impure

Шорох в темноте вынудил меня резко открыть глаза, задержав дыхание. Сон на новом месте оказался тревожным, я просыпалась каждые двадцать минут, затем начинала дремать; подхватывалась на кровати, садилась и вновь пыталась уснуть. Но на этот раз меня разбудило не моё подсознание, а чьи-то шаги. Сначала я подумала, что это Пучок, но имея далеко не покладистый характер, он бы специально шумел так, чтобы я наверняка проснулась. Здесь был кто-то другой — осторожный, но явно обладающий грацией неповоротливого бегемота, разбитая ваза тому подтверждение. Притаившись, я усиленно делала вид, будто крепко сплю, вознадеявшись на скорый уход незваного гостя, хотя лучше бы мне вооружиться чем-то потяжелее для защиты. Ладошки откинули плед, который я накинула на ноги, потому что замерзла, ледяные пальцы потянулись реками по щиколоткам и коленям, дрожью касаясь моей кожи. Я свела бедра вместе, нахмурившись, и откатилась на другую сторону постели, ползком отстраняясь от незнакомого тела, подбирающегося ко мне. Это не остановило, напротив, побудило желание «поиграть». Крепко стиснув мне рот широкой ладошкой, груз увеличился — мужчина попробовал залезть на меня сверху, чтобы придавить к матрасу, обездвижив. Осознав, что именно он хочет сделать, я приподняла руки, сжатые в кулаки, вверх, и принялась отбиваться сначала ими, а потом подключила ноги, что не сыграло мне на руку. Благодаря моей открытой борьбе у него появилась фора развести мои колени и удобно устроиться между ними, силой уязвимо раскрыв бедра. Я задыхалась, мои глаза слезились, воздуха в легких не хватало, чтобы делать полноценные вздохи, только хрипло кричать и отпихивать наглую пьяную рожу от себя. Он что-то шептал мне на арабском, то ли надеялся расположить к себе, то ли утихомирить, но ничего из этого ему так и не удалось. Молчать я бы никогда не смогла в таком состоянии, меня трясло от бешенства, от желания разорвать и перегрызть вены на напряженной глотке, раскромсать грудину, залить в рот и скормить собственные кишки. Представив эту картину перед глазами ясно и чётко, меня вырвало прямо ему на живот. Мужчина брезгливо отпрянул, зажмурившись от резкого яркого света под потолком, а через мгновение Аббис ухватил его железными кулаками за грудки, оттаскивая от моей постели. Презрение, исходящее от меня, невозможно было измерить приборами, я готова была сычать, как дикая африканская кошка, царапая своего потенциального обидчика. Вот тебе и утро невесты. Куда охранник повел местного вандала мне было неинтересно. Я осторожно привстала, самостоятельно закапала глаза и полежала несколько минут в полной тишине. Тело все ещё потряхивало, но я старалась настроить мысли на положительный лад. Все, что я делаю сейчас, пригодится мне в ближайшем будущем. Поэтому заставила себя не спорить с Айрис, когда она взяла меня за руку и повела за собой в машину, а та уже привезла нас к дому дяди Гарольда. Радовало, что мужчин в округе не было, одни женщины, встречающие меня с фальшивыми улыбками на лицах. Ещё вчера вечером я поняла, какие эмоции они испытывают в отношении меня, но скорее всего здесь они по указанию хозяина — выслуживаются перед своим господином. — Не бойся, это очень приятная процедура, — шепнула в ухо Айрис. Мне помогли раздеться догола и сесть на дно ванны. Казалось, вся сгрудившаяся толпа сейчас накинется на меня, избивая палками, но вместо того по моим ногам заструилось что-то тёплое. Я опустила взгляд, наблюдая, как из керамических кувшинов в ванную выливается молоко. Некоторые девушки, сидящие на лавочках у белоснежных стен, принялись распевать неизвестные мне мотивы песен, ритмично попадая в каждый всплеск волн. Было что-то загадочно-завораживающее в восточных чертах лиц, в чёрных глазах и волосах, в методичных движениях, в воспроизводимой голосами мелодии. Я вовремя поняла, что они ничего мне не сделают — никому из них это невыгодно; провела ладонями по бортикам ванной, откидывая голову назад, и глубоко вздохнула. Восемь пар глаз осуждающе уставились на мою грудь, на ореолы и горошины сосков, расслабленно возвышаяющихся над молочной рекой. Я видела страх, омерзение и вместе с тем дикое любопытство в отношении себя, будто бы представляла редкий экспонат. — Скажи им, что они могут коснуться меня, если хотят, — свободно уверяю сестру Гарольда, которая тоже завороженно уставилась на мою шею. Большинство представительниц этого дома имело кожу на