impure

Стайлс правильно поступил, когда привез меня и показал, как на самом деле обстоят дела в этой стране. После той поездки, что подействовала на меня, как ремень на хулиганистого подростка, я стала буквально шелковая. Всю неделю, на протяжении которой каждый вечер в его дом приезжали гости, я приводила себя в порядок, хоть и безразлично, но все же поддерживала беседу с теми, кто говорил на ломаном английском. Вела себя скромно и почти ни с кем не контактировала, стараясь не навлекать на себя много внимания. По правде говоря, вечера были самым скучным временем в сутках, потому что я не могла заниматься ничем полезным, только сидеть на месте, вежливо улыбаться и кивать. А вот день был наполнен разного рода занятиями: я помогала Айрис с уборкой по дому, играла с двухлетним сыном и трехлетней дочуркой Гарри, читала сонеты Шекспира, что случайно нашла, когда убиралась в домашней библиотеке. Я перестала стремиться выйти за пределы дома и молча ждала, когда все документы будут готовы, чтобы я смогла сесть в самолёт на законных основаниях и улететь из страны, где мужчинам прощают все, а женщин судят за любую мелочь. — Вы отправляетесь на прогулку? Можете взять с собой Татин, ей полезно подышать свежим воздухом, — с расстановкой произнёс Гарольд во время очередного завтрака. — Прошу прощения, а это приказ или пожелание? — тихо спросила я без злорадства и надменности. — Это не приказ. — Могу я тогда остаться в доме? Гарри удивлённо взглянул на меня, нахмурил брови, пытаясь прочитать по моим жестам или мимике скрытый смысл мои слов, но их там не было, поэтому он остался с ничем. — Конечно, если ты не хочешь, можешь не идти. — Спасибо, — киваю, молча возвращаясь к еде, нанизывая на вилку хороший кусок рыбы. Он все ещё посматривал на меня иногда прищуренным взглядом, надеясь разгадать модель моего поведения. Наверное, думал, что это временное явление, и я лишь играю роль для какой-то своей выгоды или очередного бунта. А я в это время щедро наполняла тарелку вкусностями и, не теряя времени, пробовала самые изысканные деликатесы, раз уж за них все равно плачу не я. Мой желудок ликовал — после нескольких дней голодания, ему наконец-то дали возможность наполниться до отказа. Я не хотела навязывать себя ни Стайлсу, ни его женам, они и без того даже не смотрели в мою сторону. Каждой девушке предоставляется своя комната после свадьбы — я же продолжала спать в спальне хозяина дома. То, что мы не делим одну кровать на двоих, знали только мы, в глазах девушек же я наверняка выглядела, как заморская жрица, обладающая сверхнавыками орального секса, раз до сих пор оставалась с ним каждую ночь. Сам Гарольд будто нарочно издевался и специально никуда меня не отправлял, даже ни разу не заикнулся насчёт того, что мне бы лучше перебраться в крыло, где находились остальные женщины. Взгляды кололи мою спину копьями, сочившееся презрение не давало проходу ни в одном из уголков дома, я везде ощущала гнетущую ауру, нависающую надо мной грозовой тучей. Так что я сама себя переместила из спальни Гарри во внутренний дворик. Это было самое любимое мною место во всем доме: крохотная оранжерея, много зеленых растений и цветущий запах, живописные колонны, пустой фонтан, инкрустированный разного цвета камнями, что выложены национальным орнаментом. Там всегда свежо из-за отсутствия потолка, особенно ночью, когда по небу кто-то размазывает черничный джем и посыпает сухими сливками, вырисовывая рисунки созвездиями. Я обожала лунные ночи, встречая огромный холодный шар с трепетом и улыбкой. Мерцающий бледный луч касался моего тела, гладил кожу и переливался в зависимости от места положения — то на моем лице, то на плече, то спускался по телу ниже. Солнечный свет смягчает острые углы, делает кожу сверкающей, лунный же обладает особенным качеством — казалось бы, кожа выглядит мраморной, но такой идеальной, подтянутой, ровной. Каждый изгиб рисуется глубоким, значительным, важным. Если солнце приукрашивает, то луна обнажает настоящего тебя. Очередным для меня утром