Еще не поздно Решить проблему, Взять мажорный аккорд, Красивую тему. Еще не поздно Жить без фальши Создать новый мир — Лучше чем раньше! Не поздно, Послушай, я так не хочу быть один… Властелин Ничего! Эпидемия, мюзикл «Последнее Испытание», «Властелин ничего»
***
Лань Чжань — взрослый, повидавший многое и проводивший в последний путь многих, включая любовь всей своей жизни. Цзян Ваньинь — запутавшийся в себе подросток, попавший в жернова жестокой реальности, не умеющий даже разобраться со своими чувствами, забитый своими же родителями. И злиться на него — очень глупое, детское и недостойное занятие, но Вэй Ин приходит к нему таким разбитым и несчастным, что не злиться не выходит. Ещё сложнее сдерживаться от памяти о том, чего так и не случилось, от знания, кто тогда вёл поход на Луанцзан. Однако, спрашивать за то, чего не было — глупость недостойная его. Однако, Лань Чжань знает, что Вэй Ин своего шиди всё же любит далеко не просто так, и чувство долга тут далеко не на первом месте, а Цзян Ваньинь, несомненно, часто вызывает низменное желание залепить ему тумака за отношение к брату, но привязан к Вэй Ину также сильно. Но уж слишком грубый, резкий и нелюдимый, слишком завидовал, подсознательно боялся подвоха и предательства, теперь можно сказать из-за воспитания матери. Какая-то его сторона вообще вопит, что к чёрту это всё, хочет, чтобы Вэй Ин был только его, и ни с какими братьями, друзьями и прочими сомнительными личностями делить его не хочется. Особенно с теми, кто ценить не умеет и обижает почём зря. Вот только это желание неправильное абсолютно, и Лань Чжань это знает. Вэй Ин всегда был общительным, ему его бесконечные знакомые важны, а семья — тем паче, какой бы она не была. И запирать его в клетку, привязывать намертво — нельзя. Даже если хотелось бы получить всё его внимание, даже если Вэй Ин не осознаёт толком, как действует на людей его манера общения, и даже если он сам сгорает от ревности. Уподобляться отцу он не собирался. И сам Вэй Ин, несмотря ни на что, поводов в себе усомниться, кроме надуманных и преследующих в кошмарах, не давал. Вэй Ин сидел на кровати, скрестив ноги, и увлечённо что-то рисовал на листке бумаги, параллельно иногда записывая в свиток отдельные заметки. После ссоры с Цзян Чэном он вовсе избегал спать в своей палатке, видимо, не желая оставаться в одиночестве. Всё же его новая сила повлияла на количество людей в его окружении, и кому как не Лань Чжаню знать, что Вэй Ин боится потерять тех, кто всё равно остался. Что очень тяжело переживает слова шиди, вскрывшие старые болячки. Беззаботность, бравада и острый язык были хорошей защитой, но лишь защитой. Под этим всем скрывались усталость, обида, боль, и вытаскивать это всё было тяжело до безумия, по крошкам, по капелькам, чтобы тихо, постепенно доказывать, что слабости и страхи — не пороки. Что даже с ними Вэй Ин не один, и во всех своих переживаниях о семье ли, о людях вокруг, о войне он может довериться, опереться и получить поддержку. Сколько Лань Чжань помнил, Вэй Ин был самостоятельным и независимым ни от кого, и если смотреть со стороны, казалось, что более беззаботного человека найти будет практически невозможно. Однако, приглядевшись, можно было заметить тот груз, который он со своей неизменной улыбкой на себя взваливал, продолжая играть роль шута и бунтаря. Не сразу пришло понимание, что первым учеником нельзя стать из-за везения и врождённого таланта, а идти одному против всего мира просто быть не может. Сейчас всё иначе, и Вэй Ин один не останется уже ни за что и никогда, но какой ценой. Думать о том, сколько он на себе вытянул после первого возвращения с могильных холмов, не хотелось. Это должно было быть тяжело и больно, даже если Вэй Ин говорил, что плевать ему на всех. Он мог быть сильным и крепким духом, но забота была ему необходима. Защита, возможность перевести дух, расслабиться, не скрывать ничего ради чужого спокойствия. До конца это никогда не было возможным, и во многом Лань Чжань считал это своей виной. И сейчас он делал всё, чтобы Вэй Ину стало хоть немного легче. Слушал, поддерживал, дарил свою любовь всеми возможными способами, следил, чтобы опечаленный возлюбленный не забывал есть, спать. Пару раз успокаивал Янли по просьбе Вэй Ина, который не хотел её волновать лишний раз. Та в свою очередь улыбнулась и сказала, что брата своего Лань Чжаню доверяет полностью, и тише уже добавила о том, что спокойна до конца не будет, пока её а-Чэн и а-Сянь не помирятся. Госпожу Юй Цзыюань они вместе и не сговариваясь к Вэй Ину не подпускали, да та не особо и рвалась, разве что в минуты особого душевного настроя, выраженного в избытке негативных эмоций. Вэй Ин стоически пытался делать вид, что всё у него замечательно, но Лань Чжань не вёлся в упор, и буквально спустя несколько дней не выдержал окончательно. Цзян Чэн при его появлении ощеривается, даже из вежливости не пытаясь изобразить, что хоть немного рад. Он гордый, старается выглядеть суровым и неприступным, но не может скрыть следы глубокой усталости и банальной тоски в глазах. Лань Чжань злиться по щелчку пальцев не перестаёт, но немного всё же смягчается. Он не слишком понимает, как ему начать разговор, знает только то, что