Лишь немногие счастье приносят с собой, Видно, радость встречается реже, чем боль, Счастье делят охотней, жалей — не жалей, А беда тяжелей. И опять я несу в воспаленных глазах То, с чем тягостно жить, но не помнить нельзя. Ты прости меня, Море, что грусть моя вновь Ляжет камнем на дно. От рыдания до молчания, От безумия до отчаянья Пусть отпоют, отплачут печаль мою чайки твои. Мартиэль «Море памяти»
***
Вэй Ин сидел, прижавшись плечом к Лань Чжаню у него в шатре, куда они улизнули от любопытных взглядов, чтобы наконец спокойно поговорить. Он выглядел измотанным, и прежде чем начать, помолчал несколько минут, просто наслаждаясь спокойствием и близостью любимого человека. Помимо всего прочего, непростого путешествия, постоянной опасности и сложных тренировок, разговор с семьёй по возвращении дался не слишком легко, и это было заметно. Лань Чжань не торопил, тихо перебирал чужие волосы и ждал. Они виделись, казалось что целую вечность назад, столько всего успело произойти на фронте. Столько всего успело произойти с ними. Вэй Ин вернулся ещё взрослее, далеко не на те месяца, которые уходил. Немного другим человеком, но всё ещё собой. И дать ему собраться с мыслями — минимум, который можно было сделать для него сейчас. Лань Чжань обнял его, прижал к себе, поглаживая по спине, нежно поцеловал в макушку, выражая всю ту нежность, всё своё желание поддержать и помочь в этом жесте. Спустя некоторое время Вэй Ин заставил себя отстраниться, достал из рукава какие-то истрёпанные временем бумаги и протянул их Лань Чжаню. — Вот, что-то вроде подарка для тебя. Думаю тебе понравится, — задорно произнёс он. Лань Чжань бережно принял бумаги, пробежался глазами по тексту. Это были письма, в которых упоминались уже знакомые им по записке из шкатулки имена. Друзья его матери. Она сама. Их переписка, дружеские подначивания, совместная работа… То, чего его мать лишилась, оказавшись в ордене. Это был шанс узнать её немного больше, и это и правда было бесценным подарком. — Помнишь, в письме к твоей матери упоминался некий Чэнъюй? Так вот, это всё хранилось у него. На редкость аккуратный человек оказался в том, что касается его близких людей и его работ. Сохранил письма и дневники, которые вообще когда-либо получал или писал. С самых ранних лет. Здесь далеко не всё, я тебе потом покажу. Не то чтобы информации было прям очень много, но я подумал, что узнать что-то о родных, которые тебя оставили, в любом случае здорово, — его голос даже практически не дрогнул. Найти хоть что-то о прошлом своих родителей Вэй Ину не удавалось уже давно. Цзян Фэньмянь давно рассказал, что хотел бы рассказать, но это было ничтожно мало, тема для семьи Цзян и правда была слишком больной. Возможно, поэтому помочь в этом Лань Чжаню казалось очень важным, важнее, чем рассказать о том, что ещё полезного он нашёл, что узнал. И так как незаметно принести все записи было сложно, Вэй Ин предложил изложить всё своими словами, если Лань Чжань согласится на такой вариант. Ждать ещё несколько дней не очень хотелось, да и послушать чужую звонкую речь казалось перспективой более приятной, чем чтение. Хаи Зиху действительно оказался наставником его матери, как они и предполагали ещё прочитав его письмо в библиотеке. Он был весьма умелым и умудрённым жизнью странствующим заклинателем, и, поняв, что вряд ли у него будут дети, которым он сможет передать свои знания и опыт, и заскучав в одиночестве, взял к себе на обучение девочку и мальчика – двух сирот с улицы. Хэ Ликиу, в быту Иинг, будущую госпожу Лань, и Син Мингли, в быту Чэнъюя. В какой-то момент и наставник, и его ученики занялись изучением ци, её свойств, форм и особенностей, поиском новых возможностей для её применения. И спустя некоторое время исследования стали касаться и тёмной ци, в основном — её сравнения со светлой и разнице их структур. Позже Хаи Зиху захотел отправится в дальние, совсем отличные от Поднебесной края, а его уже взрослые ученики покидать родной край не желали и распрощались со своим учителем, а вскоре и друг с другом, сохранив связь лишь в виде переписок с помощью верной птицы мастера Зиху неизвестной породы – Пиньинь. Она умела всегда найти тех, кого было необходимо её хозяину. Так было до тех пор, пока Син Чэнъюя не занесло лихим ветром на гору Луанцзан, как на многообещающее место для исследований и безопасное укрытие одновременно. Он был воистину одержим своим делом и желал собрать достаточно информации, чтобы доказать всему миру, что тёмная ци вовсе не так страшна, как принято думать. Сколько бы его ни осаждали Хэ Иинг и Хаи Зиху, куда более реалистично оценивающие окружающее их общество. В личных дневниках Чэнъюй называл свою шицзе родной старшей сестрой, вспоминал её и её лёгкий и смешливый нрав с неизменной теплотой и любовью, всегда братской, никогда — как к девушке. Его единственной истинной страстью стали исследования, в этом он был похож на Зиху. О чём думала тогда ещё совсем юная Хэ Ликиу, он сказать не мог, но явного интереса к юношам за ней не отмечал. Незадолго до того, как Чэнъюй отправился на Луанцзан, они вновь пересеклись с Иинг, случайно оказались в одном городе, с удовольствием вспомнили старые добрые времена и решили, что неплохо бы опять отправится в дорогу вместе, хотя бы ненадолго, раз уж судьба сейчас их свела, а нынешние цели этому не противоречили. Дальнейшие события