за чтением книжки, когда часть дома еще спала, а часть уже разъехалась на рынок за продуктами, ко мне присоединился Гарольд, отыскав на еще не застеленной после сна тахте с чашкой кофе в руках. Одна моя нога лежала поверх скомканного одеяла, а вторая — полусогнутая под ней. Он приземлился как раз в том месте, где находилась моя пятка, облокотился на спинку, подперев кулаком щеку, и сконцентрировал мутный взгляд на потрепанной обложке. — Интересно? — Познавательно, — киваю, делая глоток густого напитка, и облизываю губы. — Ты меня избегаешь? — Усердно стараюсь, — зарываюсь глубже в мягкую подушку за спиной, делая вид, будто сделала главным предметом своего внимания текст на бумаге, хотя глаза нехотя соскальзывают мимо и промахиваются, украдкой устремляя взгляд на изрисованную татуировками руку. — С чего вдруг? — недоуменно поднимает брови Стайлс, забирая из моих рук чашку, и делает глубокий глоток приготовленного на скорую руку напитка. Кривится, когда понимает, что он слишком сладкий, но сквозь недовольство все же проглатывает, игнорируя тот факт, что тот едва ли не становится поперек горла. Я осторожно улыбнулась, с любопытством наблюдая за реакциями его лица, когда он еще слишком сонный, чтобы контролировать свои эмоции. Опускаю открытую книгу по своему телу вниз, прижимая её к своему животу. — Твои жены ревнуют и следят за каждым моим шагом. Им не нравится, что ты с первых дней стал проводить со мной слишком много времени. Я решила не давать им поводов для беспокойства и поэтому провожу часы либо в одиночестве, либо на их глазах, чтобы они понимали, что я без тебя. Да и что толку мне с ними куда-то выходить, если я все равно не понимаю, о чем они говорят? Я бы с удовольствием погуляла по городу и осмотрела его, но со мной никто возиться не будет, пока я спохвачусь рассматривать каждый закоулок. Они не станут останавливаться и объяснять, почему у мужчины на голове крутящаяся шапочка и что означают его жесты, например. У них свои заботы, планы, им нужно быстро скупиться и вернуться домой. Так что мне легче просто посидеть дома, чтобы в очередной раз не заблудиться. — Сначала ты не говоришь со мной за завтраком, потом я почти не вижу тебя весь день, а теперь просыпаюсь и понимаю, что ты спишь в другом месте. Давно? — Где-то четыре дня, — неопределенно жму плечами, назидательно приказывая себе не пялиться на обнаженный мужской живот и грудную клетку. — Можно я задам приватный вопрос? Ты можешь не отвечать, если он будет слишком личным. Стайлс задумчиво почесал уголок губ подушечкой большого пальца и согласно кивнул, юркнув охлаждающим светло-зеленым взглядом по моей шее, вверх по горлу к губам, и только после этого рискнул подняться к глазам. — Почему только одна ночь? Они такие красивые девушки. — Мне психологически сложно спать с той, кто не хочет меня. Первая ночь обязывает и меня и их, но потом же никто не проверяет и не следит за такими вещами. Я освобождаю и их, и себя. — Только себя, — отрицаю, едва заметно качнув головой. — Им нравится быть с тобой, каждая считает тебя нежным и мягким. Он прищурился, сузив глаза на моем лице. — Ты говорила с ними? — Все они достойны твоей любви и внимания. — И смотрят снизу вверх покорно, — с непонятной мне враждебностью согласился Гарольд. — Уверена, многих мужчин это возбуждает, — неуверенно чешу заднюю часть шеи, чтобы скрыть кипу неловких ощущений, что испытываю прямо в этот момент. Он поднял на меня глаза, холодно интересуясь: — Мы говорим обо мне или о других мужчинах? Я шумно сглотнула, будучи застигнутой врасплох, и поджала губы, чувствуя, как в моей груди сжимается воздух. Дышать становится труднее, кислород не поступает в нужной дозировке, с каждым последующим взглядом на взволнованно стучащие вены на жилистой шее. Длинные шоколадно-коричневые волосы едва заметно вьются и опадают на плечи, кончики теряются во впадинках глубоких ключиц. Чеканный профиль с ровным носом, твердым подбородком, широким лбом без особого труда притягивает к себе взгляд, как и выразительные