репка

Андрей ускользает от него — это становится ясно достаточно быстро. Поначалу Серафим думает, что зафакапил все тем тупым тройничком, когда ни один из них не отдуплял в полной мере, что творит. Потом сообразил, что лишь отсрочил неизбежное, влив в их искаженную дружбу с Андреем новые впечатления. Но теперь все чаще Андрей скучал, говорил, что ему некогда и попросту не отвечал на сообщения. Окей. Серафим тоже не на помойке себя нашел. Раз Андрей наигрался, то так тому и быть. Но девчонки, согревшие постель на одну ночь, не приносят никакого удовлетворения. Он запускает пальцы в их мягкие волосы и бесится от неправильности ощущения, принюхивается и чует сладость вместо стерильного запаха сигаретного дыма. Не удается заткнуть голод случайными перепихонами. К тому же он скучает. Банально скучает по их пьяным приключениям, по смеху Андрея, по его голосу, по его нервным пальцам на струнах гитары. По тому, как порой останавливался его взгляд — и Серафим знал, кого Андрей в эти моменты вспоминает. Он навязывается Андрею — а что еще остается? Приходит с бутылкой Лоусона, чистый и выбритый. Цветов только не хватает. Андрей утаскивает виски в комнату, разве что не пританцовывая — тоже соскучился по компании за время карантина, видимо. Серафим лезет на кухню за стаканами, находит в морозильнике лед. И все течет как прежде. Андрей смеется над шутками, щедро сдобренными матом. Его волосы уже потеряли цыплячий оттенок, стали грязно-желтыми. Паршивый цвет, но Серафим обожает его любым. Смотрит, как Андрей выбивает из пачки сигарету, и накатывает как помутнение — нужен прямо сейчас, сдохнуть можно, если не дотронешься до него. Вместо очередного глотка виски Серафим хватает Андрея за плечо и притягивает к себе, глубоко вдыхая, и тут же ощущение близости, сверкнувшее на секунду, пропадает. С узкого дивана бежать некуда, но Андрей ухитряется ускользнуть. Оказывается на другом конце и, закидывая ногу на ногу, поджигает сигарету. Отстраниться у него выходит так естественно, что Серафиму думается, что только что украденный поцелуй померещился. Ему больше нечем заинтересовать Андрея. Андрею он больше не нужен. Чистому, протрезвевшему Андрею не нужен никто. Серафим почти без раздумий говорит: — А выеби меня. — Что? Андрей поворачивается к нему, забыв стряхнуть пепел с сигареты. Серый столбик того гляди сорвется ему на шорты. Серафим с трудом отрывает взгляд от его голых колен и, посмотрев в глаза Андрею, поясняет: — Ну выеби. Я снизу еще ни разу не был. Слабо тебе, что ли? — Ты меня действительно пытаешься взять на "слабо"? — изумляется Андрей. Подносит сигарету к пепельнице, отводя глаза. — Не люблю с парнями сверху. Разрабатывать очко, беспокоиться о говне на члене… — Я сам все сделаю, — заверяет Серафим, а про себя думает: что за херню я затеял?.. — Тогда… ладно, — произносит Андрей. Не то чтобы сдался. Скорее, снизошел. Ничего не остается, кроме как ретироваться в ванную, захватив смазку из нижнего ящика стола. Засовывая в себя пальцы, Серафим не чувствует ровным счетом ничего. Больше похоже на медицинскую процедуру. Не возбуждает никак. Так почему Андрей стонал, когда они трахались?.. Почему ему так нужно это было? И чтобы грубо, чтобы сразу до костяшек, чтобы не церемонясь. Появляется предчувствие, что ничего не выйдет. Серафим не получит удовольствия, Андрей — тем более. Не любит он с парнями сверху, блядь… Как будто он за последние полгода с девкой трахался. Прокляв свои тупые идеи несколько раз, Серафим натягивает штаны, моет руки и возвращается в комнату. Андрей стоит у приоткрытого окна. Бутылка у него в руках, но алкоголя в ней не убавилось. Повернувшись к Серафиму, он отставляет ее в сторону. — Хотел в меня вставить, чтобы член не пачкать? — шутит Серафим. Андрей морщится. Он вдруг делает шаг навстречу и обнимает за шею, прижавшись виском к виску. Серафим в растерянности гладит его по спине. Увлекается