репка

В Питере нет тепла ни на улицах, ни в квартирах, ни тем более в объятиях Федора. Он едва касается Андрея после двух недель разлуки и тут же отстраняется. Оказывается за барной стойкой вместо того, чтобы взять с собой и уйти. Делает заказ — сет из шести разноцветных шотов. Андрей предпочитает лонг. Захлестывает ощущение неправильности происходящего, будто Федор наказывает его. — Я же извинился, — тихо говорит Андрей. — Я тысячу раз сказал, что… Федор отмахивается: — Ты о чем вообще? Забыли. И Андрей верит, что они забыли и ссору, и случайные поцелуи с фанатками, и откровенно хуевое выступление. Но что хуже — они забыли, что между ними было что-то большее, чем переписка и войсы с организационными моментами. Они остались каждый в своей норе, каждый пишет свой альбом, и их вместе словно бы не существовало. Андрей гадает, зачем же Федор принял его приглашение выпить. Тот опрокидывает первый шот, скулы его чуть розовеют, но ему далеко до опьянения, он почти и не бывает пьяным. Андрей тянет коктейль через трубочку. Они так и пьют в молчании, будто бы в одиночестве; гуляет под потолком музыка и чужие голоса. — Не желаешь ко мне? — тихо спрашивает Андрей. Федор качает головой. — Тогда зачем? Вопрос повисает в воздухе. Федор вертит в руках пустую рюмку. — Не знаю, — говорит он. — Просто захотел. Захотел выпить? Увидеться? Убедиться, что Андрей все еще так же нуждается в нем? Больше всего хочется прижаться лицом к его плечу, разгоряченным лбом к грубой ткани его куртки, и ждать, пока он, схватив за волосы, заставит поднять голову. Так бывало, и не раз. Он до боли сжимал пряди в кулак, выговаривал, что Андрей опять пьян, Андрей опять подвел всех. Андрей, прикрыв глаза, дышит этими воспоминаниями. Они выходят из бара. Пить не хочется. Андрей напрашивается в гости, но Федор непреклонен: на кой хер ты мне сдался? — Хорошо, тогда ко мне, — говорит Андрей. — Такси сейчас вызову. Да постой, Федь, ну хватит! Он, поймав Федора за руку, дергает на себя, тащит в сторону. В подворотне никого, только сверху, с какого-то из балконов, слышатся тихие голоса. Пятно света лежит дальше, а они прячутся в темноте. — Андрей, я тебе русским языком говорю: нет. Ни к тебе, ни ко мне. Ты мне все нервы истрепал. С меня хватит. — Я исправлюсь. Вот увидишь, — обещает Андрей. Федор стоит, спрятав озябшие ладони в карманы, и смотрит исподлобья. Андрей кожей ощущает, как тает его сопротивление. Он встает почти вплотную. Федору отступать некуда — за ним стена, полуарка холодного мокрого камня. Он застывает, а Андрей касается ладонью его щеки, медленно ведет вниз, оттягивает шарф от шеи. Он скользит по груди, и наконец дотрагивается до ширинки. — Хочешь прямо здесь? — едва слышно спрашивает Андрей. Выстреливает в кровь адреналин. Конечно, здесь нельзя. Рядом людная улица. Можно в подъезде. На этаже под крышей. Только код подобрать. Можно там, вжимаясь щекой в холодную стену. — Вот поэтому с меня хватит, — шепчет Федор. — У тебя стоп-слово есть? — Ты. Ты мое стоп-слово. Не попал, лихорадочно думает Андрей. Не угадал. Он не оставляет времени на раздумья, падает на колени в талую грязь, расстегивает ширинку Федора так быстро, что тот не успевает отпихнуть. Прижимается губами к члену, скрытому под нижним бельем. Кожа Федора над резинкой трусов мигом покрывается мурашками, и Андрей горячо дышит, обхватив губами член через ткань. — Бля, — шипит Федор. — Отъебись, Андрей, блядь, отъебись! Он даже толкает в плечо. Андрей, вцепившись ему в бедра, удерживается, сжимает губами сильнее, он уже не мягкий, еще не встал, но уже наливается кровью и тяжелеет. Андрей проводит языком, и ткань становится мокрой. У него слюна собирается во рту от желания, от острой жажды, чтобы Федор всхлипнул, прикусил кулак, давя стон, прямо здесь, и сдался, снова сдался. Андрей на миг отпускает его ногу, чтобы стянуть нижнее белье, зубами даже не пытается, жмется горящим лицом к паху безотрывно, чтобы Федор не замерз. Касается губами его кожи — и Федор все портит. Хватает за плечи и отталкивает в сторону. Андрей, потеряв равновесие, падает на четвереньки, обдирая ладони об асфальт. Он резко поднимает голову, не торопясь вставать на ноги, и говорит, растягивая улыбку: — Врежешь еще раз? Федор стоит над ним. Уже застегнул ширинку, одернул куртку. Фонарь за его спиной обрисовывает силуэт, и вокруг головы у него золотой нимб. Андрей вдруг словно видит себя со стороны — стоит на коленях, упираясь ладонями в зимнюю химическую грязь, разгоряченный, растрепанный, и скалится, потому что другого не умеет, потому что ничего большего добиться не смог. Провоцирует вместо того, чтобы протянуть руки и сказать: ты сделал мне больно, и мне так не понравилось. Федор, не догадываясь о его мыслях, выдыхает, отворачивается. Шарит по карманам в поисках сигарет. Щелкает зажигалка. Андрей вытирает руки о бедра и поднимается. Федор не глядя протягивает ему пачку, и Андрей не отказывается, выбивает сигарету. Прикурив, встает рядом с Федором, плечом к плечу. Никому не нужно извиняться и объясняться. Ну, не получилось. Может, никогда больше не получится, раз Федор так решительно настроен. Он же первым пожалеет. Андрей врет себе, но иного выхода, кроме как утешаться самообманом, нет. — Федь, — зовет он почти робко, — а хочешь, просто, ну, поиграть там, перса тебе прокачаем? Пошли? Он все еще чувствует себя виноватым, потому что несколько недель назад Федор три часа подряд смотрел, как Андрей кошмарно флиртует и лижется со всеми подряд. Не то чтобы они что-то друг другу обещали, но Федору было неприятно, и именно поэтому Андрей продолжал. А еще он скучает. Он скучает по присутствию Федора рядом. Чтобы чувствовать его локоть своим. Чтобы украдкой смотреть, как он улыбается. Федор выпускает дым в холодный и пустой двор, переводит взгляд на Андрея. Чуть усмехается. От уголков его глаз бегут лучики, хотя он и намека на улыбку не допускает. — Пошли, — отвечает он. — Сильно ударился? Он сжимает на мгновение ладонь Андрея своей. Тот качает головой, счастливый, и вся боль покидает его сердце.