несколько оттенков темнее, чем моя бледная. Я понимала, чем вызван их интерес — телесная недоступность красивых картинок в журналах порождала желание узнать, пощупать, соприкоснуться с кем-то, кто вёл себя раскрепощеннее, чем позволяли их обычаи. Я не боялась чувствовать свое тело и наслаждаться им, родители приучили дарить себе радость и не испытывать стеснения, а для этих девушек подобное является большим откровением. Безусловно, в эру интернета многое обесценивается, но в этих краях традиции все так же имеют значение: женщины ходят с покрытой головой и лицом, позволяют отпустить вожжи только дома и в присутствии других женщин. Тотальная дискриминация, но этим миром управляют мужчины, они всему голова, а женщины нужны либо для утех, либо для удобства, как домработницы. Тёплые пальцы скользили по моим плечам и ключицам, одновременно ладони проводили по животу и бедрам, мочалка в чьих-то руках прокладывала влажный путь по щиколотке. Они изучали моё тело, мяли, жадно разглядывали, источая при этом негатив, словно я была распутницей, учились моим пластичным изгибам при контакте с водой. Я позволяла проводить над собой опыты, потому что не видела ничего непристойного в женской компании. Разумеется, будь здесь мужчины, тактика была бы совершенно иной. После церемонии очищения в молочной ванне начался ритуал росписи хной — бебериска, как пояснила мне Айрис. Кисти моих рук покрылись символическими орнаментами в качестве амулета для вступлении в мою «новую» жизнь. Я едва не ляпнула, что мне уже хочется её скорее закончить, но сдержалась, не желая заводить очередной конфликт. По обычаям новобрачную наряжают подруги или специально приглашенная для этой цели женщина, невеста сама ничего не имеет права делать. Ей делают макияж, наряжают в красивые драгоценности, тщательно укладывают волосы в прическу, которую так никто и не увидит, кроме мужа — сверху голова покрывается тканью с вуалью. Не стану кривить душой, говоря, будто мне было неприятно столько внимания и взглядов, прикованных в мою сторону. Пояс из золота, браслеты из драгоценного металла, толщиною в несколько пальцев без моего желания вызывали восхищение. Это действительно необыкновенно живописно. Представленные свадебные платья (а их было не меньше семи) из атласа, шелка, тафты, муслина подсвечивали мои глаза восторгом от неописуемой красоты: длинные и свободные, украшенные вышивками и блестками, цветами и ракушками, означающими невинность и чистоту. Конечно, это ни на йоту не обо мне, но ведь этого никто здесь не знает. Я могла притвориться другим человеком и забыть о себе настоящей. Мне, как христианке, довольно сложно понять и принять марокканские традиции, они сильно подвержены религиозному влиянию, а именно — мусульманству. Я удивилась, насколько много знает о свадьбах маленькая девочка, но как она сама мне призналась, им эту информацию озвучивают в раннем возрасте, чтобы они знали, что их ждёт. Для того, чтобы состоялась помолвка, пара должна встречаться не меньше года и только по истечению срока назначить дату церемонии, однако сейчас рамки значительно сужаются — многие отказываются терпеть так долго, желая скорее расписаться. Пока Айрис вводила меня в курс дела, объясняла, как проходит церемония, что я должна делать и где сидеть, я думала о том, что ни разу не увидела Гарольда за целый день. Нам приносили «подарки» от него с самого утра — сладости, цветы апельсина, дорогие ткани на серебряных подносах, накрытых крышками конической формы, но мужчина и носа не показал, чтобы убедиться, в порядке ли я. Видимо, доверял сестре. Или у них не принято оказывать знаки внимания и ухаживать за дамами сердца? Да, я думала не о том. Я чересчур сильно волновалась сделать что-то не так, оскорбить чьи-то чувства или выполнить запретные действия. Свадебное празднование началось поздно, где-то часов в девять вечера, когда я, уже вымотанная за вечер, хотела спать. Чтения Корана под пение песен, игру музыкантов и провозглашение молитв сильно давило на мозг даже сквозь дверь комнаты, где я сидела в ожидании — меня должны были позвать подписывать брачный контракт, которого я боялась до чертиков. Это же договор, серьёзная бумага, его просто так не выкинешь в мусорку. Все моё тело дрожало, я ходила из угла в угол, не находя себе места, не зная, куда деть руки и как унять эмоции. На что я соглашаюсь? Как я могу поставить подпись в документе, где ни строчки не пойму?

