Сплетая отсечённое

Разговор с дедом окончательно выбил Генри из колеи. Ещё одно подтверждение тому, что всё вокруг изменилось. А он и не заметил процесса, кажется, это называется метаморфозы. Что же с ним не так? Ведь не могло же всё измениться по щелчку пальцев. Нет, это происходило постепенно, а Генри и не замечал, занятый собой и дурацкой книжкой. Даже Роланд потихоньку перестаёт интересоваться сказками, Младший Миллс видел, как тётя Зелина с Малефисентой выбирали ему книжку в отделе приключений. А в корзине уже лежала «Астрономия для самых маленьких». Самое ужасное, что ему не к кому пойти с вопросами, роящимися в голове. Хотя… Наверное, стоит прекратить искать готовые ответы, ждать, что всё разжуют и положат в рот. Некому его успокаивать, гладить по голове, убеждать, что всё будет хорошо. У мам своих проблем с избытком, кто бы их поддержал. Кроме него, некому, в конце концов, он уже почти взрослый. Пожалуй, хватит наматывать сопли на кулак и прятаться от реальности, которая, в общем-то, к нему благосклонна. Он не калека, не болен, не голодает. У него есть любящие родители, которые его обеспечивают и, что ещё важнее, всегда готовы выслушать, даже если он городит чушь, и помочь. Так может быть, пришло время отплатить мамам той же монетой? Только вот с которой из трёх лучше начать? Генри остановился посреди улицы и громко рассмеялся последней мысли. Вот уж повезло так повезло — три матери и ни одного отца. Даже если Зелина с Малефисентой усыновят ребенка, его рекорда гипотетический детёныш не побьёт. Отдышавшись, Генри задумался и, немного потоптавшись на месте, свернул к дому тёти. *** Дом встретил парня тишиной, несмотря на ранние сумерки, свет в окнах не горел. Неужели Королева куда-то ушла? Генри нерешительно постучал и замер, прислушиваясь. Через пару минут за дверью послышались лёгкие шаги и на пороге появилась мама. От увиденного Генри застыл. Женщина выглядела как… Эмма? Ну, а с кем ещё её сравнить, одетую в джинсы и теплый мягкий свитер? Макияж на лице отсутствовал, зато глаза и нос были подозрительно красными. И волосы — никаких королевских укладок, даже слегка растрёпанная. Мама иногда выходила так на кухню в выходные. — Генри? — тихо и удивленно произнесла женщина. — Мам, ты плакала? — голос сорвался, и подросток закашлялся. — Не стой на пороге, сынок, ты замёрз. *** Генри шел за ней на кухню и удивлялся тому, насколько его мать (эта мать), далека сейчас от образа королевы, а Злой и подавно. Пусть даже её осанка всё ещё по-королевски пряма. Чай они пили молча. Как начать разговор, младший Миллс не знал, но понимал, что заговорить первым должен именно он. Когда чашка опустела, а пауза затянулась нестерпимо, Генри произнёс: — Мам, я, кажется, крупно налажал. — У тебя проблемы? — плечи королевы напряглись, а в голосе появились защитнические ноты. Генри вздохнул: — Знаешь, походу, проблемы у всего города. — Что произошло?! — мысленно брюнетка, видимо, уже представила масштаб его самодеятельности. — Нового ничего не случилось, ну то есть, — ничего такого, из-за чего нужно было бы куда-то бежать, кому-то звонить и немедля, не сходя с места, слать коллективные телеграммы. На лице королевы появилась улыбка: — То есть котов, лезущих в трамваи, отлавливать не придётся, уже хорошо. — Главное — в случае чего отобрать примус. — А как же живительный глоток бензина? — Заменим коньяком! — решительно кивнул Генри. Лёд был сломан, и парню показалось, что в маленькой кухне потеплело. — Так в чём дело? — спросила женщина уже спокойнее. — Даже не знаю… В сплите, в том, что ба спит уже несколько месяцев, в