился на стул и велел принести ему еще вина. Вечерело. Темнота охватывала комнату, и только горящие свечи не давали ей поглотить всех присутствующих. Филипп окинул взглядом полководцев и, поднеся к губам бокал, произнес: — В этот раз с нами будет Александр. Македонцы замерли. Кто-то считал, что наследнику уже давно было необходимо участвовать в битвах, а кто-то считал, что еще слишком рано. На сегодняшний день он был единственным наследником Македонии, и в случае его гибели страна могла вновь погрузиться в хаос. — У тебя никогда не было чувства юмора, Филипп, — сверкнул бездонными глазами в темноте Клит, — не стоит шутить и сейчас. — Я сказал, — понизил голос царь, — что в этот раз с нами будет Александр. Я доверю ему командование частью войск. Клит откинулся от стены и сделал несколько раскачивающихся шагов в сторону Филиппа. — Да что ты говоришь? — ухмыльнулся брюнет. — Неужели твой отпрыск наконец-то оторвется от мамкиной юбки? Или его даже на поле будет охранять одна из ее змей? Едва Клит успел произнести эти слова, как царь со всей силы швырнул в него бокал. Гетайру удалось увернуться, отчего Филипп пришел в еще большую ярость. Он вскочил и ринулся в его сторону, Клит кинулся ему навстречу. Между ними встал Павсаний, закрыв царя собой. Командиры быстро среагировали и, схватив Клита за плечи, оттащили его в сторону двери. Македонский царь застыл, наполненный гневом, а затем злобно выругался, сплюнул и вернулся обратно на свое место. Немного погодя, он велел принести еще вина. — Я считаю, что ты принял правильное решение, Филипп, — Антипатр положил руку на плечо царю, — ему давно пора присоединиться к нам. — Но, возможно, Клит отчасти прав, — с тревогой в голосе возразил Парменион, — с кем ты его поставишь? Он должен находиться среди опытных воинов. Мы не можем потерять его. Филипп резким движением схватил бокал и залпом выпил все содержимое. Он грубо вытер тыльной стороной ладони бороду и произнес: — Пора и ему познать эту науку.***
Македонская армия отличалась от всего, что было ранее представлено во всем греческом мире. Филипп вкладывал в вооруженные силы столько, сколько до него не вкладывал ни один из царей. Регулярные тренировки, сотни битв и грамотная расстановка сил делала македонцев непобедимыми. Вооружение ежегодно обновлялось и изготавливалось индивидуально под каждого солдата для удобства и быстроты движения. Каждый воин занимал в иерархии строго отведенное для него место и выполнял свой воинский долг до самого конца. Арес настолько завладел сердцами македонцев, что смерть на поле битвы они стали считать самой естественной из всех возможных, а к тем, кто старался избегать сражений, относились с отвращением. Александр знал расстановку македонской армии вплоть до каждого отдельного солдата. Еще с детства он запоминал имена всех воинов, с кем ему доводилось встречаться, и со временем стал узнавать каждого в лицо, а на тот момент их было около пятнадцати тысяч. Все свободное время от занятий для ума Александр посвящал тренировкам. Он упражнялся с мечом и метанием копья. Македонец знал, что никто из врагов не может быть сильнее его, он этого просто не позволит. Рядом с наследником всегда находились его верные товарищи — Гефестион, Кассандр и Птолемей. Юноши также усиленно тренировались, особенно когда узнали, что в этой битве они все станут участниками. Это было первое крупное сражение в жизни македонских юношей, и они были готовы сделать все возможное, чтобы вырвать победу из рук врага, даже ценой собственных жизней.***
