репка

— Мне нужно, чтобы ты срочно приехал. — Че случилось? — Просто приезжай, — настойчиво повторяет Андрей. Федор смотрит на часы. Половина восьмого. На улице моросит. Машина запаркована у подъезда. Когда вернется, мест уже не будет. Так что пусть Андрей засунет свои прихоти в задницу. — Я занят, — врет Федор. — Вопрос жизни и смерти, — повышает голос Андрей. Его слова звучат почти в унисон с легким эхо, словно он разговаривает по громкой связи в пустой комнате. — Тебе придется ко мне приехать. И лучше, чтобы ты сделал это прямо сейчас. Не знаю, в каком состоянии ты найдешь меня утром. Пока все звучит как типичный Андрей: полкило драмы, щепотка пафоса, две ложки пассивной агрессии. Федор с грустью констатирует, что почти сдался. Будь Андрей пьяным в говно — послал бы его, не задумываясь; но сейчас голос его трезвый. Федор предпринимает последнюю попытку слиться: — Позови Юру. Или Серафима. Или с кем ты там в последнее время отвисаешь. Я заебался разгадывать твои ребусы. На миг воцаряется тишина, а потом Андрей роняет: — Только у тебя есть ключи от моего дома. Федор едва удерживается, чтобы не съязвить: так пусть Юра заезжает, с радостью вручу эти ключи ему, вообще насрать, кому, только бы избавиться от этого богатства… Андрей будто бы дышит, отодвинув телефон в сторону. Нет, надо ехать самому… И Федор послушно мчит через дождь к чужому дому, от квартиры в котором у него и впрямь есть ключи. Которые ему давным-давно со скорбным видом и словами “Если со мной что-то случится” вручил Андрей. Пока что с ним случались только алкогольные отравления и острые приступы жалости к себе. Что на этот раз — так сразу и не поймешь. Федор убеждает себя, что ему просто интересно, что выдумал Андрей. Что он совсем не встревожен. Он убеждает себя: ему плевать. Но все же руки выдают: он слишком торопится открыть дверь и роняет ключ. Чертыхается из-за промедления, но все же попадает в замочную скважину. Войдя в темную прихожую, окликает: — Я пришел, ты где? — Тут, — максимально информативно отвечает Андрей из какого-то темного угла. Теряя терпение, Федор стягивает кроссовки и идет в комнату, по пути включая свет. Там он Андрея и находит. Даже не сразу щелкает выключателем, какое-то время тупо любуется, как отсветы гирлянды, мерцающей на стене, падают на расслабленно свисающие руки Андрея, а тот смотрит на Федора с возрастающим возмущением. — Бля, ты как ухитрился-то?.. — наконец спрашивает Федор и включает верхний свет. Лампы безжалостно обрисовывают ситуацию: цепочка наручников перекинута через трубу батареи, идущую вдоль стены, а запястья Андрея скованы в кольца — строгие, металлические. Судя по сколам на белой краске трубы, Андрей усиленно возил цепочкой наручников по ней, пытаясь выбраться. Возле него лежит телефон экраном вниз. Проследив за взглядом Федора, Андрей говорит как ни в чем не бывало: — Сфоткаться хотел. Но что-то не вышло. Представляешь, экран разбил. Подцепил ногами, — он шевелит босыми пальцами, — изогнулся, чтобы взять в руки, и грохнул. Тебе звонил, ногой номер набрав. То еще извращение. — Извращение — это, сидя дома в одиночестве, себя к батарее приковать, — отвечает Федор. Видит, как Андрея явно раздражает, что Федор смотрит на него сверху вниз, однако присаживаться на один уровень с пленником не спешит. — Ключи где? — Их нет, — говорит Андрей. — Тут защелки должны быть. Только у меня не получилось их отщелкнуть. Он смотрит исподлобья и сдувает с лица челку, еще хранящую воспоминание о розоватом цвете. Приходится признать, что в таком положении — руки скованы, длинные