Ты поймешь, что узнал, отличил, отыскал, По оскалу забрал — это смерти оскал, Ложь и зло, погляди как их лица грубы, И всегда позади воронье и гробы. Владимир Высоцкий «Баллада о борьбе»
***
О чём младшее поколение заклинателей до того не имело представления, так это о том, как убивать людей. Не в теории, с ней всё было хорошо, и навыки отточены до автоматизма. И нечисть каждый из них уничтожал далеко не раз. Но живые люди, даже враги, даже те, кого получается лишь презирать и ненавидеть – это другое, и к такому невозможно быть готовыми, в лучшем случае, просто быстро адаптироваться. И первый бой для каждого из них более всего походил на дурной сон – суматошный, беспорядочный, тактика, слишком отличная от тактики любой из ночных охот, по первости сбивала с толку дополнительно. Пахло гарью и кровью. А люди умирают совсем не как лютые мертвецы, в них меч входит куда проще, мягче, и оседают они на землю куда быстрее, легче. Разумеется, если удается дотянуться до соперника удачным ударом. Мышцы не окоченевшие, кровь не загустевшая, а жидкая, живая, алая… А потом приходится посмотреть по сторонам, назад, а не только вперёд, на врагов, и становится видно, что вокруг оседают тела товарищей по оружию, друзей, близких, так же легко прекратившие своё существование, как и враги, которые этого хотя бы заслужили. И их лица искажены предсмертными судорогами, и они не обратились в лютых мертвецов только из-за медитаций и ритуалов, принятых в орденах. Хорошо хоть так, потому что упокаивать посторонних ещё куда не шло — работа, а что если бы своих? После самых первых боёв многих из младших адептов и учеников просто выворачивает за лагерем, остальные бледные и потерянные сидели, не умея пока с собой справляться. И вроде как за себя стыдно, как так, сражаешься за правое дело, а даёшь себе слабину, но иначе просто не получается. Многие из них ещё дети, обученные убивать, сражаться, с выбитыми идеалами на подкорке мозга, за которые готовы умирать, но дети. Старшие и те, кто покрепче, ходили сначала, успокаивали тех, чьи нервы не выдерживали, помогали, чем могли, разговаривали. Но у человеческого разума есть свойство довольно быстро адаптироваться, особенно в столь сложных обстоятельствах, а заклинатели всё же куда крепче обычных людей, в том числе в моральном плане. Да и ситуация к долгой адаптации не располагала. Либо в кратчайшие сроки ты взял себя в руки, либо погиб в ближайших же боях. Всё же Вэни уже давно начали войну, пусть и негласную, подчинение маленьких кланов, в том числе с помощью устрашающих кровавых побоищ, да и те заклинатели, что хоть сколько-то опытнее, как правило, сталкивались с тем, чтобы сражаться с людьми, участвовали в конфликтах между орденами. А вчерашним детям, подросткам оставалось лишь быстро учиться не оплакивать каждого умершего отдельно, не останавливаться в бою даже на секунду, даже если на твоих глазах умирает кто-то из твоей семьи. И запах крови и гари становился настолько привычным, что уже почти не ощущался, пропитав, казалось, всех людей до костей, уничтожив всё мнимое благородство и возвышенность великих кланов ещё в самом начале войны. Бой длился уже больше десяти часов, и город окутывала ночь. Однако казалось, конец всё ещё бесконечно далёк и невозможен, хотя без перерыва сражаться на пике возможностей долгое время тяжело даже заклинателям. Город, стены которого они старались защитить, горел, запах палёной плоти, мерзкий и сильный, забивал ноздри. Вэй Усянь отбил атаку очередного противника, краем глаза оценивая обстановку. Он уже едва стоял на ногах, но на отточенных годами навыках и чистом невероятном упрямстве, свойственном ему с раннего детства, благодаря которому он справился и со смертью родителей, и с жизнью на улице, голодом, холодом, муштрой мадам Юй, он продолжал отбиваться, и весьма успешно, от врагов. Он как раз с самого начала войны не позволял себе расклеиться, ответственный за всех младших адептов ордена Цзян как первый ученик, вынужденный стать несгибаемой опорой для тех, с кем рос. В какой-то степени это было возможностью отдать ордену долг за свою однажды подаренную жизнь, сделать всё, даже больше, чем всё. И по отдельному приказу мадам Юй, да и по велению собственных чувств: любви, долга, в какой-то степени вины, защищать всеми силами Цзян Чэна, рядом с которым оказывался в любом бою, после всех переформирований, до последней капли крови, если придётся. Цзян Чэн сражался бешено, яростно ненавидя своих врагов, но часто в своей ярости забывал следить за тем, что происходит вокруг, и прикрытие ему и правда было просто необходимо. И сейчас он тоже абсолютно не замечал, как со спины на него летел чей-то меч. Вэй Усянь отбил его, едва успев подскочить, досадливо зашипел, смотря на руку, которую по касательной не слишком сильно, но неприятно ранило. Плохо, это замедлит реакцию. Не показывая, что что-то не так, кивнул своему шиди, встал в стойку, прикрывая чужую спину. Другие члены их отряда были рядом, но всё равно отделены силами противника, и особо ничем помочь не могли. Кровотечение из руки от вынужденной активности всё увеличивалось, да и рана оказалась очень болезненной, заставляла морщиться при каждом взмахе мечом, а сил управлять им дистанционно уже не осталось. Плохо. Вэй Усянь сжал зубы, отбивая очередную атаку, когда понял, что следующий удар направлен вовсе не в него, а в спину брата, и отказавшая в самый