Настал великий день в жизни Филиппа II и всей Македонии в целом. Обладая Северной и Средней Грецией, он отправился в поход на Юг. Десятитысячная армия македонян отправилась в Биотию. Как и ожидалось, фиванцы перекрыли дорогу у Фермапин. Армия Филиппа была к этому готова, и они пошли продуманной дорогой в Илатею, где остановились на зимнюю стоянку. Под защитой факейцев воины готовились к битве. В это же время македонский царь отправил посла в Фивы с целью заключения мира и получения возможности пройти через них в Биотию. Афины тоже готовились к войне. Осознание опасности потери свободы заставило народ объединиться и встать против варваров с севера. Больше всех ненавидел Филиппа афинский оратор Демосфен, любимый и уважаемый греками. С первого дня правления Филиппа оратор был поражён его поведением и призывал народ с отвращением относиться к подобного рода правителям. И его слышали и слушали. Тысячи людей внимали словам, произносимым Демосфеном, каждое из которых было наполнено ненавистью к Филиппу. Македонский царь же лишь потешался над ним, изредка вспоминая о нём за выпивкой на очередном празднике, не ожидая, что именно Демосфен объединит юг Греции в борьбе с ним. Когда посол вернулся из Фив, он сообщил, что афиняне уже переманили их на свою сторону. Фиванцы заявили, что лучше умрут, чем объединятся с северным узурпатором. Услышав это, Филипп понял, что оратор, про которого ему неоднократно говорили, прибыл в Фивы раньше, и приготовился к бою. Филипп и Демосфен провели несколько мелких битв, и победа раз за разом была за Афинами. В ночь, когда было объявлено место последнего сражения, Филипп собрал всех своих командиров и в этот раз пригласил Александра. Расположившись в шатре у царя, они разложили карты и стали внимательно рассматривать их. — Итак, — начал Парменион, указывая на фигуры на столе, — против нас афиняне, фиванцы, наёмники и священный отряд. Скажу сразу, наше положение не самое выгодное. Равнина небольшая, на северо-западе расположены холмы, а на юге — болота. Более того, река Кифисос в этом году особенно полноводна, что тоже не играет нам на руку. — Судя по расположению войск, самая удачная позиция у афинян, — Антипатр сжал руки в кулаки, — снова. — Что скажешь? — Филипп повернул голову назад, где на протяжении всего обсуждения стоял Александр, внимающий каждому слову, произнесенному опытными полководцами. — Как нам расставить войско при таком раскладе? Глаза наследника блеснули. Он так много лет грезил о том, чтобы отец спросил его мнение, что сейчас биение сердца едва не заглушило голос его разума. Справившись с собой, македонец внимательно взглянул на карту и на фигуры, которые взяли на себя роль афинских солдат. — Я бы поставил фалангу против афинян, — юноша прошелся взглядом по карте, — и фиванцев. Да и большая часть наемников тоже должна познакомиться с нашей сарисой. — Ты хочешь выставить фалангу как основную силу? — Филипп внимательно посмотрел на фигуры. — А что же со священным отрядом? Это элитная армия греков, лучшие из лучших. — В таком случае, наша кавалерия должна с ними встретиться. Полководцы устремили взгляд на Александра. — Что? — пожал плечами юноша. — Вы же сами сказали, что они лучшие, вот и проверим это на деле. Больше македонцу не задавали вопросов. Все всё поняли. Парменион продолжил двигать фигуры на картах, пытаясь предугадать, какие позиции могли бы занять противники. Собрание длилось еще около часа, и, только когда мужчины окончательно выстроили позиции, все разошлись по своим шатрам. Антипатр выходил последним, и, перед тем как покинуть Филиппа, он выставил на столе одну из фигур перед всеми остальными. — Тебя выдает твое молчание, — покачал головой мужчина, — никто не ожидал, что в свои годы он будет видеть этот бой так же, как и ты. — Иногда я забываю, что он уже совсем взрослый, — устало вздохнул Филипп, — и то, что он мой сын. — Ему давно пора идти с нами, Филипп. Я говорил тебе об этом и не один раз. Наша Македония должна иметь будущее, и это будущее создаем мы с тобой. Нам нельзя ошибаться. — Хватит с меня твоих речей, Антипатр, — царь сделал глоток вина, — завтра великий день, поэтому оставь меня на сегодня. Антипатр остался стоять на месте. Он потянулся к одинокой фигуре на столе и сдвинул ее вперед. — Кого ты поставишь во главе кавалерии? — советник сделал голос тише. Мужчина поднял глаза и увидел, как в ответ Филипп залпом допивает вино. Этого было достаточно, чтобы Антипатр развернулся и вышел из царского шатра. Он шел быстрым шагом, чтобы никто из солдат не смог увидеть его улыбки, однако Парменион, разговаривающий в этот момент с Клитом, понял все моментально. — В чем дело? — возмутился гетайр, увидев, как Парменион хлопнул себя по лбу. — Ох, Арес, даруй нам свою милость, — покачал