дёрганой Эмме, в том, что мама, ну в смысле ты… но не ты… плохо спит и несчастна. В том, что дед разводится. В том, что ты плачешь в одиночестве…. И во мне. Я не понимаю, что происходит с моей семьёй, но знаю, что очень виноват. Он помолчал и добавил: — Прости за то, что я сморозил в склепе. Ты моя семья. Вы с мамой — одно целое, в конце концов. — Ну, уже нет, — горько усмехнулась королева и коснулась щеки сына пальцами. — Она без тебя очень несчастна, пусть и не признается в этом. Но я-то вижу! И я не знаю, как всё исправить! Хочу сделать хоть что-нибудь, но понятия не имею, с чего начать. — Ты уже начал. Ты ко мне пришел, — улыбнулась королева. — И я хочу, чтоб ты понял, Генри. Ты имел право на меня злиться. Я поступила с тобой очень жестоко. Ставить тебя перед подобным выбором не было необходимости. — Ты бы правда их убила? — задавать этот вопрос было почти не страшно. Ответ он знал заранее. — Нет, конечно! И тебе не позволила бы. Я же не сумасшедшая. — Тогда зачем?! — возмущенно фыркнул Генри. — Хотелось посмотреть, что ты станешь делать в подобной ситуации. Да, знаю, это… отстой. И я не имела права так поступать. Но ты выбрал простое и действенное решение. Хотя, на мой вкус, слишком в стиле Эммы. — А что делать, — притворно вздохнул парень. — Гены — страшная вещь. И вообще, мне можно, я стрессовал. Ты хоть представляешь, как страшно звать девушку на свидание? — Знаю, — кивнула королева. Генри закашлялся: — ЧТО?! — Что? Твоя мама не вчера родилась. Подросток вздрогнул. Реджину он с днём рождения поздравил, а королеву — нет. — Как же я виноват, мам, — прошептал он. — Ах, сынок, — она потрепала мальчишку по голове. — Иногда ты бываешь не совсем прав, не в меру резок, эмоционален, категоричен. Это всё ошибки юности, она не бывает степенной и мудрой. И поверь, если ты начнёшь анализировать себя и окружающих, эти черты сгладятся. А юность с её горячностью пройдёт куда быстрее, чем мне бы хотелось. Твоя вина только в том, что ты требуешь от людей больше, чем они готовы дать. — Например? — От Реджины жаждешь героизма, от Эммы — спасительства, чего бы ей это ни стоило. От Дэвида хочешь рыцарства, хотя он сам желает быть просто отцом, мужем, другом. Разве этого мало? И когда люди не вписываются в твои высокие сказочные стандарты, ты отворачиваешься от них либо давишь сильнее, пока не сломаются. При этом от себя ты требуешь очень мало. А тебе нужно учиться быть сыном, другом. Этого пока хватит. Просто пойми, ни Эмма, ни Реджина, ни я не ждём от тебя большего, чем может дать наш четырнадцатилетний ребёнок. Не истинно верующий, не Автор с волшебным пером, не внук Белоснежки, какая я умница, что она спит! И какое Дэвид чудо, что её не будит! — Мам! — укоризненно протянул Генри. — Прости, отвлеклась, милый. Суть в том, что для нас с Реджиной и Эммой ты — просто любимый сын. — Значит, я виноват очень сильно, — подытожил младший Миллс. — Не драматизируй. Хотя юности и это позволительно. Давай по пунктам. Сплит. Разве ты заставил Реджину глотать сыворотку? Разве она спрашивала тебя? Нет. Она так хотела убежать от собственных вин, что предпочла избавиться от меня. И никому — ни тебе, ни Эмме — не удалось бы её удержать. А Снежка могла. И я её никогда не прощу. Эмма. Перед ней ты виноват. Но Свон — взрослый человек и сама способна принимать решения. И если она не может противостоять твоему желанию видеть в ней пусть мёртвого, но Спасителя, то Эмме не мешало бы поработать над собой. — Но я не хочу её смерти! — испуганно пробормотал Генри. — Я уверен, она справится с Гидеоном. — Эмма всего лишь человек, малыш. Обычный