розовые губы, прямая дуга бровей и гладкая кожа. Я уже не первый раз словила себя на теплом ощущении где-то посредине живота, когда я думаю о том, что обвожу кончиками пальцев каждую отточенную черту красивого лица. — Дело не в том, что они «не хотят» тебя. Ты не хочешь их. Он устало запрокинул голову назад, цокнув языком, всем своим видом показывая, что я ступила на запретную территорию и мне бы лучше прекратить прямо сейчас. Чувства множились, как в кинотеатре с бесчисленными D-эффектами. Я, блять, попала в очередное яблоко на его голове. — А если бы появилась та, кто думает о тебе постоянно? — пытаюсь поймать его взгляд, который он угрюмо отводит в сторону. Гарольд провел большим пальцем левой руки по раскрытой ладони правой, поглаживая линии на коже. Надсадно вздохнул, сосредоточенно ища выход из положения, в котором мы оказались. Посмотрел на меня. Зеленые глаза скользнули по лицу, задержавшись на губах. Те — мигом пересохли, и мне пришлось приложить небывалое усилие, чтобы не облизать их. Только не тогда, когда он следит за моими губами, как завороженный. — А она появилась? Киваю. Он переменился в лице, но перемена эта словно произошла глубоко под водой, поверхность которой осталась спокойной. — И чего она хочет? — Тебя. Это же очевидно. Мы потеряли всякий стыд, непристойно разглядывая друг друга из-под полуопущенных ресниц в лучах блеклого рассвета. Энергия, не находя выхода в действии, гаснет в лихорадочной дрожи, рассыпаясь по коже мурашками. — Ты все еще хочешь посмотреть окрестности? — глубоким грудным голосом спрашивает Стайлс и я понимаю причины, потому что чувствую нечто схожее сейчас. В который раз молча киваю, обдувая себя книжкой, потому что дышать под этим взглядом практически невозможно. Ну, или во всяком случае дышать без одежды было бы значительно легче. — Я могу провести экскурсию, если желание по-прежнему есть. Только выбери какую-нибудь светлую одежду, чтобы не сильно тяжело пришлось на открытом солнцепеке. — Тогда я оставлю Айрис записку, что уехала в… магазин, — уклончиво сочиняю на ходу. — Так они точно будут уверены, что то, что мы одновременно не находимся в доме, никак не связано. — Тебя что, в самом деле беспокоит их мнение? — озадаченно изумился Стайлс. — Конечно. Не хочу, чтобы они думали, будто я пытаюсь отобрать тебя у них или буду всерьез бороться за твое внимание, — поднимаюсь, втискивая ноги в тапочки. Забираю подушку и одеяло, складывая их и засовывая во встроенный в тахту ящик. Отправляю туда же книгу, забираю чашку с пола и, уже направляясь на кухню, предупреждаю: — Через пятнадцать минут я буду готова.

***

Я оставила девочкам записку на клочке бумаги, вымыла посуду и быстро закончила утренние процедуры, надев на себя джеллабу кремового цвета из хлопка — длинный, с остроконечным капюшоном свободный халат с пышными рукавами, распространённый в Марокко, как среди мужчин, так и среди женщин. В данной ситуации он подходил мне больше, чем тяжёлое платье, в котором вдохнуть просто невозможно, ещё и на плечах своих такой груз таскать. Гарри смеялся с меня всю дорогу, что мы ехали по трассе, пока я не пнула его локтем, чтобы он прекратил. — Я бы тоже смеялась с тебя, если бы сама сидела в белой футболке и удлиненных шортах чуть ниже колена. — Ты теперь все время будешь напоминать о том, что у женщин меньше прав, чем у мужчин? — веселился Стайлс. — Буду, потому что взгляни на меня и посмотри на себя, — поддевала я его, дергая за короткий рукав футболки. — Куда это годится? Руки голые, все татуировки видны, шея открытая, грудь просвечивается сквозь ткань. Давай поменяемся? — Я тебе поменяюсь, — мрачно фыркнул Гарольд, но продолжал улыбаться, боковым зрением наблюдая, как я пытаюсь перекинуть ногу на ногу под огромным балахоном. — Зато не будет жарко. Он универсален. Воздух обжигает такой сухостью, словно глотаешь воздух фена. Я подхватила с заднего сидения бутылку воды, включила на всю мощность кондиционер и подняла стекло, отрезав нас от душных и «ароматных» запахов навоза вперемешку