репка

Андрей возится, устраиваясь в кресле-груше удобнее. Ноги его расползаются в стороны, и Серафим уже ни о чем не может думать, кроме как о пространстве между его коленей. Так и сидит напротив, подпирая подбородок руками, таращась на Андрея. Тот замечает внимание, он всегда замечает, но редко реагирует, чтобы не тешить чужое эго. Но в этот раз плавно расправляет плечи и ведет ладонью от живота к груди, к шее. Дразнит. В голове мутно. Серафим переводит взгляд на Юру. Тот, приложив бутылку минералки ко лбу, к Андрею гораздо ближе, с дивана только руку протянуть — и коснешься волос цыплячьего цвета, скользнешь пальцами по щеке и в рот, в его приоткрытый рот. Но Юра не чувствует, как повисло в просторной полутемной комнате приторно-сладкое марево. Ему невдомек, что Андрей, хоть и размазан, — вот, как на ладони, бери его, он ждет. На миг думается — может, притормозить? А хуле ждать, кого стесняться, Юры, что ли? Выйдет на балкон, если смутится. /Серафим, видимо, не догадывается, что его плотоядный взгляд осязаем, как канат, натянутый между ним и Андреем. Как петля, наброшенная на его шею, а конец петли — в руках Андрея, пусть даже тот не двигается и будто не смотрит. Юра следит и ждет. Давно уже замечал: есть что-то между Серафимом и Андреем, висит и колышется, как простыня на сушилке во дворе от ветра, но… Андрей в полумраке едва виден, только кончик носа поблескивает в слабом свете фонарей, бьющих в окна. Блестят красные стекла очков. Безвольно свешивается рука. Он точно такой же, как всегда: самодостаточный, не проявляющий интереса к происходящему. Будто бы не из-за его желаний все вокруг танцуют на задних лапках. Он следит, как Серафим, словно марионетка, подходит к Андрею, не замечая ведущих его нитей, и нависает над ним./ Серафим рывком встает, подходит к Андрею. Останавливается между его ног. Возвышается над ним, растекшимся по креслу, и чуть подпинывает его ногу — пусть разведет еще шире. Андрей поднимает на него лицо, но глаз за красными стеклами очков не видно. Скользит кончик языка по нижней губе. — Что ты хочешь? — доносится голос Юры. Положив ладонь на спинку дивана, Юра устраивает на ней щеку и смотрит искоса. Странный вопрос от человека, который просто наблюдает. — Он — хочет — меня, — медленно проговаривает каждое слово Андрей, как пьяный. Юра хмыкает, будто не поверив. Серафим же наклоняется к Андрею, поставив колено между его ног, у самой ширинки, и снимает с него красные очки, сбрасывает их на пол. Андрей слабо толкает его в плечо — бесится, когда так обращаются с его вещами. Ничего, потерпит. Его взгляд плывет. Серафим наклоняется к нему и проводит языком по лицу — от подбородка до скулы, впитывая запах его пота, аромат его одеколона. Втягивает в себя запах курева, насмерть пропитавший волосы Андрея. — Какое ты животное, — шепчет Андрей. Пытается сесть прямо — ха, в кресле-груше… — Пррросто свинья… Серафим наваливается на него, комкая кресло, шарики-наполнитель пересыпаются под ладонями. Он уже ощущает жар Андрея, вжимается в клетку его ребер. Кружит голову его шепот: — Ебешь меня, только когда я — в таком… в таком состоянии… Голос его совсем стихает к концу фразы. Серафим вылизывает его шею — Андрей запрокинул голову, подставляясь. Он смотрит в сторону, отвлекается, и Серафим тоже переводит взгляд. С трудом фокусируется на Юре. Внутри все горит, плавя правила приличия в черные угли. Андрей же протягивает к Юре руку, свою белую ладонь с длинными пальцами, которые хочется всегда облизывать, как сахарные палочки. Юра уже сел лицом к ним. Не поймешь, выбежит он из комнаты, закрыв за собой дверь, или все же останется. Серафиму плевать. Заботит только лишняя одежда между ним и Андреем. Высвобождается из куртки, выуживая напоследок из кармана смазку — мелкий тюбик с неудобной откручивающейся крышкой, как знал, что пригодится… Снимает футболку. Андрей так и тянет к Юре ладонь. Он в чем-то прав — Серафим всегда ебет его, когда Андрей отлетает. Но лишь потому, что сам Андрей в таком состоянии ненасытен, а чистым — холоден и обманчиво равнодушен. Трахаться с ним