неудачный момент рука отказала окончательно. Вэй Ин смог лишь крикнуть Цзян Чэну обернуться и поймать удар вместо него, всё ещё оставшись каким-то чудом на ногах. Выигранных пары секунд хватило, чтобы друг смог разобраться с нападающим. — Вэй Усянь! Какого?.. — Цзян Чэн практически бросается к нему, не дать упасть, но он лишь отмахивается, мол, порядок. Может даже меч ещё пару раз получится поднять, ага. Перед глазами резко темнеет, и Вэй Ин падает, уже не слыша, как его зовёт Цзян Чэн и не видя, как на поле боя появляются ещё люди, прикрывающие их от врагов. Благодаря пришедшему вовремя подкреплению, город удалось удержать. Раненых перевели с линии фронта в тыл, в другой небольшой городок, восстанавливаться в более спокойных условиях. Здесь Вэй Усянь и очнулся спустя сутки после сражения. Раны весьма неплохо заживали, всё же энергия ци в теле здорово помогает регенерации, да и лекари своё дело знали, но ещё два-три дня он должен был пролежать тут. Через некоторое время после того, как медик ушёл, а Вэй Усянь успел заскучать и начать задумываться о том, чем бы таким себя занять, дверь в комнату тихо открылась и зашёл Лань Чжань. Вот уж кого Вэй Ин увидеть не ожидал. С момента начала войны прошло полтора месяца, виделись они за это время несколько раз мельком, в основном на собраниях, и только два раза им довелось сражаться плечом к плечу. И когда было время и силы об этом думать, не так уж часто, если честно, Вэй Ин скучал и отчаянно надеялся, что с Лань Чжанем ничего не случится, пока они не будут видеться. Другой вопрос, что Лань Чжань сейчас делает здесь. На раненого он не похож, и при всей их дружбе, вряд ли бы сорвался посередине боя, чтобы поздороваться. — Лань Чжань? Вот это сюрприз! А ты почему тут? — Вэй Ин сел на кровати, и подскочил бы от избытка чувств, если бы Лань Чжань не пересек в мгновение ока разделяющее их расстояние и мягко не удержал бы его на месте. — Вэй Ин, не тревожь рану, — несмотря на строгий тон, в глазах плескалось беспокойство, пусть и вперемешку с радостью от встречи. Беспокойства там было куда как больше. — Моя помощь была нужна в штабе, поэтому я сейчас здесь. Аналитические навыки прошедшего войну с аналогичным противником были в своё время замечены главами орденов, пусть и списаны на врождённый талант, и в составлении тактик и общей стратегии Лань Чжань помогал практически с первых дней. Но, несмотря на всё, их положение оставалось очень шатким, и пока было не ясно, на чьей стороне в войне перевес. Вэй Ин кивнул, принимая объяснение, и улыбнулся, открыто и искренне, пусть и с отзвуками свежей боли в глазах. Всё лучше, чем было тогда… Но попади тот солдат Вэней мечом лишь чуть выше, он проткнул бы сердце, и Вэй Ина могли бы попросту не успеть спасти. Было бы так нелепо, изменить судьбу всего мира, чтобы тот, ради кого она изменилась, умер бы вот так… Лань Чжань смотрел на него сейчас почти не веря, как в первые дни после своего путешествия в прошлое, не в силах наглядеться, не в силах поверить, что жив. Как будто Вэй Ин сейчас рассыпется, исчезнет вновь. Всё же, он всегда был безрассудным, храбрым, всегда кидался на меч ради других, ради их защиты. А уж ради своей семьи-то, глупо было бы ждать чего-то иного. Но кажется, одному Лань Чжаню было понятно сейчас, насколько на самом деле Вэй Ин постоянно стоит на краю смерти. Не потому что он слабый или хрупкий, просто потому что слишком самоотверженный. Они просидели молча ещё несколько невыразимо долгих мгновений, а потом Лань Чжань, всё ещё напуганный возможностью опять Вэй Ина безвозвратно потерять, не выдержал и крепко обнял Вэй Ина, прижимая к себе так, словно тот прямо сейчас может испариться. Отчаяния от невозможности всегда находиться рядом и оберегать в этом жесте было куда больше, чем чего-либо ещё, и только поддерживаемая многолетней практикой выдержка не дала расплакаться. — Ты мог умереть, — он искренне надеялся, что его голос не звучит надломленно. Вэй Ин замер от шока, казалось, даже перестал дышать. Потом выдохнул глубоко, расслабляясь, нерешительно поднял руки, обнимая в ответ, кладя голову на чужое плечо, обмякая в крепком, но бережном кольце рук. — Не умер, как видишь, что теперь уж переживать, — внезапно осипшим голосом тихо ответил Вэй Ин. — Да и как будто у меня был выбор как поступить, сам понимаешь. Лань Чжань понимал, но точно не был готов согласиться с таким положением дел. Честно, уж лучше было, когда Вэй Ина хотя бы защищала вездесущая тьма, когда он держался вдали от основной мясорубки, бросая в бой лишь мертвецов, потому что сейчас любой удачный удар со спины был очевидным концом для всего. Это пугало. Очень. Он неосознанно сжал руки ещё сильнее. Вэй Ин прикрыл глаза, чувствуя, что в них набегает непрошеная влага. — Лань Чжань, я в порядке, сейчас в порядке, правда. Всё хорошо, ну что ты, — он устроился поудобнее, прижался к прохладной белой, пахнущей сандалом ткани. Вэй Ин не привык чувствовать себя хрупким и уязвимым, всегда считал это оскорблением для себя, но почему-то рядом с Лань Чжанем слабым быть даже хотелось. Чтобы тебя берегли, укрывали от всего. Он правда не понимал, почему Лань Чжань так заботился о нём, но просто был не в силах устоять перед ним. Они просидели так довольно долго, молча, просто держа друг друга, не замечая ни времени, ни затекших в статичном положении рук. Боясь и отпустить, и сделать что-то, чтобы стать ближе.