— Не паникуй, никто тебя в рабство не сдаёт, — оттолкнувшись от стены, на которую опирался плечом, Гарольд направился ко мне твердым шагом. Я глубоко вздохнула, мельком взглянув на него, и уперлась ладонями в бока своего живота. Грудная клетка ходила ходуном. Он же в отличие от меня был спокоен — для него такой опыт не первый и не последний. Выбритые щеки сияли гладкостью, распущенные кудри мягкими локонами спускались на плечи. Чёрный пиджак, расшитый золотом, сидел на крепкой ровной спине, словно был под неё сшит, в чем я не сомневаюсь; чёрная рубашка и штаны вытягивали тело по струнке. И без того высокий молодой человек приблизился, сверкая кольцами и циферблатом часов не руке, поправил ладонями мою вуаль, глазами сканируя лицо. — Ты выглядишь замечательно для сегодняшнего события. Гости могут быть несколько встревоженными, но это исчезнет через пару минут после того, как они начнут говорить друг с другом. Поверь, они забудут о твоём существовании до конца ночи. У тебя нет причин для беспокойства. — А контракт? — Я не собираюсь брать тебя в жены, а тем более жить вместе, — настоятельно произнёс Гарольд, смотря мне в глаза. — Я не нуждаюсь в твоих клятвах, а по поводу приданного… Тебе все равно нечего мне предложить, кроме себя. Поставь ненастоящую подпись, все равно скоро у тебя будет новый паспорт с новой подписью. Холодок пробежал по моей спине. — Дядя должен поверить, что мы женимся искренне, по любви и согласию. Поэтому, пожалуйста, прекрати смотреть на меня так, будто я собираюсь тебя съесть заживо. Веди себя непринужденно, улыбайся, с охотой наряжайся в платья, хлопай глазами и будь обходительной. Сострой дуру в конце концов, для этого много не нужно. Пусть они думают, что ты наивное, светлое дитя, настолько в меня влюблённое, что позабыла о своей религии и решилась на такой отчаянный шаг ради высоких чувств. — А когда они узнают правду, меня попросту расстреляют, — киваю, ладонями разглаживая дорогую ткань на животе. — Что мне нужно знать о твоей семье? — Держись меня и постарайся меньше говорить. Это сослужит нам впрок. Я выйду первый, а ты дождись четырёх носильщиков. — Мне Айрис говорила, — глубоко выдыхаю, ощущая комочки тревоги в горле. Меня колотит жутко, сердце прыгает вместе с моими шагами, пока я иду вслед за парнем по коридору в аскетично обставленную комнатку, где нас уже ждёт нотариус, дядя Гарольда, свидетели и другие родственники, которые пожелали присутствовать на важном для семьи событии. У меня подкосились ноги. — Здравствуйте. Перед нами стояло два стула, мы опустились на них, но я по-прежнему чувствовала себя некомфортно. Спину и затылок жгло от пронзительных взглядов, которыми встречали каждое моё движение и взмах ресниц. Я представляла собой дикого зверька, на которого собралась толпа туристов. — Вы делаете это по своей воле? — поинтересовался нотариус, покосившись на людей у стены. — Вы сами приняли решение? Я широко открыла глаза, взглянув на Гарольда. Он в это время методично изучал бумаги, с хмурым выражением на лице вчитываясь в отдельные пункты. — Вы знаете английский? — А ещё французский и немецкий — должность обязывает. — Меня никто не заставляет. Спасибо за участливость, — сглатываю, берясь за ручку на столе. Я умирала внутри. — Здесь ошибка, — остановил меня молодой человек, резко выхватив чернила из моих пальцев. Растекшаяся паста испачкала мою кожу. Я с ужасом уставилась на свои руки, едва не разрыдавшись, как ребёнок. Эти синие линии, как свидетельство моей окончательно разрушающейся жизни. — Моя невеста не христианка, а иудейка. Плюс не указаны подарки, которые я уже приобрел, и долги, которые оба мы можем завести в браке, а это важно. Моя жена не должна расплачиваться за мои огрехи в бизнесе и неосторожность. К тому же, совсем не проработан раздел о режиме собственности. Кто составлял это и на какой коленке? — Но, господин Стайлс, если бы вы дали больше времени… — Пустые отговорки, — хмыкнул Гарольд, а нотариус побледнел. — Мы отказываемся это подписывать. Я не позволю своей женщине рисковать своими правами из-за глупых работников! Он развернулся к дяде, сообщая ему что-то на арабском с запалом, вспыльчиво, громко. Я не поняла ни слова, но интонация мелькала злостная. Аккуратно повернув голову, столкнулась с прищуренным взглядом пожилого мужчины, ничуть не уступающего Пучку в яростности. Его лоб исполосовали морщины, указывающие