репка

Ничего не вдохновляет. Самоизоляция растягивается в серую массу, беспросветную и бестолковую. Давно такого не бывало. Никогда, если быть честным. Федор слоняется по квартире, изредка пререкается с Никой и всегда извиняется первым, пытается читать, смотреть фильмы, пить. Ничего не помогает. Он не чувствует в себе ни малейшего дыма, и тем более уж в нем не осталось огня. Искра нужна ему, чтобы вспыхнуть, но взять ее неоткуда. Только один человек сверкал, как бенгальская свеча, и позволял подпалить свой потухший фитиль от его ослепляющих брызг. И Федор, наплевав на все, оформляет QR-код и едет к Андрею. Получается само собой. Он просто начинает одеваться на прогулку вместо обеда, бреется, берет ключи и права. Что в этом такого? Они вроде как даже не ссорились, а просто перестали общаться так часто, как раньше. Федор ловит себя на том, что не знает, дома ли Андрей, снимает ли все ту же комнату, да пустит ли его вообще за порог квартиры? Можно позвонить ему, написать в тг, ведь в контакте они синхронно добавили друг друга в черные списки — наполовину всерьез, наполовину сами над собой смеясь. И в результате не вытащили обратно. Федор уже сомневается, что знает Андрея, что вообще когда-либо с ним дружил, а не брел через морок несколько лет, но все равно едет к нему по привычке, потому что Андрей всегда вливал в него вдохновение. Федор паркуется в его дворе и остается сидеть в машине. Посматривает на окна, но не может угадать, какое из них Андреево. У него вовсе окна вроде бы на другую сторону выходят. Федор долго сидит, заглушив мотор, но оставив ключ в замке. То прибавляет, то убавляет звук магнитолы и втыкает в телефон. Вдохновение так и не накатывает — удивительно, а?.. Сидит так уже второй час и думает: надо перестать страдать херней и возвратиться домой. Вдруг кто-то стучит в окно со стороны пассажира. Дыхание на миг перехватывает. Федор поворачивается и видит такие знакомые заспанные глаза, бледное лицо. Грязно-желтые волосы. Федор опускает стекло, и Андрей выдыхает в салон машины сигаретный дым. — Привет, — говорит Андрей. — Какими судьбами? Федор пожимает плечами — он может ответить, горло не сжало, но что сказать? Все будет бессмысленно. Они так и смотрят друг на друга, и молчат. * Сигарета кончается. Весь дым от нее — в салоне его машины, но он не ругается, ничего не говорит, хотя раньше всегда сердито отчитывал тебя, чтобы ты не вздумал даже тянуться за пачкой в карман, пока сидишь в его ласточке, и в голосе его вибрировала сталь. Ты его не слушал, ты был в говно и тебе было плевать. Ты сжимал сигарету в зубах, почти нарочно выбивая у него почву из-под ног, чтобы он начал беситься и орать, но никогда не закуривал. Ты же не конченый. По крайней мере, не на сто процентов. Раздается такой знакомый щелчок — он снимает блокировку с дверей, как только ты бросаешь окурок под ноги, не отрывая взгляда от его черных глаз. Смотришь так внимательно, а прочитать все равно ничего не можешь. Вполне себе приглашение. Но возникает два вопроса: зачем это ему и, что важнее, зачем это тебе. За одним действием потянутся ниточкой другие, и к чему все приведет на этот раз? Кто же знает. Впрочем, кому нужны сомнения, если слышишь такой знакомый звук? Только раньше ты слышал его, когда он раздраженно говорил: иди на все четыре стороны. Когда он говорил: заебал. Когда он говорил: ты — просто сука, я больше не могу тебя тянуть и не буду. А потом все равно забирал тебя, ставил на ноги, отпаивал водой, вывозил все на своей спине. Но стоило ему разблокировать двери и послать тебя — и ты вываливался из его автомобиля в снег, дождь, грязь, жару и уползал прочь. Ты был на него обижен так же, как он на тебя. Приходит сейчас запоздалое понимание, что он всегда ждал от тебя чего-то большего, верил в тебя, думал, что ты изменишься. Смешно. Он так и не понял, что ты из себя представляешь. Но сейчас слышишь щелчок дверных замков — и, отбросив все воспоминания, лезешь внутрь, к нему, в его автомобиль. По большому счету, первый шаг всегда делал ты, и сейчас ничего не изменилось. Он сидел в тачке два часа в твоем дворе, но ничего не сделал. А ты подошел и оказался к нему так близко, как ни с кем за полгода не был, и плевать, что между вами коробка передач и подлокотник. — Песни не пишутся, да? — говорит он, и уголок его губ изгибается в усмешке. Ты смотришь на него. — Изоляция, — вздыхает он. Ты смотришь на него. — Че не в маске вышел? Ты смотришь, смотришь, смотришь на него и взвешиваешь: неужели до сих пор любишь? Не кричишь и не ревнуешь, не умоляешь обратить на тебя внимание и не хватаешь его за руки. Но перестает хватать воздуха и горит лицо. — Песни пишутся, — тихо говоришь ты. Про себя добавляешь: без тебя. И ничего важнее песен нет, даже ты не так важен. Но без тебя мало что имеет смысл.