с пылью. Отпила несколько глотков и блаженно закрыла глаза, чувствуя, как несколько капель стекает по подбородку. Мне бы сейчас бассейн с прохладной водичкой, вот там бы мне была свобода. Я бы ныряла и ныряла. Помните сказки про Аладдина и Али-Бабу с его сорока разбойниками? Марокко — идеальная к ним иллюстрация. По улицам ходят уличные музыканты, играющие на традиционном инструменте кракеб, и таскают груз на своих спинах ишаки — газовые баллоны, корзины с продуктами и водой, чемоданы с одеждой, а иногда и людей, кому не жалко денег на такое такси. На стихийном рынке продаётся все от серебряных украшений до верблюжьих голов, старые дома не ремонтируют, а чтобы те не упали, подпирают их деревянными подпорками. Возле каждой двери оставляют бочки с водой, чтобы туристы и местные могли охладиться в сорокоградусную духоту. Мы осмотрели несколько основных рабочих районов. Гарри показал мне ткацкий квартал, квартал, где изготавливают шапки и традиционные здесь тапки. Наиболее «пахнущий» квартал кожевников, наверное, специально приберег напоследок, чтобы снова хохотать над моими реакциями на резкий запах и смрадные отходы животных. В местных красильнях чистят, вымачивают и красят кожу. И, действительно, по качеству коже в мире этой нет равных, ведь в разноцветных колодцах происходит эко-производство. Чтобы кожа стала мягкой, ее отмачивают в птичьем помете, потом красят в нужный цвет не краской, а цветочной пудрой. В чанах натуральные красители перемешивают не кисточками — ногами, счищают остатки плоти не на станке, а вручную, простым ножом. Но запах, Бог мой, запах… Представьте несколько сотен килограммов только что содранной кожи животных, что валяется прямо на песке, здесь же вымачивается, выжимается, очищается и манит на себя сотни мух, жуков и муравьев. Не спорю, эко-производство выглядит масштабно и интересно, однако тошнота, подступающая к горлу, того не стоит. Всю остальную дорогу я просто молча сидела и смотрела в окно, глотками поглощая воду. Экскурсия получилась необычной, мне понравилось, но следует помнить, что страна, в которой я оказалась, имела свои особенности, непривычные европейскому взгляду достопримечательности, совершенный взрыв цвета, эмоций, запахов и национального колорита. Мы пробовали гулять по длинным лабиринтам улочек, однако после прошлой «прогулки» я панически боялась потеряться, ведь названий улиц нет, карты не нарисовали, местные ориентируются по памяти. Недолго думая, Стайлс решил на правах экскурсовода немного изменить маршрут нашего путешествия и, закупившись на рынке несколькими объёмными полотенцами и бутылями воды, повез в неизвестность. Я доверяла ему наш путь, но пару раз все же переспросила, зачем нужна такая экипировка. Он только молча улыбнулся, сделал радио в салоне громче и продолжил таинственно поглядывать на меня, когда машина застревала в пробках. Выбравшись из города, дело пошло быстрее — мимо нас за все время проехало в лучшем случае десяток машин, и то, все ехали в город, а не из него. Я смогла наконец-то сбросить надоедливый капюшон, опустить стекла и высунуться из окна, отдавая волосы ветру. Вытянула вперёд руки, спиной легла на дверцу, жадно собирая потоки сухого воздуха кожей. — Давай сюда ноги, иначе точно вывалишься раньше, чем до пустыни доберемся. Стайлс поднял свободную руку, позволяя мне поставить обе ступни на кресло в пространство между его бедрами. Ладонью обхватил мои колени, отодвигая их от руля, и придвинул ближе к своему животу. — Мы едем в пустыню? — спохватилась я, переварив и усвоив его слова сквозь шум в ушах. — За тем и ехала в Марокко? — Да. Но мне еще было интересно увидеть людей, которые тоже живут на этой планете совершено иначе, нежели я. — И как впечатления? Я тихо вздохнула, закрывая глаза, и откинула голову назад, пропуская ветер сквозь пальцы. Он обволакивал каждый участок моей кожи, забирался под воротник халата, терзая хлопковую ткань на моей груди. Солнце обжигало мою шею, ключицы, руки, лоб и щеки, но я отказывалась залезать обратно в салон. Это