на количество принятых им решений в отношении своей и чужой жизни. Седые волосы завязаны в хвост на затылке, из-под льняной накидки до середины бедра выглядывает воротник рубашки — так тут выглядят почти все мужчины преклонного возраста. По одному лишь выражению его лица я осознала всю серьёзность происшествия, участницей которого стала. Никто из присутствующих не доверял мне, каждый был готов выставить из дома хоть сейчас. Это объяснимо — люди видят меня впервые. Но не стоит забывать, в какой стране и с какими законами я нахожусь. За сурово сжатыми тонкими губами может скрываться куда большая власть, чем мне мерещится. Судья наверняка имеет хороший статус среди местных. На несгибающихся ногах я поднялась, ступая по полу, как по канату, натянутому над глубокой расщелиной. Колени тряслись, благо подол платья тщательно скрывал мою хрупкость. Подошла к Стайлсу, медленно поворачивая взвинченное лицо к себе, пристально заглядывая в зелёные глаза. Только здесь я смогла рассмотреть их настоящий кристально чистый оттенок молодой травы. Провела подушечкой большого пальца по мужскому подбородку, мягко поглаживая дрогнувшую кожу. Потянулась вверх, прикасаясь к жёстким губам в медленном поцелуе. Вздохнула, вместе с глотком кислорода поймав верхнюю губу, и втянула её на себя, отогревая, делая мягкой и тёплой. Холодный и обезоруженный рот был абсолютно безынициативным, хотя в данной ситуации мне требовалась поддержка — это же командная игра. Почему мне попадаются мужчины, которых я не привлекаю? С ними до одури сложно найти общий язык. В буквальном смысле слова. — Чтобы обладать тобой, я подпишу это, — с жаром заключаю, оплетая ладонью заднюю часть его шеи, впиваясь ногтями в кожу. — Улыбнешься ты наконец-то или нет? Ослабь их напряжение, нотариус скоро лазерным взглядом нас на части разрежет. — Я практически всё уладил и выиграл нам время, — шипит он подобно питону, растягивая на губах притворную усмешку. Долбаный Джокер. — Не вмешивайся. — Ты хочешь, чтобы он потом каждый шаг твой проверял? — с нежностью заправляю прядки кудрявых волос за его ухо, не переставая прижиматься к боку живота. — Твоё решение уже без его присутствия не имеет силы, а отныне и дышать начнёшь исключительно когда он разрешит. Или ты всерьёз думаешь, будто он спокойно станет заниматься моими документами, если заметит подвох? Целую пульсирующую щеку, насильно вытаскивая из плотно сжатых пальцев контракт. — Сострой дурачка, для этого много не нужно. С этими дяденьками шутки плохи, я хочу вернуться к маме живой, а не в посылках отдельными конечностями. Возвращаюсь за стол, поднимая глаза на нотариуса. — Где ещё нужна моя подпись кроме последней страницы?

***

Четверо мужчин внесли меня в банкетный зал на широкой деревянной доске, устланной скатертями из прочных дорогих тканей, и посадили на «амарию» — помост и своеобразный трон, рядом с которым уже ожидал моего появления мой «супруг». Этот ритуал тоже носит символический характер, показывая, насколько легко, будто на крыльях любви, я вступаю в семейную жизнь. Местом центра для сбора гостей стала огромная гостиная, где в два параллельных ряда расположились длинные столы с закусками и горячими блюдами: финики, мясное рагу с черносливом и миндалем, традиционный кус–кус, голуби, запеченные с апельсиновыми цветами, сладости с орехами, апельсинами и лимонами, фрукты и чай с мятой. Примечательно, что запивают тут только чаем, минеральной водой и соками — алкоголь в мусульманских странах строго запрещен.  Каждое наше возвращение в новых одеждах сопровождалось восклицаниями гостей и аккордами оркестра. Уже в два часа ночи я не чувствовала ни ног, ни спины, а ведь даже половина церемонии ещё не прошла. Пыталась отвлечься на еду, но быстро наелась с голоду и желудок теперь сильно болел. Чтение Корана под бой барабанов и ритмы народных танцев вводило в далеко неприятный транс, у меня кружилась голова и тошнило, лица людей и очертания их тел размывались перед глазами. В конце «вечера», а именно в пять утра, на меня напялили последнее свадебное платье белого цвета и вместе со своим теперь уже мужем мне пришлось каждого гостя лично благодарить за визит и угощать традиционным кулечком конфет. После мы направились к Гарольду, но и там мне не позволили войти внутрь, пока я не обошла его дом трижды, дескать только после этого я становлюсь женой. На пороге меня встретила старшая из