Льётся песни печальный мотив, Ничего, что слова непонятны. Эта песня о долгом пути И о мире - таком необъятном. Пусть ведёт нас звезда в даль по этой дороге И нескоро конец, да и будет ли он? И достанет сомнений, забот и тревоги, Путь ведёт в бесконечность по Кругу Времён Тэм «Начало пути»
***
Вэй Ин грациозно потянулся, разминая затёкшую от долгого сидения спину, зевнул и отодвинул от себя рукопись, которую изучал последние часа полтора. — Знаешь, при всём уважении, я начинаю потихоньку ненавидеть людей, причастных к написанию подобных книг. Слишком много красивых слов и ноль информации. Сколько мы уже смотрим? Везде пишут, что использование тёмной ци вредит, но как конкретно? Хоть один случай-то можно описать в деталях? Только так можно понять, как это обойти, мало ли, экстренная ситуация будет, и человеку захочется жить сильнее, чем оставаться белым и пушистым? Схемы воздействия хоть кто-нибудь прорабатывал? Ладно, допустим, всех запугали байками про тёмную ци, но разве наглядный пример не запугает сильнее? Объяснить, в чём именно опасность это слишком просто? Светлая ци вроде тоже может сильно покалечить хозяина, но почему-то в набат никто не бьёт… Лань Чжань покачал головой на поток вполне справедливых упрёков и оценивающе осмотрел Вэй Ина. — Иди отдохни. — Ты настолько не рад моему обществу, что решил меня прогнать? — фыркнул Усянь, насмешливо глядя прямо в чужие глаза. — Нет. Я рад. Но тебе надо развеяться. Действительно, загоревшись новыми идеями, Вэй Ин закопался с головой в изучение всего, до чего мог дотянуться, и уже третий день сидел над книгами почти безвылазно. Не то чтобы Лань Чжань был против компании, но деятельной и кипучей натуре явно нужна была разрядка, да и ничтожный прогресс отнюдь не радовал, а только вызывал лишнее раздражение. Поэтому второй молодой господин Лань принял стратегическое решение выставить юное дарование из библиотеки хотя бы на полдня. Пускай проветрит голову. Про себя Лань Чжань позабавился иронии судьбы и тому факту, что ему вообще приходится насильно выгонять Вэй Ина из библиотеки навстречу друзьям и приключениям. Немного нереальное ощущение, если честно, но, как показала практика, первого ученика ордена Цзян тянуло баловаться только при отсутствии более интересных дел, что не могло не радовать. Потенциал у Вэй Ина, как исследователя, был большой, одни компасы зла да переписанные талисманы чего стоят. Но радовало, что жажда подобной деятельности шла не в комплекте с холодной отрешённостью, под стягом которой прошли последние годы жизни старейшины Илина из прошлого будущего. Не без споров, но Лань Чжаню удалось отправить Вэй Ина отдыхать. На самом деле, под конец своеобразной перепалки по теме, он просто подхватил немного ошалевшего адепта на руки и аккуратно выкинул в окно, удостоверившись, что тот приземлится с должной заклинателю грацией. Окно он тут же захлопнул, а знать, что импровизированный прыжок Ванцзи страховал собственной ци, Усяню было вовсе не обязательно. Лань Чжань тяжело вздохнул, ощущая тянущее разочарование от наступившей вокруг тишины. Хотелось бы никуда ни на одно мгновение Вэй Ина от себя не отпускать, но это было бы нечестно и неправильно, да и прав у него таких нет. Он просто адепт дружественного ордена, причём, явно последнего, где свободолюбивый Вэй Ин захотел бы остаться. Вэй Усянь задохнётся здесь от тысяч правил, от боязни Ванцзи отпускать его от себя, задохнётся так, как задохнулась их с братом мать… Да и не захочет оставаться, чего уж там. Дома же вино, свобода, пряные блюда и красивые девушки, дома его ждёт его обожаемая шицзе. Всё то, чем Вэй Ин живёт и дышит, и даже думать о том, чтобы забрать это ради эгоистичной тяги и удержать, было противно и больно. Лань Чжань отошёл от окна и подумал, что было бы неплохо, пока есть время, зайти в мамин домик, протереть пыль, проветрить, да и думалось там обычно хорошо, несмотря на постоянный флёр печали, окутавший это место навсегда, похоронив в нём горькую человеческую трагедию, выросшую из отчаянной любви. Это место было немного потусторонним, нездешним, и даже время там будто застыло. И если бы не необходимость убирать скопления пыли, Лань Ванцзи бы даже в это поверил. И сейчас ничего не изменилось. Внутри пахло сухим деревом и бумагой, благовоний тут не горело уже очень-очень давно. Вокруг было много книг — единственного развлечения в