было опасно и безумно глупо, и вместе с тем эмоции, что хлестали меня по щекам, кувыркались в животе, нельзя было сравнить даже с самым отвязным сексом, это совершенно другая вселенная чувств. Ощущения накрывали меня одно за другим, гормоны внутри прыгали, как попрыгунчики, отталкиваясь от стенок желудка. Кровь кипела с каждым новым поворотом по бескрайним пескам, настолько гладким, словно рассекаешь острым ножом масло. Проникнувшись быстрой ездой по красно-коричневым сугробам, я не сразу заметила, что машина остановилась, и продолжала глубоко поднимать и опускать грудь, пытаясь надышать и ухватить как можно больше воздуха. Адреналин настолько проглотил всю меня от макушки до кончиков пальчиков на ногах, что все моё тело не переставало вибрировать при любом движении. Мне хотелось забраться на крышу машины, переплыть широкую реку, громко закричать, чтобы весь имеющийся воздух и дух выбрался из моей груди на волю и полетел в неизвестность звонким эхом. Гарри выбрался из машины и обошёл капот, осторожно придерживая мою голову за затылок, одновременно открывая дверцу. Я открыла глаза и аккуратно села, потом перевернулась, спуская ноги на песок и, размяв шею, взглянула на него. — Раздевайся. На тебе есть нижнее белье? Медленно киваю. — Вот его оставь, все остальное брось на заднее сидение, а сама иди за мной. Он поднялся, достал из багажника — самую маленькую — литровую пластиковую бутылку с водой, перебросил через плечо полотенце, платок, и побрел куда-то за пределы моей видимости. Я проследила за каждым его движением, потом посмотрела на свое лицо в зеркало заднего вида, поймав себя на том, что быстрая пульсация возобновилась. Стянула джеллабу через голову, замотала волосы на затылке в импровизированный пучок, поправила шлейки лифчика на плечах. Вылезла на послеобеденную натуральную баню, пошлепав по зыбучему песку прямо по следам Гарри. Если он сейчас скажет, что мы будем загорать и рассмеется, я ударю его той самой бутылкой так больно, насколько это будет возможно. К моему удивлению, парень остался полностью одетым. Он стоял на коленях спиной ко мне и рылся в песке. Одним словом, занимался какой-то необъяснимой для меня ерундой. Я неслышно подобралась к нему сзади, недолго наблюдая за тем, как взрослый человек копает глубокую яму посреди пустыни. Вскоре мне надоело и я (как можно безобиднее) полюбопытничала: — Что ты творишь? — Узнаешь, — уклончиво пробормотал Гарольд, вытер пот рукой, и поднял голову, запыханный и изрядно уставший. Заметил меня и слипшиеся ресницы расширились, язык облизнул губы, а глаза прошли долгий путь от моей шеи, вниз через грудь и живот к бедрам. — Ты сам говорил снять всё, — расставляю руки по бокам живота, тоже осмотрев свое загоревшее тело. Так странно, я всю неделю ходила бледная, а после одного дня в Рабате моя шея, руки и лицо превратились в поджаристую булочку коричневого цвета. Интересно, это сильно плохо влияет на кожу, если девушки каждый день под таким солнцем ходят? С другой стороны, они же в балахонах круглые сутки, наверняка не обгорают. — И чем только думал, да? — издевается сам над собой Стайлс, прогоняя от себя лишние мысли. Подвигается, открывая моему взгляду глубокую яму внутри песка. — Ложись. — Так вот, как ты решил меня прикончить! — восхищенно восклицаю, хлопая Гарри по плечу. — Спасибо, что хоть не насильно это делаешь, а позволяешь самой в гроб лечь. — Тебе понравится. Только попробуй и потом сама будешь меня просить повторить. — В постели ты так же говоришь? Он прыснул смешком, когда я вручила ему свои тапочки, и села на раскаленный песок, морщась от болезненных ощущений. Замотал мою голову платком, спрятав внутрь каждый волосок. Провел ладонью по ноге от колена вниз по голени, зарывая мои пальчики песком. Я глубоко вздохнула, смотря за его движениями, потом оглянулась вокруг и поежилась, видя вокруг себя только огромные валуны песка. В груди как-то внезапно защекотало с оттенком горечи и тоски. С грустью я думала о том, что даже когда меня не станет, все это