жен с молоком и финиками — в знак любви и уважения. Я всё стерпела, молча стиснув зубы, но когда Стайлс завел меня в свою спальню, нервы оборвались. — Я знаю, что ты планируешь делать, — ставлю в известность, держась на приличном расстоянии от парня. — Мне уже рассказали, что ты трахаешься только с девственницами. У тебя что, пунктик? Или ты импотент и боишься, что не сможешь удовлетворить нормальную женщину с сексуальным опытом? — Как бы у меня вставал тогда, будь я импотентом? — усмехнулся Гарольд, расстегивая манжеты черной рубашки. — Я даю крышу над головой, безопасность и уверенность в завтрашнем дне. Им, их семье и детям, которых они рожают и воспитывают. — Мне это не нужно, — грубо напоминаю, фыркая. — Да и потом, я давно не девственница, так что своими двумя толчками во влагалище ты вряд ли сможешь меня удивить. Он стягивает верхнюю одежду, оставаясь в черной майке, открывая моему взгляду огромное количество татуировок. Признаться откровенно, я опешила от того, что оказалось под этой огромной тряпкой на его теле. Он больше не выглядел, как один из местных. А когда развернулся ко мне лицом и сократил безопасное расстояние до нескольких сантиметров, я с трудом протолкнула в горло слюну, чтобы шумно сглотнуть. — Скажи уже честно, что просто решил завести себе персональный гарем и развлекаться с ним, как вздумается, — не сдавала я позиций, давая понять, что не собираюсь ложиться с ним в одну постель. — Поди секс вчетвером куда лучше, да? Получается у них ублажить своего хозяина? Хлесткий удар по щеке ладонью болезненно отозвался в челюсти. Она едва не вылетела из моего рта от мужской силы, чистой и не сдерживаемой ничем. В ушах раздался звон, в глазах потемнело, а как только начало проясняться, забегали красные и чёрные пятна. Я ощупала пальцами зубы, проверяя их наличие, и злостно глянула на существо, которое уже равнодушно зашторивало окна, погружая комнату во мрак. Я не собираюсь ложиться под него. Мне плевать на его статус в этих кругах, но я буду отбиваться до последнего. Он сможет взять меня, только если перережет горло. — Ты ничего не знаешь, — спокойно произнёс Гарри, включая торшеры рядом с широкой кроватью, рассеивая по помещению тёплое золотистое мерцание. — Это не твой мир со вседоступностью, где главенствует похоть. Ты понятия не имеешь, в каких бараках они живут и чем питаются. — Ещё скажи, что хочешь обезопасить их от плохих дядюшек. — Я и тебя обезопасил, если ты успела забыть. Моё возмущение не могло больше держаться внутри меня, гнев и обида поднимались до опасной отметки, в определённый момент взорвавшись, как петарда. Я излучала негатив и агрессию, потому что со мной поступили, как с продуктом на прилавке: захотел — взял, отнес на кассу и купил, пришёл домой и кинул в холодильник. Почему никто не заступился? Почему другие женщины молчали? Неужели это нормальное поведение, когда ты знать не знаешь, кто этот человек и ни разу не видела его в глаза, не говорила с ним, а он просто берет тебя в жены? — Да лучше бы я понесла наказание, чем гнила в этих стенах! Я же теперь не смогу отсюда выбраться, мне придётся сидеть в этом огромном доме с кучей других наложниц и похоронить себя заживо с моральным уродом, не видящим берегов собственным извращениям! Они не рабыни, чтобы прислуживать твоему члену. Они свободные женщины, которые могут делать все, что хотят. Все та же крепкая ладонь схватила меня за загривок, намотав волосы на кулак, и раздраженно дернула назад, отчего у меня зубы застучали друг о друга. Я охнула от неожиданности, чудом не грохнувшись на спину из-за дезориентации в пространстве. — Лучше? — гаркнул Стайлс, и желваки на его скулах прорисовали четкие линии движения челюсти. — Тебя когда-нибудь тащили полностью обнаженной и коротко остриженной по главной улице города за волосы? В тебя бросали камни, рассекая кожу до кровоточащих ран, которые после превращались в глубокие шрамы? Ты стирала ступни в кровь из-за того, что идёшь по горячему от солнца асфальту несколько десятков километров? Лучше? Закрой уже нахер свой рот, иначе я отправлю тебя спать на улицу. Я вся сжалась и превратилась в ничего не значащую пещинку без права голоса. Втянула голову в плечи, глотая ртом воздух и смотря в одну точку на потолке, пока хриплый голос обрушивал на меня высокую гору. Та стремительно падала, разлетаясь осколками в разные стороны, и таранила мою голову. — Ты