заточении. Их не убрали отсюда, потому что все они принадлежали не ордену, а их матери лично — подарки мужа. Половицы скрипели под ногами, а свившие под крышей гнездо ласточки тревожно суетились. Взгляд упал на задвинутую в угол стола деревянную шкатулку с вырезанными сверху двумя драконами, кусающими друг друга за хвост. Ни Лань Чжань, ни Лань Сичень почему-то долгое время не интересовались её содержимым, но незадолго до своего судьбоносного путешествия во времени, Ханьгуан-цзюнь как раз взял её в цзинши с целью ознакомиться с содержимым по возвращении домой. Не сложилось, но никто не мешал заглянуть в неё сейчас, раз уж он всё равно здесь. Сверху в шкатулке лежало пожелтевшее от времени письмо, написанное неаккуратными иероглифами, будто в спешке. Лань Чжань не знал, что его мать вела с кем-то переписку, точнее, что ей позволяли подобное делать, пока она жила здесь, но почерк был явно не отцовский, равно как и стиль изложения мыслей. «Дорогой мой дружок, Я знаю, жизнь твоя сложилась совсем иначе, нежели ты того желала, и, скажем прямо, не лучше, чем ты желала. Уже одно то, что мы не растеряли нашей драгоценной связи, делает тебе честь. Как твои дражайшие сыновья? Воспитываешь ли ты их так, чтобы взрастить твои идеалы и принципы, или клан уже запер маленьких детей в свои безжалостные рамки так, что даже матери не пробиться? Впрочем, забудь, не пиши ответа, дружок. Скорее всего, я не дождусь его в любом случае. Пиньинь справится и сама, дай ей только отдохнуть ненадолго. А я, на всех правах почтенного старца, уйду на следующий круг рождения. Надеюсь только, дружок, ты не будешь лить о моей жизни слёз. Я вот о твоей не плакал. Посылаю тебе на сохранение свою работу. Пиньинь донесёт, она сильная птица, я в неё верю. Нет смысла давать её читать хоть кому-то из Ланьских приверженцев древних и вечных традиций. Да и вообще хоть кому-то. Эта рукопись для будущих поколений, быть может, не одна сотня лет пройдёт. Она для тех, кто не на словах твердит о равновесии, а воистину понял, что нет добра и зла, а тьма и свет неотделимы и необходимы миру, кто на подобные мысли не станет брызгать желчью. А это, судя по всему, будет далеко не на нашем веку, как бы мне не хотелось обсудить с кем-то кроме вас с Чэнъюем. Я много путешествовал, ты знаешь, дружок, собирал материалы по всей поднебесной и далеко за её пределами. Я хочу, чтобы мои скромные потуги принесли однажды пользу. Чэнъюй наверняка мог бы многое добавить к моим записям, но увы, даже моя драгоценная Пиньинь не может отыскать, где он сейчас. Надеюсь, у него всё хорошо. Береги и ты себя, дружок. С искренней признательностью и заверениями в вечной дружбе, Хаи Зиху» От нежного, преисполненного заботой обращения к давно мёртвой матери от её, видимо, друга, возможно наставника, не зря он упоминал свой преклонный возраст, захотелось расплакаться, как маленькому. Но на лице, само собой, не дрогнула ни единая мышца. Одновременно радовало, что у мамы был такой друг, но и приносило боль. Втыкалось в сердце напоминанием то, что мать его жила в красивой темнице до самой своей смерти. Даже если это было для её же блага. Хотя кто её спрашивал в конце концов? Быть может, она предпочла бы смерть… Лань Чжань помотал головой, отложил письмо и достал со дна шкатулки скреплённую грубыми нитками рукопись, не очень толстую, обтрепавшуюся по краям, с парой пятен на импровизированной обложке. На первой странице значилось:«Хаи Зиху О той размытой истине, что лежит в основе нашей. Изучение светлой, тёмной и иных энергий на основе восприятия их разными народами и личных экспериментов»
Безмерное удивление и не отпускающее в последние дни чувство иронии затопило Лань Чжаня. Кто бы мог подумать, что подобные, пусть и насквозь черновые записи, можно найти в сердце Облачных глубин? Кто бы мог подумать, что его мать интересовалась теми же специфичными сферами, что и его любимый человек? По отдельности каждый из них, конечно, был весьма эксцентричной и необременённой слепой верой в традиции личностью, но всё же… Если бы он только знал, где можно найти ответы, когда столь панически пытался спасти Вэй Ина! Прочитай он это тогда, до возвращения в юношескую пору, он бы не смог простить себя за то, что не поискал тут, не думая, что среди маминых книг найдёт больше, чем в запретной секции… Вэй Ин, поняв, что оторваться от изучения книг сомнительной