и скользит ладонями по его бедрам, лезет под майку, надышаться им не может — его горечью, его сладостью. Бьется пульс в горле. Он целует шею Андрея и плечи, сжимает пальцы на его талии. Тянет к дивану, и наконец Андрей выходит из оцепенения и проводит по плечам в ответ. Они возятся на диване, снимая друг с друга одежду. Серафим не торопится. Вдруг это последний раз. Он зубами стаскивает шорты и нижнее белье Андрея к его коленям. Облизывает его член и думает: может, ну ее, эту еблю в жопу? Отсосать ему… Нет, тогда он будет представлять другого человека. Надо так, чтобы глаза в глаза. И Серафим подтягивается вверх, проводит языком по губам Андрея. Само собой выходит, что Серафим скатывается с дивана и оказывается спиной на полу. Андрей приземляется сверху и сует ему под задницу скомканную одежду. Закрыв глаза, он позволяет целовать себя и раскатывает по члену резинку. Ноги на его плечи Серафим так и не закидывает, только прижимает к себе колени. Андрей, опершись на вытянутую руку возле его головы, тихо говорит: — В первый раз неприятно. — По своему опыту судишь? — пытается острить Серафим, и Андрей отвечает раздраженно: — А сам как думаешь? — Ну, извини, извини, — шепчет Серафим. Запускает пальцы в волосы Андрея и тянет его к себе. Ну же. Поцелуй меня. Я всегда тебя целовал. Андрей, смягчившись, наклоняется к нему. Гладкость его губ и колкость щетины. Он толкается внутрь, распирая. И впрямь — неприятно… Серафим хватается за свой опавший член, пытаясь исправить ситуацию, но чувствует только жжение в заднице. Андрей выдыхает ему в губы, останавливается — и вдруг все меняется. — Солнце, дыши, — на удивление ласково шепчет он. Глаза его закрыты. Кончиком носа он прижимается к носу Серафима. — Давай… медленно, спокойно… Он протискивает ладонь под затылок Серафима. Склоняется ниже, зажав колени Серафима между их телами. Толкается глубже. Вдох, выдох, вдох… Андрей горячий, свой, родной, и даже вишневый запах смазки не перебивает запах его сигарет и горчинку пота. Серафим, вытянув шею, проводит языком по его горлу. И когда Андрей начинает двигаться — неторопливо, по чуть-чуть, — Серафим вовсе забывает, что впервые оказался под парнем. Он гладит Андрея по спине, между лопаток, размазывая пот по прохладной коже. Ловит его губы. Андрей улыбается, целуясь, и с ним впервые так нежно и близко, что хочется кричать. Все портит собственная дурная голова. Интересно, а Стеда он так любил, думает Серафим. Не трахал — это слово здесь не подходит — а любил. Именно так, лаская губы. Придерживая голову, чтобы не биться затылком о пол. Или, может, Стед был с ним таким. Нежным. Заботливым. И поэтому Андрей сейчас нарывается и просит жестче. Чтобы не вспоминать. Андрей, уловив, что Серафим отвлекся, шепчет, приоткрыв глаза и чуть поднявшись: — Что не так? — Все так, — тихо отвечает Серафим и кладет ладони ему на бедра. — Все так, солнце. Андрей улыбается одними глазами и целует, ускоряя темп. И тогда посторонние мысли исчезают из головы Серафима. Неважно, что было с тем, другим. Сейчас Андрей с ним. Может, впервые по-настоящему с ним, а не в своих тоскливых грезах. Андрей прячет лицо в изгибе его плеча, кончая. Не движется еще несколько долгих мгновений, и Серафим невесомо гладит его по плечу, тупо размышляя: а в следующий-то раз он получит такой же экстаз, как Андрей?.. Или тут важен размер? Или еще что-то? Серафим целует в ухо Андрея, крепко обнимая его, пусть даже прижатые к груди ноги затекли до боли. Но сохранить в руках Андрея, уязвимого и мягкого после оргазма, важнее, чем достичь какого-то там комфорта. Андрей помогает ему рукой, а потом буднично натягивает одежду, подхватывает использованный презерватив, пустую пачку сигарет и идет выкидывать. Хозяйственный мой, ухмыляется про себя Серафим. Есть ощущение, что он ничего не починил в их причудливых отношениях. Да и как починить то, что еще до него сломано.