ноги в узких джинсах раскинуты в стороны, майка чуть задралась и оголяет темную дорожку волос на животе, — Андрей выглядит замечательно. Если он так фотографировался, то это гарантирует неконтролируемые оргазмы его поклонниц по ту сторону экрана. Да что там, Федор тоже полюбовался бы… Вслух же он говорит: — Вот ты долбоеб. Андрей резко тянет ногу вперед, чтобы лягнуть, но Федор успевает отскочить. — Освободи меня! — рявкает Андрей. Сколько ж он так сидит… Федор замечает содранную кожу на его запястьях. — Лучше бы ты снова дрочил с удушением, там тебе хоть мое участие не нужно было, — ворчит Федор. — Ой, ну один раз подглядел — теперь до конца жизни вспоминать будешь, — презрительно закатывает глаза Андрей. Федор решительно опускается на одно колено между его разведенных ног. Интересно, покраснели ли уши. Потому что однажды случайно увиденное — кто ж знал, что этот пьяный придурок не догадается закрыться в комнате, — Федор действительно до смерти будет помнить и порой на это передергивать: на Андрея, привязавшего себя за шею к ручке двери поясом халата; на Андрея, отлетающего в экстазе. Федор берет его за руку — фиксирует ладонь, чтобы не вертелся, и рассматривает кольцо наручников. Андрей предсказуемо сжимает пальцами в ответ. Дурак тактильный… Запрокидывает голову и глядит в ожидании. Красивый — пиздец, думает Федор. Даже причесался и побрился ради фотографии. Андрей вздыхает, словно слышит его мысли. Защелка открывается легко — и Андрей оказывается на свободе. Не отпуская ладонь Федора, он вдруг говорит: — Федь, я вообще-то и сам мог открыть. Просто не хотел. Федор опускает на него взгляд. Глаза Андрея чистые, ни следа вины. Словно все так и должно быть. Словно обманывать — норма, и все вокруг — только игрушки. Договаривались же, что это нездоровая хуйня… Только все равно Федор плывет от лисьих глаз Андрея, от едва заметной разницы в оттенках радужек, от его приоткрытых губ. Тревожит его близость. Достаточно только наклониться — и окажешься на нем, спеленутый самыми сладкими объятиями, от которых почти всегда почему-то горько. — Супер. Тогда и сейчас сам справишься, — угрюмо произносит Федор и в одно движение защелкивает кольцо наручников на батарее. Поднимается и уходит на кухню, даже ни разу не оглянувшись на Андрея. Теперь, с одной свободной рукой, у него точно получится выбраться. Федор и сам не знает, почему сразу не едет домой. Зачем-то ищет сигареты у Андрея — знает, что лежат на полке над чайником. Прикуривает и открывает окно. Обманывать себя незачем: он все еще не отгорел. Андрею достаточно ресницами хлопнуть, а Федор уже хочет его выебать. А уж если он жеманится с этими наручниками… Федор выдыхает дым. Он женатый человек, блядь. Один раз — не считается, два — случайность, три, пять, десять… Все по пьяни. Ни разу трезвыми. С последнего полгода прошло. Вибрирует телефон в кармане штанов. Федор достает его и читает. Теперь удобно писать одной рукой лучше чем пытаться разблокировать ногами Знаешь что еще удобно одной рукой Трогать себя Федор закрывает глаза, а смартфон все вибрирует, принимая одно сообщение Андрея за другим. Можешь посмотреть Раз не ушел Или присоединиться Где гандоны знаешь Сам гандон Федор усмехается. Вовремя ответил на невысказанное оскорбление… Он выбрасывает бычок в окно. Пора домой. Хватит идти у него на поводу… Он решительно выходит с кухни, но случайно бросает взгляд в комнату, на Андрея. Тот встречается с ним глазами. Одна рука так и свисает в наручнике с батареи. Вправду, что ли, не может справиться сам? Второй держит смартфон. Федор