Наша жизнь - это раны, Это шрамы на сердце. Мы теряем надежду И взрослеем так рано; Наша жизнь - это шрамы Йорш «Шрамы»
***
Вэй Ин шёл на поправку быстро, но это было единственной хорошей новостью за эти дни. Они проиграли несколько достаточно важных сражений, и это грозило переломом войны в нежелательную сторону, несмотря на примерное равенство ресурсов и людей. К тому же, сжигающий ядра смог достать слишком большое количество людей в последней битве. Ситуация попросту становилась опасной. Вэй Ин, исправно вытряхивающий из Лань Чжаня все новости, бесился из-за собственной беспомощности всё сильнее. — Я должен защищать их, — говорит, злясь на самого себя, кого «их» — не уточняет – и так понятно, семью, клан, вообще всех, кого сможет. — Не лежать здесь, даже не при смерти, а быть там… Вэй Ин тяжело выдыхает. Он всегда был предан людям, что его растили, был предан своим идеалам, и ради обеих этих вещей готов умереть, и всё равно решить, что сделал слишком мало. А сейчас вынужденное бездействие давит его и заставляет чувствовать вину. Лань Чжань рад хотя бы тому, что ему позволено это видеть, что он может немного облегчить своими словами эту ношу, но завтра ему придётся покинуть тыл, и Вэй Ин будет вынужден справляться сам. Лань Чжань хотел бы сберечь его от всего, спрятать, опекать и не выпускать, балуя и удерживая от грязи этого мира. Он знает, что Вэй Ин такого не оценит и не простит никогда и ни при каких условиях, даже в мирное время. Сейчас — особенно. То, чего Вэй Ин не знает точно — сколько жизней он косвенно уже спас тем, что Лань Чжань его когда-то полюбил, достаточно сильно, чтобы пройти сквозь время и изменить прошлое. Всё из-за него. Ради него. Лань Чжань аккуратно опускается на чужую постель. Его одежды светлее даже белых простыней. Когда-то это казалось благородным. После первой, ещё в той жизни, войны — непрактичным. Кровь, грязь, подпалины на белом виднее всего. Но конечно даже на время военных действий никто форму одежды менять не стал. Особенно во время войны. Потому что честь и благородство, в грязи сражений ставшие просто словами, внезапно стали всем ещё важнее. Всеобщие идеалы, причина не падать духом. В прошлый раз он даже искренне старался убедить себя, что верит в это. Что это и правда важно. В какой-то степени даже забавно. Как и то, что после обвинения от старейшин клана в том, что он «запятнался, испачкался», связавшись с Вэй Ином, ему всё ещё позволяли носить эти одежды, всё ещё выставляли его как гордость клана Лань. И не признались в своём позоре никому. Всё, что Лань Чжань усвоил — чистота иллюзорна, но поддерживать эту иллюзию будут любой ценой, как будто нет ничего важнее. И с тех пор заботился только о том, что считал действительно правильным сам, о том, что скажут его совесть и его принципы. И плевать на любое одобрение со стороны клана. — Ты вернёшься в строй через несколько дней. И защитишь свою семью. И всех остальных, — Лань Чжань легко прикасается к чужой ладони в знак поддержки, искренне надеется, что не обманывает сейчас, потому что думать не хочет, что будет с Вэй Ином, если он не сможет. Вэй Ин доверчиво улыбается, почти также ярко, как и до войны, и у Лань Чжаня щемит сердце. Когда они увидятся в следующий раз? Увидятся ли? Отпускать руку возлюбленного хочется меньше всего на свете. Вообще, куда-то его от себя отпускать или уходить самому, зная, что они оба могут не вернуться. И что он так и не сказал Вэй Ину всю правду о себе. Лань Чжань кивает сам себе, принимая решение. Он должен всё рассказать. Сейчас. Потому что Вэй Ин заслуживает правды, а потом может просто не случится. Ещё пара вдохов, чтобы сконцентрироваться, собраться с мыслями. Лань Чжаню всегда тяжело давались слова, а сейчас всё ещё сложнее, на такую тему поди заговори. Но без слов иногда никак, и не хочется вновь доказывать это утверждение на деле. Когда они со всем разберутся, когда выиграют все сражения, Лань Чжань с радостью помолчит и послушает чужую звонкую речь, практически не перебивая. Сейчас — нельзя. — Вэй Ин. Мне... мне надо кое-что тебе рассказать. Очень важное. Но сначала посмотри, — Лань Чжань знает, что Вэй Ин ему верит, но сам бы не поверил в то, что сейчас собирался объяснять, поэтому лучше сразу так. Он с некоторым трудом избавляется от верхней части одеяний и поворачивается спиной к Вэй Ину, опустив голову. Сзади раздался поражённый возглас. — Лань Чжань, что это? — Вэй Ин с ужасом смотрел на страшные шрамы по всей спине. Не может же быть, чтобы это… — Дисциплинарный кнут, — подтвердил его догадку Лань Чжань. Вэй Ин протянул было руку к его спине, но прикоснуться к рубцам так и не решился. Он судорожно перебирал в голове всё, что слышал о втором молодом господине Лань, и что-то не сходилось. От таких ран надо отходить далеко не один месяц, а ребёнок и вовсе такое не переживёт, но Лань Чжань не пропадал из виду на такое большое количество времени, да и о его хоть малейших проступках слышно не было никогда. Тем более, тянущих на такое… Даже один удар — наказание за невероятной тяжести проступок, а это… — Как? За что? Когда? Лань Чжань, что случилось? — Вэй Ин говорил растерянно, испуганно, чего и следовало ожидать. Лань Чжань повернулся к нему, невольно демонстрируя ещё и след от