не знаешь и не понимаешь ничего о стране, в которой оказалась, о страшных обычаях и том клейме, которое лепят на таких, как ты. Не смей говорить ничего о культуре, в которой не разбираешься, — пренебрежительно отплевывался от меня Гарольд. — Ты звучишь, как капризный ребёнок. Я не выживу здесь и дня. — Отпусти, мне больно, — пошла я на попятную, когда до меня дошло, что грубостью ничего не решится. — Я поняла, я влипла в серьёзные неприятности. Но сейчас отпусти, пожалуйста, мне действительно очень больно, — тихо взмаливаюсь, уже не чувствуя онемевшей шеи. Несколько секунд тишины и зрительный контакт глаза в глаза. Я не пыталась убедить в том, что стану покладистой, но если мы убьём друг друга прямо здесь и сейчас, мне от этого выгоды никакой не будет. Я хочу жить, я хочу свалить из этой страны, я хочу вернуться домой невредимой, а не по частям бандеролью. Он распутал свою руку, при этом вырвав несколько прядей. Я больше не сопротивлялась, только иногда шипела и морщилась, когда его неосторожность заставляла кожу моей головы изнывать. — Спасибо, — тихо хриплю, садясь на край кровати. Наклоняюсь к ковру, собираю вырванные клочки и связываю их узлом, пряча в объёмный лиф платья. Грубые движения повредили прическу, и сразу же я принялась расплетать её, пропуская волосы между пальцами и массируя кожу. — Зачем ты вступился за меня, добавив лишний рот за свой стол? — Ненадолго, — коротко отрезал Стайлс, налив из стеклянной бутылки в стакан кофейного цвета жижу. Уселся в кресло, поставив одну ногу на мягкую подушку под собой, вторую — оставив свисать в воздухе. Судя по этикетке, это был незнакомый мне напиток, наверное, местное пойло. — Через три недели я отправлю тебя за границу под видом того, что ты необразованная и тебе необходимо учиться. К тому времени документы будут готовы, ты сможешь уехать. Само собой, как только выйдешь из самолёта на другом конце земли, будешь отдана сама себе, содержать тебя не входило в мой жизненный план. Вся его поза не делала его скрягой или взрослым, ответственным мужчиной, день и ночь думающим об очередной сделке. Каждое движение выглядело, как будто он — мальчишка, беззаботный и смешливый, но никак не муж, семьянин и отец. И татуировки! Черт возьми, откуда они могли появиться на его теле здесь? Ведь это даже не хна. — Теперь рассказывай, как тебя занесло в Марокко. — Работать приехала. Я геолог, — отвлекаясь от разглядывания рисунков на оливкового цвета коже, поясняю. — А зачем того мужчину начала бить? — подозрительно прищурился Стайлс. — Он сказал, ты предлагала ему услуги. Возмущение покинуло пределы моего рта столь же быстро, как возникли в мыслях: — Он приставал ко мне! Пытался затащить в свою лавку. Здесь девушек без хиджаба вообще ни во что не ставят? — Если они гуляют по центральным площадям, их не трогают, потому что понимают — это туристы или местные, — терпеливо разъяснил Гарольд, отпивая из стакана жидкость. — А когда девицы забредают в глухие районы, это привлекает много внимания и интереса. В данном случае, думаю, он увидел твои обнаженные руки и ноги и подумал, что ты белая проститутка. Здесь есть несколько борделей, куда привозят девушек со всего мира, разных национальностей и рас для тех, кто любит эксперименты. Тот мужчина расценил это как призыв к действиям и, я уверен, даже готов был заплатить тебе за то, что ты уединишься с ним. Мои глаза выкатились на слове «проститутка» и больше не моргали. А когда Гарольд закончил, я с паникой во взгляде фыркнула, быстро прокручивая все те взгляды и слова, что мне произносили люди, оказавшиеся тогда рядом. Да даже если бы я и была куртизанкой, неужели моя жизнь ничего не стоит? Женщины могут убить другую женщину, а не заступиться за неё? — Ты должна уяснить, что женщины здесь несут другую ценность, — безэмоционально произнёс Стайлс, когда я отвела ладони от своего лица и затравленно посмотрела на него. — Они важны для размножения и уборки по дому, чего не может делать мужчина, потому что зарабатывает деньги. Женщины моют им ноги, когда они возвращаются, обстирывают, кормят, держат дом в порядке. — Короче говоря, делают не меньше работы, чем мужики, но про уважение в их адрес все забыли. Почему ты тут? Ты больше похож на европейца, чем на мусульманина. У них другие особенности внешности, как я поняла. — А как эта информация может повлиять на твою жизнь? Надевай хиджаб, не выходи на