останавливается в проеме двери и скрещивает руки на груди. — Что, опять соврал? — усмехается и поясняет на удивленный взгляд Андрея: — Ты ж мне пишешь, что трогаешь себя. Андрей очень осторожно кладет смартфон на пол и произносит: — Все-таки пришел посмотреть. Мне так сподручнее. Видеть тебя. И он кладет ладонь себе на ширинку, не мигая глядя на Федора. Хочется спросить, на хрена он это все затеял. Как додумался. Слишком сложная схема. Впрочем, Андрею хватило бы ебанцы устроить такую многоходовку. И все ради чего? Чтобы потрахаться? Чтобы Федор забыл, как сказал ему: теперь я женат, больше никаких… Никаких. Так он и закончил ту фразу. Андрей тогда только пьяно кивнул и поползновений не совершал. А теперь сидит на полу, раскинув ноги, джинсы расстегнуты, и нижнего белья на нем не видно. К этому до сих пор не удалось привыкнуть: к тому, что тебя соблазняют. И не грустно влюбленная подруга, а абсолютно уверенный в своей неотразимости Андрей. — Черт, — случайно роняет Федор. Андрей, словно только этого и дожидался, возится, приподнимая задницу, и пытается одной рукой стащить джинсы пониже. У него уже стоит, член головкой прижался к животу и скрыт под черной футболкой. Хочется обнажить это пепельное тело. Склониться к впалому животу. Поймать руку Андрея, скользнувшую по члену, и сделать все самому. — Дай смазку хоть, — хриплым, тщательно отрепетированным голосом просит Андрей. — Но можешь и облизать. Федор показывает ему средний палец. Где смазка — он тоже знает. Рядом с гондонами, в нижнем ящике стола. Как во сне, Федор движется к нему вслепую, не отводя взгляда от Андрея. Тот следит в ответ, и кольцо его ровных красивых пальцев оттягивает плоть от головки вниз. Федор упускает несущественные моменты, они мелькают как вспышки — и пропадают. Его влечет к Андрею, как моряка песней сирены. Он обнаруживает, что уже сел на колени между ног Андрея и, перевернув тюбик, выдавливает бесцветный гель ему на ладонь. Так и смотрят друг другу в глаза. Влажно движется кулак Андрея по члену, но он глядит Федору в лицо не отрываясь. Дышит через рот. Сердце у Федора колотится все быстрее, и от одних только звуков встает. А от того, что Андрей дрочит на него, от того, что на что угодно готов пойти, лишь бы заставить себя выебать, и вовсе сносит башню. — Какая же ты сука, — шепчет Федор. Андрей рывком подается вперед, но Федор обламывает его с поцелуем. Быстро отстраняется и вытряхивает Андрея из джинсов, сдирает штанины с его лодыжек. Андрей распахивает глаза и говорит с придыханием, как умеет только он: — Я твоя лучшая сука. Ну наконец-то, Федор… Думал, кончу без тебя. Звонко хлопнув его по бедру, Федор отпускает контроль. Тянется к Андрею, к его губам, руками жадно ведет по его наполовину голому телу. Андрей под ним возится, стонет. Прижимает к себе одной рукой, а второй до побелевших костяшек стискивает батарею. Он одновременно притирается ближе и ускользает, весь в движении, словно умрет, если перестанет изгибаться, тискать, тыкаться членом. И Федор ловит его, обвивает руками, припечатывая к себе, целуя в ненасытные губы. Он весь облапан Андреем, окутан им. Вгрызается в его горло, оттягивает зубами тонкую кожу на шее под самый красивый, желанный стон. Лезет в его тело скользкими от смазки пальцами и балдеет от того, как охотно Андрей насаживается на них. С ним всегда так: хочешь взять ты, а выходит, что берет, что пожелает, он. Федор выпрямляется, усевшись на пятки. Проводит ладонью по взмокшему лбу — жарко. Все равно раздеваться не будет. Так и остается в толстовке. Хлопает Андрея