головой македонец, — тебе лучше не знать, кто будет твоим командиром, Клит. Но, к сожалению Пармениона, Клит догадался. На рассвете девять тысяч пеших и одна тысяча конных солдат двинулись к равнине под Хиронеей. Против них стояло двенадцатитысячное войско греков. Афиняне во главе с Демосфеном заняли левый фланг, а фиванцы правый. На крайней позиции расположился элитный священный отряд. Напротив них кавалерию возглавлял Александр верхом на Буцефале. Золотые глаза македонца были полны решимости. Слишком долго он ждал, слишком долго желал этого момента. Меч в руке, солнце в небе, враги напротив. Он сжимал поводья с такой силой, что не заметил, в какой момент на Буцефала стали капать капли его крови. Александр ждал. Ждал своего часа и дождался. Афиняне напали первыми. Филипп дал сигнал и повёл войско в бой. Отряды Пармениона и Антипатра сразу же захватили афинян в ловушку, разъединяя их армию на части. Увидев это, Александр моментально бросился вперед, ведя за собой кавалерию прямиком на фиванские отряды. Буцефал так быстро нес македонского наследника, что Клит и Аминтор, находящиеся по разные стороны от него, едва успевали за ним. Кавалерия приобрела форму треугольника. Македонец первым дорвался до противника, чем абсолютно обескуражил его. Фиванцы потеряли строй и в тот же момент стали проигрывать. Безумный командир македонской кавалерии не знал пощады. Он с ожесточением прорубал себе путь в гуще священного отряда. Со стороны было видно, как Буцефал нес своего хозяина по горе трупов. Тем временем, Антигон и его отряд зашли к афинянам с тыла, позволяя македонской армии окружить врага. К концу битвы три тысячи афинских солдат погибли, а большая часть армии бежала вместе с Демосфеном. Фиванцы, увидев бегство союзников, тоже бросились прочь. Лишь священный отряд остался сражаться до конца, обрекая себя на смерть. Филипп не стал ловить беглецов. Его целью было объединить Грецию, а не уничтожать её народ. Более шести тысяч афинян были взяты в плен. Македонская армия насчитывала потери в две тысячи человек. Спустя два дня после сражения Филипп созвал конгресс в Коринфе. На нем македонский царь был официально провозглашен повелителем всех греческих земель. Первым указом нового царя стало создание всегреческого союза с целью отвоевывания граничащих с Персидской Державой земель. Филипп грезил об освобождении всех территорий, некогда принадлежавших грекам. Он мечтал создать сильное и независимое государство, от одного упоминания которого у врагов будет стыть кровь в жилах. Он мечтал о развитии, процветании, науке и образовании, непобедимой армии и воле. Все это македонец хотел подарить своему народу, новому народу, который только что провозгласил его царем, и Филиппу было все равно, что большая часть этого народа его презирала, боялась, ненавидела. По завершении конгресса Филипп объявил о начале празднеств. Пиршество в Хиронеи было одним из самых запоминающихся в жизни многих греков. Они никогда не видели более омерзительной пьянки, чем та, что устроил Филипп. Пока на празднике присутствовали афинские военачальники, царю еще удавалось вести себя достойно, но как только те покинули пир, мужчина пустился во все тяжкие и напился до безобразного состояния, желая по-настоящему отметить свою победу. Он срывал повязку с глаза и опрокидывал в себя кубок за кубком. Македонские военачальники недалеко ушли от своего царя. Большая часть из них даже не привела себя в порядок после боя, отчего струившееся по бородам вино смешивалось с грязью на их телах. Запах в зале стоял зловонный. Мужчины сквернословили и несли такую похабщину, что даже женщины, пришедшие утешить их после битвы, закрывали уши. Александра не было на празднике. Юноша давно оставил пьяную компанию, чтобы в полной мере насладиться своим подарком. После победы в битве многие опытные полководцы были настолько поражены решимостью Александра, что многие из них стали называть его истинным царем. Он не шел сзади, не двигался осторожно, опасаясь ранений, он шел напролом, шел первым. Юноша стал тем, кто повел за собой всех. Таким когда-то был Филипп, но сейчас, в битве при Хиронеи, героем стал