человек, даже если тебе очень хочется верить в её неуязвимость. И иногда человек внезапно смертен, помнишь? Парень нервно сглотнул. — Румпель. Пока привыкаю к мысли, что он всё же решился развестись. Разве дед спрашивал тебя, когда запер Белль на корабле Джонса? Или, может, с тобой советовалась Белль, когда угрожала Румпелю разлукой с сыном. Румпелю, который так мечтал о ребёнке, особенно после того как твой отец пропал. Или, может, Крюк с тобой советовался, когда врал Эмме? — Крюк как раз советовался, — буркнул Миллс. — И я поступил как долбоёб. — Генри! — А что? Так и поступил. Как феерический долбоёб. Королева скривилась, но промолчала: — В любом случае, Джонс взрослый человек, которому хватило ума положиться на решение четырнадцатилетнего мальчишки. — Как же мне всё исправить? — Понять, что мир не вертится вокруг тебя, и постараться подрасти. И, между нами, то, что ты признаёшь свои ошибки, уже говорит о росте. А остальное должны исправлять мы. На то мы и взрослые. — Но… — А если хочешь помочь, просто будь внимательнее — к Эмме, Реджине и остальным. Если волнуешься за Эмму, просто подойди и спроси, что ты можешь для неё сделать. Генри нахмурился, разглядывая собственные ботинки. Внимательнее, значит… — Мам, а пойдём гулять? — нерешительно предложил он. *** Через десять минут королева была готова к выходу. Генри никак не мог привыкнуть к её новому образу. Короткое пальто, узкие джинсы и внезапно ботинки без каблуков. Он с удивлением обнаружил, что смотрит на маму сверху вниз. Взгляд задержался на её руках, одетых в бежевые рукавицы. — Похожи на Эммины, — кивнул подросток. — Верно, — согласилась королева. — Дед подарил ей такие в начале зимы. Мам? — Что? Мне он подарил их только сегодня. Как там мама сказала? «Мужем, другом, отцом»? Это действительно совсем немало. *** Королева сидела за столиком в кафе, непонимающе глядя вслед сыну, который, торопливо бросив: — Щас вернусь, — выскочил на заснеженную улицу, оставив её ждать заказ. Она терялась в догадках, но недолго. Длинноногий Генри действительно вернулся быстро. И четверти часа, наверное, не прошло: — Эм… Это тебе, мам, — паренёк протянул ей пакет, обёрнутый подарочной бумагой. — С днём рождения. Прости, что поздно. В носу защипало, и женщина почувствовала, что рискует расплакаться второй раз за день. В свёртке обнаружился тёплый кашемировый шарф цвета кофе с молоком. — Я подумал, — пробубнил Генри, — что он подойдёт к варежкам. И вообще, у этого пальто слишком открытый воротник, тебя же продует. Королева счастливо засмеялась и обняла сына. *** — Ебать меня веслом по черепной коробке! — негромко, но с чувством выругался Киллиан, рассматривая серые, сотканные из плотного клочковатого тумана паруса. Не то чтоб он удивился очень сильно, но, наблюдая за приближением корабля, идущего против ветра, Джонс всё же надеялся, что объяснение этому будет иным. Однако везёт им нынче как утопленникам. Почти буквально. Паруса навевали ужас, но даже если бы они были белоснежными, корабль выглядел бы не менее зловеще. Борта, почерневшие и разбухшие от воды; пушечные порты, обитые бронзой с густым налётом зеленой патины; корма, побитая бурями и давно не знавшая руки плотника; мачты, угрожающе поскрипывающие от каждого движения волн. Дополняла картину петля, болтавшаяся на рее фок-мачты. Нос корабля зарос илом и моллюсками до самого бушприта. Почти не слыша испуганных воплей «спасённых», Киллиан втянул носом воздух. Ноздри наполнились запахами ржавчины, соли и подгнившей от воды древесины. На мостике ухмылялся капитан, заросший черной бородой, широкоплечий, но худой, как