клейма на груди, заметил слёзы в чужих глазах и погряз в невыносимом чувстве вины за это. За ужас в чужих глазах, за боль и груз сочувствия. На несколько секунд ему даже показалось, что не стоило заводить этот разговор, не стоило заставлять Вэй Ина страдать и сейчас, как будто не обещал себе от всего его защищать. Тряхнул головой. Нет. Это необходимо. Да и свернуть разговор уже не получится в любом случае. Что же он делает… — Прости. Я не должен, наверное, говорить всё то, что скажу сейчас, — потому что это правда очень жестоко по отношению к Вэй Ину, и может быть, стоило бы до смерти в одиночку нести этот груз, но если сейчас что-то случится с кем-то из них, может быть, это поможет Вэй Ину с его сложным и упёртым характером, спастись от всех тех, кто убил его в прошлый раз. Знать, что и где может пойти не так. Лань Чжань чувствует в горле ком, не дающий начать рассказ. И вздрагивает, когда его обнимают, несколько сильнее, чем требуется для поддержки. — Не знаю, что случилось, не знаю, как ты это пережил, но сейчас это уже в прошлом, да? — Вэй Ин часто не умеет подбирать нужные слова для поддержки, поэтому мелет много чего лишнего, но сейчас так боится задеть, ранить ещё сильнее, и где-то на краю сознания радуется, что ему настолько кто-то доверяет. До таких вот самых страшных тайн и откровений. Лань Чжань не может гарантировать, что это не последний их разговор, и он очень устал и на нервах, достаточно, чтобы позволить себе обнять Вэй Ина в ответ, сгрести в охапку, устроиться поудобнее и только так заговорить. Как будто он действительно имеет на это право. Обречённый на казнь имеет право на последнее желание, и сидеть вот так — уже недолговечное счастье. Вэй Ин не пытается отстраниться, а Лань Чжань не намерен его отпускать. Только не сейчас. И наконец начинает говорить, молясь, чтобы голос его не подвёл, не сорвался. Он не говорит о своих чувствах, стараясь рассказывать максимально непредвзято, только факты, события, слова и поступки людей вокруг. Пытается абстрагироваться от реальности произошедшего, сделать вид, что пересказывает байку из трактира, а не свою жизнь. Но всё равно чувствует, как его трясёт, и Вэй Ин тоже это чувствует, потому что Лань Чжань всё ещё прижимает его к себе, хотя рассказ не из коротких, и это не слишком удобно, но ему нужно, похоже, не ему одному, потому что Вэй Ин вжимается в него, отчаянно. И Лань Чжань продолжает говорить, не упоминает, правда, причину, по которой так отчаянно пытался спасти, поднял меч против своих, так хотел вернуть всё назад. И когда он наконец заканчивает свой трагичный, мрачный рассказ, проходит далеко не один час. Вэй Ин немного отстраняется и смотрит на него отчаянно со слезами, текущими по щекам, не очень понимая, как укладывать в голове невероятную правду. Даже в достаточно сжатом рассказе количество боли, потерь и отчаянного ужаса зашкаливало, а Лань Чжань это пережил, прочувствовал. И готов был отказаться от всего ради него, несмотря ни на что. Вэй Ин никогда по-настоящему не верил, что кто-то его может так ценить и пойти на нечто подобное. И не пожалеть впоследствии, вынеся столько всего, что просто кричало о том, что пора отступиться, отказаться. Особенно учитывая, сколько он всего успел натворить в той версии будущего. Разве так вообще возможно? Сердце болезненно щемило. Вэй Ин раньше думал, что больше сходить с ума по другому человеку, чем он это делает, просто невозможно, но оказалось — ещё как можно. — Ты невероятный, — только и смог выговорить Вэй Ин. И добавил, отчаянно и порывисто. — Спасибо тебе, спасибо за то, что ты есть, что так беспокоишься, что делаешь так много… Он хочет сказать много, очень много, о своих мыслях, чувствах, но впервые понимает, что ему не подобрать слов, и от этого хочется плакать, злиться на своё бессилие и неумение говорить о по-настоящему важных вещах. И Вэй Ин делает то единственное, что приходит ему на ум сейчас. — Ты, оказывается, так много мне уже прощал — шепчет он, отчаянно стремясь придать себе уверенности, — надеюсь, простишь и в этот раз. И целует - отчаянно и неумело, только надеясь, что его не оттолкнут прямо сейчас, но нет, его только притягивают ближе, и по щекам у них обоих текут слёзы, но всё плохое понемногу уходит на второй план. Лань Чжань аккуратно пересаживает Вэй Ина к себе на колени, перехватывает поудобнее, и всё другое перестаёт иметь значение. Все шрамы, все страдания, пролитые слёзы и нарушенные обещания стоили этого одного-единственного момента. — Люблю тебя, — выдыхает Лань Чжань где-то между поцелуями. — Больше жизни люблю. Вэй Ин едва осознает такую реальность, смотрит замутнёно и поддаётся чужому напору, иррационально ощущая себя в безопасности, даже несмотря на войну. Он никогда не думал, что быть защищённым так хорошо, привыкнув всегда всех защищать. Позволяет опрокинуть себя спиной на кровать, делать всё, что Лань Чжаню только вздумается. Позволяет себе не думать о том, что скорее всего и в этой жизни без тёмной энергии войну они уже не выиграют, о том, что может быть, они больше не встретятся никогда, что ночь не бесконечна. Успеется ещё, а сейчас нужно ловить мгновения, не потерять ни одного. Потому что он тоже любит Лань Чжаня больше жизни и не хочет сейчас думать о чём-то ещё.