Александр. Благодаря его решению идти напрямую к фиванцам был предрешен исход битвы. Именно его твердость духа привела македонцев к победе. Он стал их Фортуной. Больше всех по этому поводу ликовал Парменион. Он настолько гордился юношей, что уговорил Филиппа отдать честь первого полководца Всегреческого союза Александру. Его торжественно нарекли будущим завоевателем Персидской державы, вручая ему ксифос — прямой обоюдоострый клинок длиной больше метра, напоминающий по форме древесный лист, с рукояткой в форме головы льва. Именно им он сейчас наслаждался в темноте под доносящиеся издалека крики пирующих товарищей. Александр сидел на камне, высоко подняв перед собой клинок. — Так и знал, что ты не можешь оторвать взгляд от своего сокровища, — послышался смешок подходящего Гефестиона. — Никогда с ним не расстанусь, — едва слышно прошептал наследник, наблюдая за тем, как сияние луны переливается по холодному металлу, — он принесет мне столько побед. — Твоя жажда победы напугает любого. Честное слово, я уверен, что половина фиванцев разбежались, стоило им увидеть несущегося на них галопом сумасшедшего всадника. — Или же я был настолько потрясающим, что у них не оставалось и шанса, — с улыбкой покачал головой Александр. — Ты вообще знаешь, что такое скромность? — Гефестион толкнул македонца плечом. — Не стоит извиняться за то, кто ты есть на самом деле, — юноша продемонстрировал клинок любимому, — по крайней мере, так говорит Аристандр. Гефестион взял Ксифос и сделал несколько круговых движений кистью, чтобы почувствовать в руке вес оружия. Он поднял его к темному небу, а затем рассек воздух прямо перед собой. Повторив движение несколько раз, он убедился, что меч совершенного качества, под стать его новому владельцу. Во время битвы Гефестион следовал сразу за Аминтором. Он был так же беспощаден к врагам, как и его возлюбленный. Они впервые бились бок о бок в столь важном сражении, что заставило их влюбиться друг в друга еще сильнее. — В следующей битве, — Александр подошел вплотную к Гефестиону и положил свою руку ему на торс, — я хочу, чтобы ты находился на месте Аминтора. Моя кавалерия обязана быть совершенной. Я должен быть уверен, что ты находишься прямо за моей спиной. — Мой отец и Клит более опытные гетайры, — брюнет осторожно опустил меч, — в этой битве ты был под их защитой. — Мне не нужна защита, — наследник притянул юношу к себе, — мне нужна опора. Александр коснулся губ Гефестиона, и в то же мгновение так восхищавший наследника ксифос был беспощадно брошен на землю, но никто из них этого не заметил.***
Тем временем, находясь далеко от всего этого, Олимпиада ходила по своей комнате, наматывая круги. Она переживала за Александра. Материнское сердце не переносило битв. Женщина остановилась у статуи Диониса и, едва слышно шевеля губами, проговаривала слова на эпирском. Её молитвы прервала служанка, громко взвизгнув за ее спиной. Царица резко обернулась и увидела, что девушка упала замертво. Служанки сбежались вокруг девушки, хлопая её по щекам, пока одна не закричала: — Змея! Чёрная змея скрылась под шкурами, расстеленными в комнате македонской царицы. Олимпиада позвала стражников и велела вынести девушку из её покоев. Служанки были бледными, еле стояли на ногах. Царица взмахнула рукой, и все девушки бросились прочь. Олимпиада приподняла подол своей туники и опустилась на колени. Она провела рукой над шкурами, не касаясь их. Вдруг её рука остановилась, и ловким движением она откинула одну из них. Под шкурой лежала чёрная змея с красным брюхом. Глаза её были наполнены кровью. Она была мертва. Олимпиада протянула к ней руку и, обхватив её, поднесла к лицу. Царица всматривалась в мёртвые глаза, слова искала там что-то невиданное. Нахмурившись, она встала, подошла к глиняной вазе, стоявшей у кровати, подняла крышку и направилась на балкон. Тёмная ночь встречала царицу со змеёй в руке. Олимпиада ещё раз посмотрела на неё, перед тем как предать животное вечной тьме. Позади женщины в её покоях при свете еле горящих факелов было видно, как по шкурам, кровати, одежде расползались чёрные змеи. Тишину ночи нарушил женский голос с балкона: — Грядет буря.