продолжит существовать. Сколько этому лет? И оно все ещё здесь. Сколько людей пустыня видела? Сколько жизней забрала? Песок постепенно добрался до моего живота, и мне пришлось лечь, устремив глаза в безоблачное небо. Все, что мы можем — просто наблюдать за тем, что даровано нам природой, а повлиять на Вселенную никак не в состоянии. За что нам выпали эти испытания? Это плата за рождение? И что там, за этим огромным синим небом? Какие миры? Какие создания? Чем они заняты прямо сейчас, пока я лежу здесь без движения? Чувствую, как горячий песок касается моих плеч, и набираю в лёгкие воздуха. — Без резких движений и паники, — последовательно предупреждает Стайлс, склонившись надо мной, и поверх платка накрывает мою голову полотенцем, чтобы уберечь от жары и сохранить температуру тела в пределах допустимой нормы. — Я всего лишь вросла в песчаную гору, — едва шевелю языком из-за сухости во рту. — С чего бы мне паниковать? — Человеку достаточно получаса, чтобы откинуть коньки внутри такой ямы. Ты знала? — Как жаль, что у меня нет поблизости молотка, чтобы отбить твоё ужасное чувство юмора. Он откровенно забавляется с моих надутых щек и злобного взгляда, едва ли не корча рожицы. Ох, как же он доволен собой. Откручивает крышечку бутылки, поднося её к моим губам, и когда я оживаю, потянувшись к ней, проливает несколько драгоценных на песок. Стручок недальновидный, я же тебе отрежу все, что не нужно, как только выберусь. А я выберусь. — Закрой глаза и сконцентрируйся на ощущениях, — советует, спустя короткие секунды небольшими дозами вливая в рот уже нагретую жидкость. Впрочем, в моем положении жаловаться невозможно, оно стекает по горлу и на том спасибо. Боже, даже в моих мыслях это прозвучало жутко пошло. Это все этот стручок виноват, а не я. Облизываю губы, даже не собираясь представлять, как выгляжу сейчас, и захлопываю тяжёлые ресницы. Первую минуту не чувствую ровным счётом ничего, кроме раздражения на песок, что находится сейчас в каждом уголке и впадинке моего тела. Потом, когда сердцебиение ускоряется, все испытывается уже на другом уровне. Я буквально начинаю ощущать, как циркулирует кровь по моим венам, как пульсирует каждая клеточка кожи, обернутая в горячий источник. — Это нормально, что весь мой организм сейчас с ума сходит? — Так и должно быть, — успокаивает меня Стайлс, маленькими порциями поставляя воду в рот. — Псаммотерапия основана на замечательном свойстве песка сохранять тепло и медленно отдавать его поверхности человеческого тела. Сухой горячий песок оказывает на организм тепловое и механическое воздействие, способствует расширению сосудов, улучшению кровоснабжения тканей и органов и активизации биохимических процессов. — Очень приятное ощущение, как будто я в спа-салон заглянула, — слабо улыбаюсь, потихоньку выдыхая воздух. — Только сердце совсем чуть-чуть покалывает. — Не бойся, это скоро пройдет. Давление песка стимулирует работу кровеносных и лимфатических сосудов, является сильным раздражителем нервных окончаний кожи. Анатомически облегая части тела, он мягко массирует кожу и подлежащие ткани. — Ты же не забыл, что мне долго находиться в таком положении нельзя? — Я все равно собираюсь уезжать, так что мне эта информация ни к чему, — серьезным голосом оповещает Гарольд, заставляя меня испуганно открыть глаза. Лежит на боку рядом со мной, вытянувшись на локте, и неторопливо вертит между пальцев крышечку, отвечая улыбкой на мой взгляд. — Ты не прекратишь издеваться, да? — Не-а. Мне нравится, как ты сразу начинаешь дергаться и искать меня глазами, — бесстыдно облизывает губы, зубами сминая нижнюю, и жмурится от яркого солнца. — Чтобы удушить. — Детали не имеют значения, важен сам факт, — тихо посмеивается, пока я наблюдаю за изменениями эмоций на его лице. Никогда еще не видела столько улыбок, не слышала столько смеха от него, сколько было их за сегодняшний день. Мне нравится молча наблюдать за ним в такие моменты. Хотя бы потому, что он не выглядит тревожным или чем-то обеспокоенным, как это обычно бывает с