улицу одна, веди себя тихо в моем доме и не создавай панику среди моих жен. Этого будет достаточно, чтобы прожить эти три недели. Заодно проникнешься бытом, сама ведь хотела путешествовать. — И как мне называть тебя? Господин? Хозяин? Повелитель? — колко осыпая вульгарными прозвищами, я надеялась расшевелить его. Можно ведь что-то сделать, чтобы я попала домой раньше. Боже, я даже на депортацию согласна. — Импотент мне вполне подходит, — впервые за это время он саркастично усмехнулся. — Тебе нет необходимости ко всему этому привыкать. Просто веди себя тихо и все будет в порядке. Он поднялся, забирая с подноса блестящий нож с гравировкой, больше похожий на кинжал, на что я среагировала радикально, буквально отпрыгнув к изголовью кровати. Ему моих волос мало? Теперь он крови захотел? Или прислушался к моим мыслям и решил завладеть телом благодаря приставленному к глотке ножу? Куда я попала, Господь Всемогущий? — Дай сюда ногу. Я изумленно уставилась на протянутую руку, воображая мужчину передо мной редчайшим чудовищем. Пока я приходила в себя от такого заявления, он выжидающе смотрел на меня, и правда ждал, что я сделаю это. Устав терпеть мою неповоротливость, Стайлс сунул руку под платье, призвав моё тело прибегнуть к инстинктивной защите себя. Я толкнула его сначала одной пяткой, потом второй, повалив на кровать, а сама быстро поднялась, делая шаг в сторону, чтобы спрыгнуть на пол. Голень зацепилась за одеяло, но сверкающее острие ножа подействовало отрезвляюще: я кинулась в сторону, дабы не напороться на него животом, а Гарольд в это время сжал мою лодыжку пальцами, чиркнув по ней острым лезвием. — Ты неуравновешенный психопат! Я успела только глубоко вздохнуть и, пошатнувшись, с грохотом полететь носом на шершавый ковёр. Пока пыталась прийти в себя, подняться и оказать первую помощь раненой конечности, этот садист размеренно достал из шкафа белоснежную простынь, несколько раз встряхнул её, и заткнул хлынувшую кровь выглаженной тканью. Я повисла вниз головой с кровати и мало, что соображала: мужская рука крепко держала мою стопу, моя макушка болталась по полу, тело заняло извращенную позицию. Даю сотню баксов, любителям камасутры она бы зашла. — От психопатки слышу, — Стайлс изогнул бровь, покосившись на меня, а мне захотелось плюнуть ему в лицо и растереть ладошкой. Я скривилась от вида на краснеющую простынь, закрывая обеими ладонями лицо, которыми чуть позже обхватила голову. Я здесь меньше суток, а уже готова повеситься. Что за дикие люди? Мало того, что я не знаю языка и меня здесь никто не понимает, так ещё и единственный человек, который понимает, хочет нанести увечья, чтобы я помнила о них всю жизнь. Меня запрут в подвале? Он попытается изнасиловать меня, чтобы я забеременела и не смогла никуда деться? Или это такой кровный обряд, который все здесь проходят? — Не придуривайся, это не настолько больно. Я долго смотрела на лежащий передо мной нож, потом перевела истощенный взгляд на Гарольда. На лице — ни грамма сочувствия, только раздраженность при любом взгляде в мою сторону. Мне хотелось во все горло заорать, но вместо этого я зацепилась ладонью за крепкое плечо, подтягиваясь из лежачей позы в сидячую, схватила рукоятку ножа, и воткнула острие в матрас между его расставленными коленями. — Лишнее движение — и всех своих будущих детей ты лишишься в два счета. Гарри откинул голову назад и закатил глаза, измученно потерев пальцами переносицу. — Ну и чего ты этим добьешься? Допустим, выйдешь за пределы этого дома. Дальше что? Тебе необходимо добраться до аэропорта без происшествий, только вот если ты выйдешь на улицу в той же одежде, что и пришла, это будет слишком проблематично. Окей, ты в аэропорту. Твои действия? Первым делом тебя кинут в малюсенькую камеру и будут изматывать, пока не выяснят кто ты, откуда и что делаешь в этой стране. В лучшем случае тебе попадется добросовестный офицер, который действительно будет заниматься твоим случаем, а не свернет дело уже через пару часов. Даже если они смогут выяснить твоё место жительства по базе данных, ждать отклика все равно слишком долго, никто не выпустит тебя из страны по щелчку пальцев. Вдруг ты контрабандистка? Или перевозишь наркотики в желудке. — Меня хотя бы не будут насиловать, — я крепко держала нож между подтянутыми бедрами, сомкнув губы и челюсть, не обращая внимания на струйки крови, что стекали по моей