по трезвяку почти невозможно — не хочет, а если зовет с собой, то накидывается до невменяемости. Но раз его голоду нужен еще один… /Юра заворожен геометрией открытой шеи Андрея. Язык Серафима скользит по ней, оставляя дорожку слюны, и это почему-то больше, чем поцелуй, и эротичнее, чем секс. Андрей, кажется, только прикидывается вмазанным. Он контролирует себя куда лучше, чем хочет показать. Мурчит, какая же Серафим свинья, и это звучит как приглашение присоединиться. Даже не кажется странным. Тело Андрея утопает в кресле, Серафим укрывает его собой, жадно целует и облизывает, шарит руками по бедрам, по груди. Вдруг Андрей поворачивает голову и смотрит Юре прямо в глаза. Зрачки расплылись во всю радужку. Омут, в который вниз головой, а не глаза. Никаких слов не нужно, чтобы прочитать во взгляде: ты мне тоже нужен. Словно в подтверждение молчаливого приглашения Андрей протягивает руку, изящную ладонь, и некстати ударяет воспоминание, как Андрей, выламывая пальцы, придерживает микрофон на стойке. Ему ведь не откажешь. Юру прошивает жар, тянет в паху./ — Он хочет втроем, — говорит Серафим, исподлобья глядя на Юру. — Будешь? Юра быстро бросает на него взгляд и сразу же переводит его на Андрея. — Мне нужен ангел, — шепчет Андрей. — Тебе нужно два хуя, — бросает Серафим. Он чуть приподнимается. Андрей, словно только этого и дожидался, скатывается с кресла и на коленях подползает к Юре. Видеть, как он кладет голову на бедра Юры, почти невыносимо. Как его пальцы лезут к чужой ширинке. Серафим срывает с себя одежду ожесточенно, прикусывая губу. Никогда не замечал за собой такой первобытной, тупой ревности, а теперь, в душной комнате с двумя торчками, вскрыл ее в своем сердце, будто его гвоздем ткнули. Он стягивает с Андрея штаны, наверняка царапая кожу на выступающих повыше бедер косточках. А Юра снимает с Андрея майку так бережно, так ласково… Аж сводит зубы от этой сахарной нежности. /Андрей в мгновение ока оказывается у его ног, кладет доверчиво голову на колени. Юра бездумно запускает пальцы ему в волосы, гладит — господи, как нежно с ним надо… Андрей смотрит на него, сведя брови к переносице, словно говоря: будь ласковым. Краем зрения Юра видит, как нервными, быстрыми движениями Серафим освобождается от одежды, и почти сочувствует ему. В эту синюю ночь он не попал в желания Андрея. Серафима это ранит больше, чем он когда-либо сможет осознать. Юра медленно тянет за края майку Андрея вверх, проводя ладонями по его талии, по ребрам. Андрей вытягивает руки и смотрит на него не мигая, и в темноте невозможно разобрать что там, в черной дыре его глаз./ Андрей кошкой выгибается. Тянется к Юре, поставив ладони ему на бедра, ищет поцелуй. И как-то предельно четко становится ясно, что Андрею не нужен ни тот, ни другой, нет никакой разницы, кто будет в этой комнате, обдолбанным Андрей раздвинет ноги перед каждым, для любого найдет подход — тщательно отыгранной игривостью или мнимым отказом, за которым обязательно последует "да, пожалуйста, да". /Юра касается губ Андрея мягко. Даже не целует — сначала только дотрагивается, чтобы прочувствовать его дыхание. Андрей медлит в ответ. Его волосы ласкают пальцы. Юра поглаживает его по затылку, за ушами, и Андрею нравится, чуть кривятся в улыбке губы. И тогда Юра действительно целует его, прикрыв глаза. Проскальзывает языком в рот. Андрей тянется к нему всем телом, прижимается к горящей под одеждой груди и кладет ледяные ладони на шею. Подрагивает и, стоит Юре провести рукой по его спине, стонет, не разрывая поцелуй./ И все же Серафима завораживает, как Юра кладет ладонь на затылок Андрея, пропуская через пальцы волосы, и склоняет к нему для поцелуя лицо. Андрея аж перетряхивает, он весь льнет к Юре, чувственно стонет ему в губы совсем не знакомым Серафиму звуком. И ладони Юры скользят по плечам и спине Андрея. Член встает, как от домашнего порно. Андрей голый, только на запястьях звенят браслеты. Серафим, опустившись за ним на колени, проводит между его ягодиц пальцами, скользкими от смазки, и долгий поцелуй с Юрой наконец разрывает рваный