нахмуренными бровями. Размеренно тяжесть стала волнами спадать с моего тела. Я поняла это, потому что дышать стало проще и масса, что давила на меня, стала значительно легче. Я опустила взгляд и увидела, как Гарри постепенно откидывает от меня песок, откапывая ноги. — Это так смешно выглядит, — двигаю пальчиками, что потешно торчат из-под общей горы песка, словно отдельно от моего тела. Когда бо́льшая часть тела оказалась на свободе, я согнула руки, стряхивая мокрые остатки с груди и живота, немного нелепо поднялась, пошатываясь, и тут же едва не шлепнулась обратно, когда Стайлс обхватил мое тело обеими руками, закутав в полотенце с головы до ног. Закинул на плечо и, забрав бутылку и мои тапочки, понес к машине. Он уверен, что меня не стошнит в такой позиции? Я вот не уверена. Впрочем, что толку спорить? Я вновь чувствовала себя болтающейся куколкой на капоте, только теперь еще и голова кружилась из-за резкой смены температуры. Он выгрузил меня, как мешочек, на заднем сидении машины, укладывая поперек кресел. Сам сел возле открытой дверцы, уложив мою голову на свои ноги, отпаивая сладенькой водичкой, пока мое тело, замотанное в полотенце, приходило в себя после такой термальной встряски. Чувствуя себя лучше, я открыла глаза, снизу вверх смотря на изгиб ровной скулы, наблюдая, как закат окрашивает мужское лицо в охряные тона. — Тебе говорили, что у тебя потрясающие глаза? Они всегда разные, ты знаешь? — В детстве часто, а когда вырос, все перестали смотреть в глаза, — задумчиво тянет Гарри, большим пальцем стирая соскальзывающую струйку воды с моего подбородка, устремив взгляд в одну только точку на моем лице. — Все как-то больше на тело и кошелек. Я улыбнулась, удобно расположившись на его ногах. Осторожно высунула руку, поймав его ладонь, и поднесла её к своему лицу, изучая маленькие рисунки на гладкой коже. Чего там только не было: сердечки, замки, ключики, череп, гвозди, корабль, птичья клетка, якорь и даже непонятная мне фраза на иврите. — Если тело роскошное, смотреть на него одно удовольствие, — рассудительно подмечаю, обводя миниатюрные картинки пальчиком. — Жаль, что к тебе это не имеет никакого отношения. Гарольд ущипнул меня за плечо, вынудив встрепенуться от щекочущих ощущений на коже, и звонко рассмеяться. Похоже, мне тоже начинает нравиться его раздражение. Он выглядит уязвленным. — Нам пора посмотреть на твое тело и избавить его от песка, — бросает взгляд на циферблат часов на запястье, легонько стаскивая с моей головы платок, и запускает пальцы в рассыпающиеся волнами волосы. — Уже? Дай я тогда выберусь наружу. Робко выползаю из машины, выпрямившись, и несколько секунд стою, прижатая к дверце, отыскивая устойчивую позицию. Сбрасываю влажное полотенце и, встряхнув его несколько раз, оставляю обсыхать на крыше. Стайлс окинул взглядом каждый мой изгиб, наклонился, и принялся сухим песком «смывать» с меня остатки мокрого. Вот это система. Я ухватилась обеими руками за поясницу мужчины, чтобы не упасть, и чтобы не смотреть ему в глаза лишний раз. Широкие ладони бережно массировали мои икры и ямочки коленей, вычищая их от рассыпчатой консистенции, застрявшей буквально в каждом углублении моего тела. — А нам хватит воды, чтобы помыться? Я не смогу нормально высидеть несколько часов в машине, если маленькие крупинки постоянно будут перекатываться между моими ногами и руками, — передергиваю плечами от некомфортных ощущений, что заставляют меня смущаться. — Давай сначала разберемся с мокрым песком, — отмахивается Гарри, но я почти уверена, что смогу его уболтать дать мне хотя бы одну бутылку в пользование. Зачерпывает ладонью песок под ногами, проводя шершавыми пальцами по моему животу, счищая слой прилипающей субстанции к моей коже. Я глубоко вздохнула, терпеливо расставив руки в разные стороны, старательно пытаясь не мешать и не лезть со своими советами и просьбами. Так и стояла, время от времени разминая затекшую шею и стирая пот со лба, что неизменно появлялся снова и снова от жалящего солнца. — Думаю, на