состояться этот разговор должен. Двум людям, которые испытывают проблемы с общением с чужими, начать диалог и правда тяжело. Цзян Ваньинь смотрит с вызовом, сжав кулаки, Лань Чжань — сурово и строго, как на провинившегося ученика. — Потребуете извиниться перед ним, Ханьгуан-цзюнь? — Цзян Ваньинь ядовито огрызается, и замирает, когда Лань Ванцзи качает головой. — Всего лишь попрошу подумать, что для вас важнее, ваши успехи или ваша семья. И напомню, что если не ценить людей рядом и бездумно причинять им боль, их можно и потерять. Вряд ли вы хотите остаться в одиночестве, — каждая прописная истина выбита кровью в его душе, поэтому слова звучат ещё более сурово, чем обычная его речь. — Не лезьте не в своё дело, второй молодой господин Лань. Не пытайтесь учить меня жизни и делать вид, что вы умнее других! — несмотря ни на что, видно, что чужие слова попали в цель, и были услышаны по-настоящему, а не ради галочки. Возможно, это больно, но необходимо. К тому же это являлось своего рода небольшой местью. — Это не «не моё дело», так как сильно задевает не только вас. Любой однажды от такого отношения сбежит куда подальше, — это низко и подло, разумеется, зато доходчиво. — А вы, стало быть, умеете общаться «правильно», да? И с радостью пожалеете всех обиженных мной членов моей семьи, так?! И они не с меньшей радостью забудут о таком плохом мне! Лань Чжань очень медленно вдохнул и выдохнул, не позволяя себе срываться и портить всю работу. В последние годы жизни, уже после смерти Вэй Ина, он изредка занимался с младшими адептами, в том числе теми, которые считались довольно трудными. И сейчас призвал на помощь все свои опыт и терпение. — Если бы это было так, я бы не говорил с вами. Это важно не только для вас. Подумайте ещё вот о чём. Знания Вэй Ина о темной энергии и его эксперименты сейчас — соблазн для многих, вас и так постараются рано или поздно рассорить, так зачем вы упрощаете эту задачу? — сам Лань Чжань не был уж столь хорош в наблюдении политических интриг, но пару раз они обсуждали это с братом, и он до последнего верил, что всё обойдётся, что Цзян Ваньинь достаточно сильно будет цепляться за оставшуюся семью. Ошибся. Тот просто не успел повзрослеть достаточно, чтобы сообразить, что и почему происходит. Так может задумается. Сейчас Лань Чжань сказал всё, что хотел, поэтому ответа ждать не стал, молча ушёл. Время близилось к часу совещания, на котором ему было необходимо появиться. Речь шла о финальном рывке кампании, осаде Безночного города. Потом всё наконец закончится. Так или иначе. Совещание затянулось на несколько часов, и привитый с детства режим в какой раз за эти месяцы оказался нарушен. Долгие споры ни о чём, обсуждения планов и стратегий были уже привычной рутиной, но продолжали выматывать порой сильнее битв, и возвращался в свой шатёр он уставший и разбитый. Однако стоило Лань Чжаню зайти внутрь, как всё это почти полностью потеряло значение. Там было светло, тепло, а главное — там был Вэй Ин, неприлично и необычно радостный, таким его увидеть не удавалось уже достаточно давно, чтобы всё через край, с большим перебором, на грани невыносимого. Это было невероятно прекрасно. Лань Чжань тоже улыбается самыми уголками губ, ловит своё солнце в объятия, и ждёт. Не спрашивает ничего, знает — Вэй Ин и так не вынесет, выложит всё. А торопиться им вовсе ни к чему. Не сейчас. У Вэй Ина свежий синяк на скуле, и ведь пройдёт к утру, а всё равно даже смотреть неприятно, зато он говорит, что с Цзян Чэном они разобрались и всё обсудили, очевидно, в частности с помощью драки. Лань Чжань вздыхает, больше для порядка, и мысленно поздравляет себя с победой. Оставалось надеяться, что мозги у юного наследника клана встали на место не временно, и он правда задумался о том, что услышал, а не просто заревновал достаточно сильно. Что ж, потраченные на тот разговор время, нервы и силы определённо стоили того, раз уж Вэй Ин так сияет. Несмотря на колющую уже его самого ревность, которой все слова о братской любви не помогают. Делало ли Вэй Ина общество Лань Чжаня до той же степени счастливым? Кого бы он выбрал, если бы пришлось? Это были плохие мысли. Недостойные и даже оскорбительные. Но и они в конце концов забываются, потому что Вэй Ина слишком много, и сейчас он, несмотря на недавнее совсем примирение, всё равно нашёл в себе силы и желание дойти до Лань Чжаня, и всю свою энергию сейчас направлял только на него, как всегда, без меры тактильный и требующий внимания к себе. От Вэй Ина немного пахнет вином, видимо, разговор с Цзян Чэном включал в себя всё же не только драку, и даже этот запах, кажется, пьянит. Он предлагает выпить вместе прямо сейчас, потому что Лань Чжань когда-то обещал ему это, и отказаться стоит больших усилий. — Я выпью с тобой после конца войны, — обещает Лань Чжань, целуя Вэй Ина в макушку. — Обещаю. Тот согласно кивает и смеётся. Два меча аккуратно лежат на выделенном им месте, на столе куда менее аккуратно валяются талисманы, дополнительно напитанные как тёмной, так и светлой ци — экспериментальные образцы. Завтра судьба альянса будет окончательно решена, и можно будет подумать о будущем, о том, что будет после самой последней битвы. Что будет для тех, кто её переживёт.