вдох Андрея. Стиснув ягодицу так, что наутро расцветет синяк, Серафим вгоняет в узкое сразу три пальца. Чувствует, как Андрей на миг задерживает дыхание. По привычке медлит, но Андрей насаживается сам с едва слышным стоном. И Серафим прощает ему все, забывает, как еще пару минут назад разъедала тягучая ревность. Он кладет подбородок в изгиб плеча Андрея, обнимает его одной рукой поперек груди. Усмехается и шепчет: — Не боишься порваться, киса? — Мы будем нежными, нет? — тихо отвечает вместо него Юра и проводит большим пальцем по губе Андрея. Андрей смотрит на него не отрываясь, так и хочется дернуть за волосы на себя, чтобы наконец отвлечь от Юры. Но Серафим знает другой способ переключить внимание Андрея. Проникает в него пальцами, чтобы вырвать стон, и ему это наконец удается. Андрей закрывает глаза и приваливается спиной к груди Серафима, плавится на нем от удовольствия. Юра выпутывается из одежды, а Серафим нагибает Андрея. Хочет втроем — пусть сосет. Положив ладонь на взмокшую поясницу Андрея, пристраивается. — Хочу Юру, — вдруг выпаливает Андрей, встрепенувшись. — Нет, ты хочешь самый большой хер, — отвечает Серафим. Он приставляет головку и медленно, ме-е-едленно толкается вперед. Смотрит, как входит в тело Андрея. Как поддаются его мышцы. Обхватывает так плотно, что почти больно. Андрей дышит часто, мелко. — Сунь ему в рот, — выдыхает Серафим. Жаль, что не видно. Юра действительно нежный. Берет голову Андрея в ладонь, как в чашу. Проводит рукой по его лицу, стирая пот со лба. И Андрей, наверно, смотрит на него этим одуревшим влюбленным взглядом, как течная кошка, тем взглядом, который никогда не увидишь утром. Его руки тянутся по бедрам Юры, по талии. Серафим не видит, но знает: Андрей берет его член и обводит головкой по губам, он ведь обожает это ощущение, всегда смакует его, прежде чем заглотить. Серафим въезжает в него, вжимается лобком в задницу и оглаживает по спине. Андрей, чмокнув, берет у Юры в рот. На миг все словно замирает. Время останавливается, чтобы Андрей прочувствовал эту наполненность. Руки, которые держат и за бедра, и за плечи. Член в глотке и заднице. Двух людей, которых он втянул в себя в очередной попытке заполнить пустоту. Серафим вытаскивает почти полностью, только головка остается внутри и растягивает кольцо мышц, и больше не церемонится: дергает Андрея на себя в нужном темпе. Знает, что долго не продержится. С резьбы срывает от того, как стискивает член узкая дырка Андрея, от того, как он цепляется за Юру, чтобы устоять на коленях. Уже не пытается взять в рот, а прижимает ладонью его член к своей щеке и тихо, ритмично постанывает. /Андрей сверкает от пота алмазной пылью, а может, и нет, а может, это попросту заманил наконец в свои сети приход. Но он красив — сейчас, потерявший себя. Серафим с ним грубый, насаживает на себя, но Андрей отвечает ему стонами. Его губы темнеют пятном на белом лице, и он прижимает член Юры к своей щеке, потому что попросту не может попасть в ритм. Еще обжигает мысль, что вот несколько секунд назад был в нем, в его горячем рту, и язык скользил, не пуская глубоко, но оно и не надо. Юре мало, мало Андрея, он касается его плеч, гладит по голове, по взмокшим волосам. Ладони Андрея наконец стали теплыми. Хочется снова вогнать ему в глотку, заставить взять полностью и, заткнув эти стоны, смотреть, как его берет кто-то другой./ Серафим с трудом открывает взгляд от руки Андрея, прижимающего к лицу чужой член, и смотрит на Юру. Тот, расставив ноги, гладит глазами спину Андрея, расселину его ягодиц. Его тоже захватила, без слов взяла в оборот эта магия, эта маниакальность, с которой Андрей бросается в водоворот, чтобы его засосало раз и навсегда. С ним не остается вопросов, не нужны объяснения. Его любишь во всех смыслах — или идешь нахуй, вот и все. Серафим трахает его, точно так же трахнет его Юра, потом выебет кто-нибудь другой, и всех их Андрей однажды забудет, начисто потеряв интерес. Тем ценнее быть с ним здесь и сейчас. Серафим наклоняется, прижимается лбом между лопаток Андрея. Высовывает язык, слизывая пот с его