дорогу нам хватит двух литровых бутылок, тут ехать часа три, не больше, — вслух подсчитывает, открывая багажник, и прячет туда высохшее полотенце вместе с платком. — Пяти литров будет достаточно? — Мне же только песок смыть, а не грязь драить. Я забрала у него бутылку, поднимая её над своим телом, небрежно выливая воду на некоторые участки кожи, по второму кругу намачивая песок, но никак не смывая его с тела. Раздраженно закатила глаза, елозя ладонью по плечам, пытаясь сбросить песчинки, но только сильнее вгоняя их в тело. — Да-да, именно так, ты делаешь все правильно, не останавливайся, — насмешливо проворчал Гарольд сбоку, облокотившись на крышу. Прикусил подушечку большого пальца с наглой ухмылкой на губах, самодовольно наблюдая за моими попытками. — Либо помогаешь, либо стоишь и не мешаешь. — Пожалуй, второй вариант мне подходит. Сукин сын. Я на секунду прикрыла глаза, остывая от злости, а после продолжила свое прежнее занятие, как ни в чем не бывало. Избавилась от остатков песка на плечах, руках, шее и грудной клетке, на животе и бедрах, щедро выливая горячую воду на колени и лодыжку, что только-только стала затягивать заметный разрез. — Стой, сзади еще осталось, — Стайлс вытащил из моих влажных пальцев бутылку, плеснул жидкость на спину, ладонью отмывая лопатки и пересчитывая позвонки. Я склонила голову набок, чувствуя, как по пояснице стекают теплые струйки и опустила взгляд, понимая, что в мыслях мне представляется, как совсем другая жидкость проходит тот же путь по моему телу. — Поедем домой? — раздалось низкое предельно близко к моему уху, из-за чего я подпрыгнула, словно ошпаренная кипятком. Тихий смешок. — Я пошутил. — Это как-то эгоистично с моей стороны. Тебе же, наверное, работать нужно. Я, к слову, до сих пор понятия не имею, кем ты работаешь. Шагнув обратно к машине, я достала джеллабу, натягивая её на влажное тело, закатила рукава в три четверти, поправила воротник и капюшон. Обула тапочки и залезла обратно в машину, пристегиваясь ремнем безопасности, решив на ночь глядя не рисковать вывалиться из авто, гоняя по ухабистым горкам. — Кто и эгоист из нас двоих, так это я, — неохотно признался Гарольд, садясь за руль и заводя двигатель ловким поворотом ключа. — В городе, куда мы сейчас направляемся, у меня оформлен заказ. Мне нужно посмотреть местность и составить примерный план, чтобы потом разработать проект дома. — Архитектор? — недолго думая, произношу, пробуя давно позабытое для себя слово на языке. — Это необычно. — Что же в этом необычного? — У меня никогда не было архитекторов, — все еще пребывая в задумчивости, немного измотано объясняю. — Я имею в виду, знакомых приятелей. Тогда я спокойна. Мы не нарушаем твоих планов и не ломаем график. Стайлс поднял одну руку и поднес её к моему лицу, коснувшись открытой ладонью лба. Я сонно взглянула на него, повернув голову набок, и чуточку осела в кресле, поглощенная мягкостью сидения. — Устала? — Совсем чуть-чуть, — зеваю, прикрываясь тыльной стороной ладошки. Смотрю на остаток солнечных лучей на небе сквозь ресницы мужчины, вбирая в себя остаток этого длинного дня. Красный шар утопает за горизонтом и будто проваливается в глубину бесконечных песков, теряясь где-то далеко-далеко от нас. Потопал будить другую сторону планеты. — Никогда раньше не встречала закат в пустыне. Это магически красиво. Мы не заблудимся в темноте? — Об этом я не подумал, — расстроенно бормочет Гарри, с досадой поджимая губы. — Мы ведь и еды с собой не взяли совсем. Выходит, умирать будем мучительно и долго, пока организм полностью не истощится. Или начнем есть друг друга? Учти, я невкусный, так что дебютировать в качестве закуски придется тебе. Я вымученно закатила глаза, отталкивая его руку от себя, и отодвинулась к стеклу, уставившись в окно. — Только не говори мне, что обиделась, я ни за что не поверю. — Следи за дорогой, иначе в качестве закуски дебютировать будешь ты, причём уже сегодня, — глухо предупреждаю, отворачиваясь лицом к дверце, и закрываю глаза. Саркастичный отморозок.