скелет, обтянутый кожей. Одет он был в старинный камзол, местами истлевший от времени, выцветшие штаны и ботфорты с потемневшими серебряными пряжками. — Добро пожаловать на борт Летучего голландца, — ещё шире оскалился он. Темные глаза на смуглом лице горели злобой и каким-то дьявольским огнём. От скрипучего голоса Джонса передернуло. Кто-то рядом с ним сдавленно заскулил, кто-то осел, кажется, потеряв сознание, чей-то голос горячо забормотал молитву. Один из матросов Наутилуса ласточкой сиганул в воду, но остальные словно окаменели. — Поднять шлюпку на борт, — холодно приказал Ван Страатен. — В команде пополнение — — Какое счастье, — нервно фыркнул Пит в ухо Киллиану. — Если, конечно, наши новые друзья не возражают. «Друзья» возражали, о чем и не замедлили сообщить нестройным гулом, который из-за клацающих от страха зубов звучал невнятно и жутко. Проклятый моряк пристально поглядел на гомонивших, впиваясь взглядом в каждого недовольного. От этого взгляда по коже продирал мороз. Киллиан почувствовал, как по спине катится холодный пот, лоб покрылся липкой испариной. — Нам лучше подняться на борт, — прохрипел он, совладав с голосом. Трэвис и ещё несколько человек, среди которых был и побелевший как полотно Джим, согласно кивнули. Пират быстро повернулся к брату и прошипел сквозь стиснутые зубы: — Не вздумай вякать, мы поднимемся на борт. Лиам вопреки обыкновению спорить не стал. Джонс-старший выдохнул, всё-таки в них одна кровь и он не желал щенку смерти. Если среди последователей Немо нет совсем уж отбитых, может, эту команду ему удастся спасти и хоть частично искупить давнюю вину любимого брата. — Да я лучше сдохну, чем пойду в услужение к дьяволу! Киллиан резко обернулся на возглас матроса Гейла. А на Наутилусе парень был довольно тихим и молчаливым. Сейчас, однако, он вскочил, бледный и решительный, с лихорадочно блестящими глазами. В дрожащей руке мужчина крепко сжимал нательный крестик. Часть находящихся в шлюпке согласно закивала. Некоторые осенили себя крестным знамением. Пират шагнул, было, к Гейлу, надеясь образумить, но замер, остановленный ледяным голосом: — По слову твоему, да будет так! Лицо бунтаря исказилось мукой, и он упал, бездыханный. Его единомышленников постигла та же участь. — На корм рыбам их. Остальных — на борт, — Ван Страатен повернулся к команде спиной, уверенный, что его приказ выполнят в точности. *** Киллиан нервничал, понимая, что в такую переделку не попадал ещё ни разу. — Ты куда? — окликнул его Трэвис, деливший с ним маленькую, как клетка, каюту. Как только «спасённые» пленники поднялись на борт, их тут же расселили попарно. Коек хватило и даже свободного пространства — в перемещениях капитан их не ограничивал. Ведь знал наверняка, что бежать они не смогут. — Пойду подышу плесенью, Пит. И подумаю. — Было б о чём думать, кэп. И так ясно, что мы по яйца в дерьме. Может, и впрямь нужно было сразу за борт сигануть. Джонс знал, что старик механик, скорее всего, прав. Шансов выбраться у них не было. И всё же какая-то настойчивая тяга к жизни, особенно упрямая именно сейчас, заставляла его надеяться. От Снежки заразился, что ли? Или в Сторибруке бациллы надежды витают в воздухе, даже когда принцесса спит? Интересно, Прекрасные уже сняли проклятие? Наверняка, Эмма с Реджиной что-то придумали. Пират поднялся на палубу и прошелся вдоль борта. Доски жалобно скрипели при каждом шаге, кое-где в настиле зияли провалы. Он бы испугался, что корабль развалится к чертям, но помнил легенды слишком хорошо. Пока Киллиан ничего не чувствовал — слишком мало времени пробыл на Голландце, — но