позвоночника. Андрей всхлипывает, его вечно так прошибает, если вдруг сорваться на ласку, что у Серафима щемит сердце. Он влетает в Андрея и кончает, содрогаясь, обнимая его. Прижавшись носом к его загривку. Втягивая запах табака. Пытаясь вобрать всего его, втиснуть его между своих ребер, в самое нутро. И чувствует, как его головы касается чужая добрая рука, гладя по затылку. Смотрит — и встречается с глазами Юры, который будто бы его жалеет. /Когда Серафим выпрямляется и вытаскивает, Андрей широко открывает глаза, глядя на Юру. Он, наверное, сумасшедший. Давно слетел с катушек. Но если и так — то Юра летит вместе с ним. Серафим хлопает Андрея по бедру, сам садится боком на диван, и Андрей в одно движение оказывается головой у него на коленях, ложится на спину. В нем сплетаются покорность и готовность. Серафим наклоняется к нему и целует, скрывая лицо Андрея своей лохматой башкой. Андрей обнимает его за шею, а другую руку протягивает к Юре, и нет ничего более естественного, чем взять его ладонь и поцеловать костяшки./ Это все оргазм виноват — Серафим плывет от нежностей. От того, как Андрей держит его, не отпуская. Целует легко, даже улыбается. И даже не хочется грубо пошлить, спрашивать: ну что, как ебать тебя будем? Как-как… Серафим, усмехнувшись, выпрямляется, снова садится на пятки. Подхватывает ноги Андрея и, согнув их в коленях, прижимает к груди. Открывает для Юры. На. Любуйся. Он тебя хотел, так что не разочаруй его. Юра скользит ладонью по животу Андрея. По груди. И вдруг рука его оказывается на загривке Серафима, пальцы лежат твердо. Встретившись взглядом с Юрой, Серафим думает: почему бы нет? Может быть, думает вслух. Юра тянется к нему, и они целуются над распластанным, раскрытым Андреем. Без особого жара. Словно скрепляют дружбу. То, что они ебут одного и того же человека, еще не делает их пылкими любовниками. Юра отстраняется легко, естественно, словно убегающий прибой. Хочется спросить, трахал ли он вообще когда-либо мужчин, но Серафим решает, что, если у него был анал с его девушками, то и этого опыта за глаза. Ему же хватило. С Андреем все получается само собой. С Андреем всегда правильно. /Юра касается его между ягодиц, подушечками пальцев трогает припухшие мышцы. Скользит средним внутрь. По чужой сперме, думает он. Я впервые занимаюсь с ним любовью, а уже — по чужой конче. Ищет смазку на полу, нехотя отрывая взгляд от Андрея. От Андрея, сияющего в темноте. Раскрытого. Готового. Совершенно неизвестного. Юра все же сам придерживает его ногу, отводя в сторону. Наклоняется ниже, чтобы смотреть в глаза. Входит плавно, дыша с Андреем в унисон. — Так хорошо? — шепчет. Андрей едва заметно кивает. И Юра скользит до конца, приникая к его губам поцелуем. Чувствует, как касается кадыка костяшками Серафим. Пальцы его давят на шею Андрея, перекрывают кислород, и Андрей уже не целуется, только хватает приоткрытыми губами воздух./ Всего одного действия хватает, чтобы Юра выпрямился. Закидывает ноги Андрея себе на плечи и трахает его четко, размеренно. Андрей хрипит театрально, вцепляется в душащую руку. Царапает ногтями. Можно было бы поверить, что ему плохо, но Андрей тянется к своему члену — встал от всех этих поцелуев, как же любит лизаться, блядь, встал от грубого хвата на шее. Дрочит, как одуревший. Из уголков глаз скатываются слезы, кончик носа краснеет. Серафим жадно смотрит на него. Хоть бы раз Андрей кончил, глядя на него в ответ. Как назло, Андрей закатывает глаза. Выгибается. Юра с низким стоном кончает в него. — Вытаскивай быстрей, — кидает Серафим. Юра заторможенно подчиняется. Давай, дружище, надо дать Андрею кончить. Он с елдой в заднице не умеет. Андрей, зажмурившись, стонет, почти не размыкая губ, и обмякает, растекается на коленях Серафима. Серафим возится, выпрямляя ноги, чтобы лечь с ним рядом, поймать в объятия, пока Андрей еще плавает в неге, пока он мягкий, без острых углов улыбки-оскала. Юра оказывается рядом, целует Андрея в плечо. Они зажимают его, касаются беспорядочно и легко. А Андрей так и лежит с закрытыми глазами, и принимает их любовь.