ноге. — Наивная, — звучно прыснул деланным смешком Стайлс. — Даже в камере с женщинами тебя натянут на барабан раньше, чем ты успеешь зайти. Он опустил взгляд на мои подрагивающие пальцы, которые как будто окаменели — так крепко держали нож. Вздохнул тяжело, словно ему приходится иметь дело с маленьким неразумным ребёнком. — Как тебя зовут? Мысли, как мыши, забегали по моей черепушке из угла в угол, противно шевеля тонкими хвостиками. Глупо было бы рассчитывать, что он искренне хочет помочь, но он единственный, кто знает, что со мной произошло. Единственный, у кого есть возможность законно вернуть меня домой. Мне жаль, что здесь нет других союзников, но в таких условиях выбирать не приходится. — Татин. Аккуратные брови удивлённо подпрыгнули. — А откуда ты? Никогда не слышал такого имени. — Испания. — Значит, английский не твой родной язык, — задумчиво протянул Стайлс. — Странно, а акцент почти не читается. — Мама американка — можно сказать, второй родной. — Ты прилетела в Марокко из Испании? Я молча кивнула, держа ладонь наготове. Если не ножом, то кулаком я точно смогу его обезоружить, а там уже придётся использовать бег. — Я завтра узнаю все детали и пришлю тебе бумаги, которые ты должна будешь заполнить. Наверняка там есть какие-то анкеты, справки, детали, личные и паспортные данные. А теперь убери нож. Я недоверчиво сощурилась, с укором указав на разодранную лодыжку. Гарольд накрыл мою ладонь своей и, потянув её вместе с лезвием наверх, вытащил из распоротого матраса, выгнув кисть вправо, из-за чего нож сам вывалился и перекочевал из моих пальцев в его. — Я не собираюсь ничего с тобой делать, я уже говорил. А кровь нужна, потому что утром придут родственники, чтобы убедиться, что ты девственница. — А если девушка оказывается не девственницей? — Позор для всей семьи, свадьбу можно считать недействительной. Мужчина имеет право отправить её обратно в дом отца, — буднично растолковал парень, откидывая мою лодыжку со своего бедра, и вернул ножик на поднос, приподнимаясь. — Ты тоже, как и они, считаешь, что это правильно? В воздухе повисла пауза. Рука Гарольда застыла без движения, я тоже не шевелилась, взглядом прожигая напряженную спину. Так и не ответив на мой вопрос, он бросил простынь на кресло, а взамен вручил мне аптечку, мол, сама справишься. Восхитительно. — Советую прямо сейчас лечь спать, завтра день будет не легче, чем сегодня. Вторая волна торжества и все эти условности, — Стайлс чертыхнулся, и я вдруг задумалась, что у него, пожалуй, подобного опыта много. Я с тоской наблюдала, как он закрывает на ключ ту дверь, в которую мы вошли, а после, пересекая комнату, открывает уже другую, ведущую в другую комнату и скрывается внутри. Узнать, что там, меня не тянуло, я занялась обработкой раны — неглубокой, но ощутимой: кожу и под ней щипало, жгло. Взглядом осмотрев спальню, мне открылось, что я совершенно точно умру раньше, чем попаду домой. А тогда какая разница, где и при каких обстоятельствах это произойдёт? Сейчас дверь и окна закрыты, но утром здесь будет слишком много народу. Я точно смогу скрыть лицо и выбраться на улицу. Тем более если буду в праздничном платье, меня в любом месте пропустят на торжество и не станут задерживать. Побоявшись оставаться с повязкой, которая может слететь, я перебинтовала лодыжку для надёжности. Осторожно приподнялась, не без труда балансируя в воздухе, допрыгала до двери, в которую вошел Стайлс, прикрыла её до узенькой щели и открыла высокий шкаф в поисках сменной одежды. Мне нельзя подавать вид, будто все идёт не по плану, ведь если родственники увидят меня в платье, то поймут, что ничего не было, а Гарри, что я вздумала убежать. Такое мне не годилось, все должно выглядеть натурально. Отыскав мало-мальски схожую с человеческой одеждой вещицу бежевого цвета, я стащила тяжёлое платье, и влезла в футболку, больше напоминая себе мешок с картошкой, чем людское дитя. Залезла под одеяло, повыключала светильники, чтобы Стайлс не стал меня беспокоить, если вдруг захотел бы, и забилась спиной в подушки, сидя у изголовья. Темнота — хоть глаза выкалывай, тяжёлые шторы не пропускают ни солнечных, ни лунных лучей. Только сейчас в моей голове до конца сложилась картинка обо всем, что произошло вчера и сегодня. Голова гудела от шума, который до сих пор продолжался на первом этаже дома — гости, похоже, и не думали расходиться. Дрожа, я закрыла глаза.