были описаны максимально сухо и кратко. Ближе к вечеру молодые люди сидели на лесной поляне, и Син Мингли не устоял перед тем, чтобы не похвастаться своими достижениями перед подругой. Тут их и застали двое членов клана Лань, неизвестно, на ночную охоту отправляющихся или ещё по каким делам. Один из них – тот, что казался постарше, потребовал немедленно собраться и проследовать с ними, для разбирательств об использовании тёмной энергии. Чэнъюй, под покровительством Хаи Зиху привыкший к тому, что почти всегда можно договориться, если правильно, начал объяснять, что вреда это никому не приносит, что он не призывал никого и не воскрешал, и что тёмная ци вообще не является чистым злом, спорить и стоять на своём, не смотря на попытки Хэ Иинг его урезонить. Тогда их обоих попытались увести уже угрозами и силой, завязался бой, во время которого Ликиу случайно убила старшего из нападавших, хотя изначально и хотела лишь ранить и обездвижить, чтобы иметь возможность сбежать. Второй адепт был ранен и отступил, а испуганные молодые люди даже в город вернуться не посмели и переночевали где-то в чаще леса. Девушку трясло несколько часов, она никак не могла перестать плакать, людей Хэ Иинг никогда не убивала, и данный опыт не прошёл для неё легко. Тем более, что по сути, убитый ею не был ни в чем виновен, лишь следовал своим заветам, но позволить кому-либо навредить своему шиди, которого тогда в лесу называла младшим братом и никак не могла перестать обнимать, пока плакала, она не могла. Наутро она попросила Син Чэнъюя отправляться прочь, как можно дальше, а сама осталась отвлекать возможное преследование. Тот, испуганный, виноватый и не желающий портить всё ещё сильнее, тогда и решил отправиться на гору Луанцзан. Как оказалось, туда даже вездесущая Пиньинь учителя Хаи не долетала, и больше о своей семье Мингли так никогда ничего и не слышал. — Я могу сказать, что было дальше, — тихо и печально произнёс Лань Чжань после того, как Вэй Ин закончил. — Она встретила моего отца, и он в неё влюбился. Взял в жёны, чтобы защитить от смертной казни, и запер в маленьком домике на территории ордена, а сам ушёл в заточение. Не знаю, любила ли она отца, но нас с братом любила. Может быть, только ради нас и прожила так долго, а не сбежала из своей темницы единственным возможным способом. Я не уверен, что хочу это знать. Когда мама умерла, мне было шесть, но мне до сих пор иногда кажется, что только вчера услышал, что нам не следует более её навещать, потому что её больше нет. Лань Чжань не пролил ни одной слезинки, даже дышал не громче обычного, но был безумно благодарен Вэй Ину за то, что тот сейчас держал его за руку и осторожно гладил по голове. Вслух своё «спасибо» он так и не сказал. Поймал чужое запястье, поцеловал ладонь, так нежно, как только мог, практически благоговейно. Вложив всё то, что чувствовал. Так было куда проще, чем говорить, и куда правильнее для него самого. Вэй Ин дёрнулся от неожиданности и замер на несколько секунд, прежде чем податься вперёд для медленного и чувственного поцелуя. Сам прекрасно понимал, что теперь всё остальное — потом. Всегда принципиальный и независимый, отдавался в чужую власть без всякой борьбы, будто так и надо. Пьянил этим сильнее самого лучшего вина. Красивый, добрый и честный, сделавший только что бесценный подарок, насколько бы ни было сложно его принять, неповторимый и невозможный его, уже точно его, Вэй Ин. В каком-то идеальном мире всё должно было быть не так. В более удачное время, в более удачном месте. Но необходимо оказалось здесь и сейчас, а значит — это единственный возможный вариант. Необходимо не только Лань Чжаню, но и Вэй Ину тоже. Ванцзи это чувствовал, и даже так не мог не колебаться. Обнажённый и уязвимый, такой растерянный и неопытный Вэй Ин в его руках казался ещё прекрасней, чем обычно, он сводил с ума. И Лань Чжань был уверен — пусть даже мир начал бы рушиться прямо сейчас — он не смог бы остановиться и оторваться. Война — не лучшее место для любви, но когда больше любого другого времени хочется почувствовать себя живым, заставить себя отложить самое важное на потом кажется величайшей глупостью. Вэй Ин продолжал быть шумным, во многом невпопад, явно нервничал и не менее явно наслаждался всем происходящим, полностью отдавал инициативу в чужие руки, просто от незнания, и стонал сквозь сжатые зубы, потому что переполошить весь лагерь несдержанными криками было бы не самым удачным решением. Лань Чжань не мог перестать прикасаться, целовать и прикусывать чужое тело везде, где только можно, гладил, сжимал, изучал. Сцеловывал чужую боль от первого проникновения, возможно, в недостаточно подготовленное для этого тело, ловил ртом стоны на самом пике удовольствия. А после даже нашёл силы привести и себя, и Вэй Ина в порядок, а после обнять, прижать к себе, чтобы так и остаться до самого утра. Отпустить его сейчас в выделенный ему лично шатер было решительно невозможно, легче уж руку себе отрезать. Все вынужденные разлуки подождут хотя бы несколько часов. Они заслужили это время для себя. Вэй Ин даже для вида не протестует, вымотанный и сонный прижимается ближе, обнимает, устраивает свою голову на чужой груди. Впервые в жизни поза для сна у Лань Чжаня выходит крайне далёкой от положенной, но он не против продолжать в том же духе всю жизнь, если Вэй Ин не против делить с ним постель.