знал, что корабль уже начал высасывать жизнь из него. Из них всех. Именно поэтому он всё еще бороздит воды — жизненные силы команды скрепляют крепче любой смолы. Именно поэтому Ван Страатен подбирает каждого встреченного утопающего. Один за другим они отдают кораблю свои жизни, которые наполняют паруса Голландца даже в полный штиль. Постепенно люди, попавшие к Ван Страатену, теряют почти всё, превращаясь в полузомби. Уходит потребность есть, пить, спать. Отмирают эмоции и желания, все, кроме одного — наконец сойти на берег и заснуть вечным сном. Не утешало и то, что тех, кто отдал всё, что могли, выбрасывают за борт. Навечно с кораблём скованна только его команда во главе с капитаном, которого сжирают тоска от собственного бессилия и злоба, им же порожденная. И это тоже часть проклятия. Так что скоро все они окажутся за бортом. Скорее всего, первыми истают пожилой Пит или маленький Джим. В счёт идут только физические возможности. Хреновый расклад, как ни крути. От мыслей его отвлекло невнятное бормотание, вовремя, а то хотелось не то взвыть, не то утопиться. Перепрыгивая по доскам, Киллиан направился ближе к баку. — Мы можем бежать! — срывающийся негромкий голос принадлежал брату. — Идиот! — мысленно взвыл Джонс. Желание оказаться от Голландца, как можно дальше, он понимал. Но, кроме того, знал, что, если их поймают, смерть несостоявшихся беглецов будет… скажем так, затейливой. И уж точно более мучительной, чем медленная подпитка корабля. А в том, что их поймают, пират не сомневался. Ответную реплику Киллиан прослушал, снова раздался голос Лиама: — Да вы посмотрите на них, они же вялые, как снулые рыбы! Что стоит спустить шлюпку на воду! Порох у них наверняка весь отсырел, а значит, стрелять они не будут. — Ну да, не будут. Незачем им стрелять, Лиам, — Джонс шагнул ближе, и перепуганные заговорщики — олухов, кроме брата, нашлось трое — подпрыгнули от неожиданности. Как их занесло в море с такими-то нервишками? — Они просто догонят вас, как акула — стерлядь, и дело с концом. Или ты не видел, как шустро нас эвакуировали с подыхающей жестянки? Они, конечно, зомби, но при жизни были опытными моряками. А скорости этой посудине придаёт проклятие. Равно как и силы её экипажу. — Да они даже не узнают, если ты не сдашь, дорогой братец, — Лиам отмер первым. — Щенок! — тихо и с ненавистью рявкнул Киллиан. — Ты ведёшь их к погибели. На тех, кто ступает на палубу Голландца, корабль накладывает метки. Вас выследят, спрячься вы хоть в пещере Морского Дьявола. И даже если вы доплывёте до берега, месяца не пройдёт, как сами сиганёте с ближайшего обрыва. Этот корабль не отпускает свою пищу. Он будет приходить к вам во снах и наяву. Наяву и во снах, изо дня в день, пока не сойдёте с ума. — Слишком много баек слышал от своих портовых шлюх? Братец, ты впечатлителен, как маленькая девочка. Пират усмехнулся: — Это, сопляк, вдалбливается в каждого салагу в Морской Академии даже прежде, чем он запомнит, чем отличаются гальюн и камбуз! Откуда братцу было знать о том, что в академической библиотеке уже несколько сотен лет хранились воспоминания Родерика Сухопутного — моряка, которого боги прокляли за убийство своего спящего капитана. Захваченное Родериком судно разбилось о рифы, и голос из морских глубин пророкотал: — Никогда больше не знать тебе моря. Никогда не держать в руках румпель. Будешь вечно прикован к берегу. Родерик был упрям. Он добрёл до ближайшего порта и попросился в команду лёгкого фрегата Кармильхан, груженного золотом. Двое суток шёл Кармильхан по морю с попутным ветром, а Родерик радовался, почти поверив, что