тематики всё же придётся, расстроился совсем ненадолго, и, погрустив с полминуты, отправился искать названного брата. Насколько он помнил, Цзян Чэн собирался быть в своей комнате, потому что, несмотря на ясное небо, погода стояла прохладная, по-горному свежая, к чему жители жаркого Юньмэна ещё не до конца привыкли. В комнате же нашёлся ещё и Не Хуайсан, сосредоточенно обыгрывающий наследника Цзян в какой-то настольной игре. Рядом с ними стоял чайник, и Вэй Ин был готов дать руку на отсечение за то, что никаким чаем в нём и не пахло, а только первосортным местным вином. Но в целом картина выглядела более, чем безобидно, особенно если не принимать в расчёт явно недовольного Цзян Чэна, который с самого приезда безбожно бывал бит в пух и прах в любой настольной игре, за которую садился вместе с Хуайсаном. Шутить над ним по этому поводу было, конечно, забавно, но душевного равновесия это всё Ваньиню не прибавляло. Звук шагов и скрип двери заставил юношей поднять головы. — Вэй-сюн! Не ожидал тебя увидеть сейчас, — приветственно махнул веером Не Хуайсан. — Явился, — Цзян Чэн ожидаемо проявил куда меньше теплоты и приветливости. — Я уж решил, что ты переезжаешь в библиотеку Гусу навсегда, но забыл нам об этом сообщить. И почему, а главное как, Лань Ванцзи тебя вообще терпит? — Как грубо! Между прочим он и предложил мне помочь поискать кое-что интересное, а не я к нему навязался! — показательно надулся Вэй Усянь, скрестив руки на груди. — Я его определённо не понимаю. Гнать тебя в три шеи надо, а не «помогать». А сейчас-то чего пришёл, раз тебя так любят и ждут в библиотеке, которую ты тоже с не очень понятно какого момента полюбил? — параллельно со своими словами Цзян Чэн извлёк третью пиалу и, наполнив вином из чайника, протянул ее шисюну. Тот радостно принял, ухмыльнулся во весь рот, опустошил сосуд и только после соизволил ответить: — Лань Чжань сказал, что мне надо отдохнуть, и выкинул меня в окно. Лица присутствующих были достойны того, чтобы запечатлеть их на страницах истории навечно, но, к сожалению, это было трудновыполнимо. После недолгой немой сцены Цзян Чэн переспросил: — Он… что?! И наконец безудержно расхохотался от видения подобного эпизода в своей голове. Не Хуайсан тоже усмехнулся, прикрыв улыбку веером, а Вэй Ин налил себе ещё вина и авторитетно заявил: — Он просто, в отличие от злыдня-тебя, обо мне заботится и переживает. — Или ты просто его достал, но он вежливый и тактичный. В лицо Цзян Чэну прилетела подушка. Не Хуайсан мудро промолчал о том, что «вежливые и тактичные» люди, как правило, не кидают никого в окно, решив не вмешиваться в братские разборки. — Не мог я его достать, я просто тихо читал! — от ответного броска Усянь увернулся, даже не пролив вино, потому что нападения он ожидал, и вообще, первый ученик ордена он или как? — В жизни не поверю, что тихо, — пробурчал Цзян Чэн, считая выше своего достоинства идти на другой конец комнаты за подушкой и притворившись, что вовсе он не жаждет суровой мести за провал. Не Хуайсан тихо пил вино и делал вид, что его здесь нет, пока буря в виде дружеских приветствий не утихнет. Убедившись, что стороны взяли перерыв, он многозначительно взглянул на Цзян Ваньиня. — Продолжим игру, Цзян-сюн? — Я чур ему помогаю, — замахал руками Вэй Ин, надеясь, что хоть так его непутёвый братец сможет вырвать себе победу у сурового противника. Тот в ответ слабо поотбрыкивался, пытаясь сохранить чувство собственного достоинства, но согласился. Совместными усилиями они таки одолели противника, и уже вместе с ним одолели и остатки вина. Уснувшего на столе Хуайсана оттащили в его собственную комнату, чтобы спал он там и хотя бы не вызывал вопросов, если кто-то будет делать обход комнат. Вэй Усянь из чувства притеснённой в последнее время природной шкодливости, завязал спящему другу глаза широкой лентой, чтобы посмотреть, что будет, когда тот проспится и откроет глаза в полной темноте. За это Цзян Чэн всё же треснул его подушкой по загривку и тем остался счастлив, чувствуя себя почти отомщённым. Треснул второй раз для профилактики и за всё то время, когда Вэй Ин предпочёл ему второго молодого господина Ланя, и пришёл к окончательному равновесию, даже стоически вытерпев монолог на тему того, какой Лань Ванцзи хороший, и как ему обязательно надо что-нибудь подарить, и озаботиться поиском подарка завтра вот прямо с утра.