по бедру — давай, переворачивайся… Андрей, поняв его без слов, становится на колени. Прогнувшись в пояснице, подставляется. Не удержавшись, Федор кусает его за ягодицу, надкусывает, как яблоко. Андрей ахает. Вцепившись свободной рукой в цепочку, смыкающую кольца наручников, повисает на батарее. Ждет. Блестит капелька пота на ложбинке между его ягодиц. Федор стаскивает спортивные штаны до колен. Нет нужды снимать. Бросает взгляд на нижний ящик стола и передумывает. Без гондона. Андрей ему должен за все свои игры. Шлепок — по заднице, и Андрей вздрагивает, оглядывается через плечо. — Не вздумай… Федор, отводя одну его ягодицу в сторону, приставляет головку, надавливает, и блестящие от смазки края плотно обхватывают ее. Андрей все пытается договорить: — Не взду… Не в меня… Бля, — стонет он. Федор входит в него медленно. Его лучшая сука не любит, когда в ее заднице оказывается сперма. Федор вставляет до конца и наклоняется к Андрею, ложась грудью к нему на спину. Запускает ладонь ему под майку и зажимает между пальцев горошину-сосок. — Твоего мнения никто не спрашивал, — шепчет он в ухо Андрею и слизывает соленый пот с его шеи. Андрей, повисая на наручниках, шипит в ответ: — А говорил, что последний раз. И опять во мне по самые яйца. Федор зло выдыхает и вытаскивает почти полностью, резко выпрямившись, и сразу же загоняет обратно. Андрей сдавленно стонет. Держаться невозможно. Федор трахает его быстро, подтягивая за бедра к себе, врывается в его тело короткими толчками. Андрей громкий. В отелях ему рот приходится затыкать, и он вылизывает ладонь, кусает… а сейчас — можно слушать его. Ловить каждый стон и вдох, и выдох. Видеть бы лицо его сейчас… Сомкнутые глаза, темные ресницы, распахнутые губы. Но Федор лишь видит содранную кожу на схваченном наручником запястье. Андрей повисает на одной руке, вторую тянет к члену. Не попадает в ритм, и Федор перестает нетерпеливо дергать его на себя. Фиксирует на месте, подхватив под животом, и четко двигает бедрами, ускоряясь. Хочет, чтобы Андрей кончил на его члене, но знает, что не получится. Как бы Андрей ни провоцировал, чтобы его выебали, с членом внутри все равно закончить не может. И Федор зачем-то торопится, хотя лучше бы растянуть удовольствие, этот раз точно последний… Оглаживает Андрея по спине, и тот отзывается на прикосновение, прогибается кошкой. Втиснувшись в него до предела, Федор обхватывает его обеими руками до хруста костей, вжимается щекой между его лопаток и глубоко втягивает его, только его запах. Андрей замирает, весь сжимается, почти даже больно… И Федор с всхлипом кончает в него. Вслепую тянется к наручникам, кое-как отщелкивает кольцо, и вместе с Андреем плавно сползает на пол. Растекается по его спине, прячет горящее лицо. Целует через ткань футболки. Андрей под ним шевелится. Пытается высвободиться. Федор неохотно вытаскивает из него член, перекатывается на спину. Голую задницу холодит пол. Натянув штаны, Федор проводит рукавом по вспотевшему лицу. Глубоко дышит. Андрей облокачивается рядом с ним, и Федор наконец получает возможность посмотреть на него — порозовевшего, с блестящими глазами. Опускает взгляд вниз и удивляется: — Я не заметил, как ты кончил. — Да ты вообще нихуя не замечаешь, — бормочет Андрей и, повернувшись, ложится затылком ему на грудь. Подносит пальцы к губам, будто затяжку невидимой сигаретой делает. Вздыхает. На запястьях у него синяки. Это точно последний раз, думает Федор. Что бы Андрей ни придумал… Это последний. Он целует Андрея в макушку и не замечает, как тот довольно усмехается.