рокочущий голос почудился ему в бреду. На третью ночь разразилась буря, да такая, какой мужчина не видывал прежде. Ко дну пошёл крепкий фрегат с богатым грузом. Часть команды погибла, а тех, кто выжил, подобрал Ван Страатен. И Родерик видел, как один за другим превращаются его товарищи в живых мертвецов, но сам, скованный проклятием, не отдал кораблю ни капли своих сил. Не место ему было на Голландце. Не суждено погибнуть в море. Моряк знал это наверняка. Обладая, пусть небольшими, но способностями мага, видел он, как множество тоненьких серых фосфоресцирующих паутинок протягивается от корабля к пленникам. Нити въедались в кожу с каждым днём всё глубже, а люди становились всё слабее. Через несколько недель кое-кто понял, что происходит. Моряки не видели того, что замечал Родерик, но чувствовали, как убывают силы. Несколько человек попыталось сбежать. Корабль выследил их по нитям. Рассвет следующего за побегом дня встретили только их выбеленные кости. — Киллиан передёрнулся, вспоминая описание гибели неудавшихся беглецов. Самого Родерика не коснулась ни одна нить. Вот почему Ван Страатен отпустил его через несколько месяцев, рыча от зависти. Корабль подошел к порту на пять лиг, ближе не смог. Пять лиг Родерик преодолел вплавь в ледяной воде, подгоняемый проклятием сухопутной крысы. В порту его уже ждали гвардейцы. Никто не поверил бы ему, если бы с дозорных башен не увидели Голландец. От пребывания в ледяной воде моряк даже не чихнул. Проклятие крепко берегло сухопутную жизнь морского волка. Его допрашивали, потом бросили в тюрьму, после отдали в руки инквизиторов — те подозревали в нём колдуна. И сгореть бы ему на костре, если б не появились в портовом городке гонцы от короля и не отвезли бы его в столицу. Государь, грезивший сделать свою страну величайшей морской державой, приказал сохранить Родерику жизнь в обмен на подробное, мучительно подробное письменное изложение его пребывания на Голландце, ведь Родерик был первым (и по сей день единственным), кто выжил после знакомства с командой проклятого корабля. С тех пор каждому салаге вбивали в голову, что лучше сдохнуть, чем попасть в лапы к Ван Страатену. И только неуёмная, безумная жажда жизни и ничем не подкреплённое чувство, что он сможет выбраться и отсюда, заставило Джонса пренебречь прописной истинной. — Не знаю, как ты, братец, а мы не собираемся становиться, как ты выразился, жратвой. Нам своя шкура дорога, да и мужества хватает. Может, ты и растерял часть хвалёной храбрости, став сухопутной крысой, но мы-то — нет. Киллиану захотелось от души огреть младшего крюком по голове — целее будет, если его вырубить. Но он сдержался и устало вздохнул: — Лиам, если вы побежите, единственное, что я мог бы вам пожелать — это лёгкой смерти. Но не стану этого делать, потому что знаю, лёгкой она не будет. — Он прав, — за спиной Джонса раздался тихий женский голос. Брюнет резко обернулся. Очертания фигуры прятались в темноте, но лицо женщины освещал слабый огонёк маленькой свечки. Пират вгляделся в неё, зажмурился, потряс головой, как щенок, выбравшийся из воды, резко и широко распахнул глаза и всмотрелся снова. Женщина, вопреки его ожиданиям, исчезать и не думала: — Ты?! — выдохнул он. — Капитан…. Крюк? — полувопросительно уточнила женщина, смутно его припомнив. — А ты… живая или… Того? — Живая, хотя иногда кажется, что того, — усмехнулась Мэриан Локсли. За спиной плеснула вода. Пока Киллиан удивлялся встрече, четверо идиотов успели покинуть корабль. Джонс со вздохом запустил пальцы в волосы, глядя им вслед. Казалось, побега не заметил никто, кроме них с Мэриан.