репка

Наконец перерыв в съемках: Серафиму надоело глазеть, как Андрей с томными видом сидит в окружении девочек, и помалкивать — сцены с ним начнут снимать позже. Он уже надел ебейшую рубаху с вырезом на полгруди, его причесали и обсыпали пудрой, а благодаря паре шотов виски (сегодня можно, сегодня можно) ему даже не холодно. Все остальные стучат зубами и жмутся друг к другу, нахохлившись в куртках поверх реквизита. А он… он горячий парень. Как только под потолок взлетело громкое “Снято!”, Андрей тут же сбросил сучье выражение с лица и простонал, что замерз. Взгляд его зарыскал в поисках теплых вещей. Надо напомнить, кто тут лучше всех может согреть, подумал Серафим и выдвинулся к нему с широкой улыбкой: — Мискузи, мадам! Вы охуеть как хороши. Андрей хмыкнул и облизнул губы, но темная, удивительно естественная на нем помада так и осталась. На нем и платье естественно, и даже парик, и жемчужные нитки на шее, покрывшейся от холода гусиной кожей. Серафим захотел дотронуться до его горла губами так остро, что даже шумно сглотнул. Андрей же с равнодушным видом прошел мимо, но мимолетно провел рукой по бедру — будто случайно, но Серафим знал, что с ним случайностей не бывает. Все же знают, хотел сказать он. И все видят. Но подыграл и притворился, что ничего не заметил. Андрей налил из термоса горячего чаю, подул на пластиковый стаканчик. Он стоял вполоборота, спрятав одну ладонь под мышку, платье дешево блестело, и в груди очень не хватало объема, но Андрей держался так, словно на нем была пижама. Ему удобно. Ему нравится. Серафим не мог больше сопротивляться. Ему тоже нравилось. Ему гора-а-аздо больше, чем просто нравилось. Его повлекло к Андрею. Встав рядом, но глядя в сторону, Серафим тихо, едва различимо сказал: — Не желаете поебаться, мадам? Андрей фыркнул в стаканчик, чудом не облившись. — Вы сегодня очень галантны, — ответил он с коротким грешноватым смешком. — Пройдемте в уборные, мадам. Бля, иначе я за себя не ручаюсь. Андрей пихнул его локтем и, поставив стаканчик на стол, пошлепал прочь из зала, подобрав юбки. Из-под платья торчали голые волосатые ноги в кроссовках. По пути он огрызнулся, что ему надо отлить, и нет, он не оросит платье, ну Даш, ну что за глупости… Серафим направился за ним. Проходя мимо Даши, он важно пояснил: — Прослежу, чтобы он не обоссал платье. Если надо, подержу… Что он подержит — платье или кое-что другое — уточнять не стал. Туалет здесь был такой же царский, как и зал для съемок: комната размером с приличную однушку, позолоченный унитаз, белая плитка, огромное зеркало над сияющей белизной раковиной. Серафим проскользнул вслед за Андреем и запер дверь. Он тут же утонул во взгляде Андрея, в его приоткрытых губах, в напряженных кистях рук. Серафим шагнул к нему, приник с поцелуем, а ладонью огладил атласные изгибы, где платье обхватывало талию. Его заколотило — сунуть бы руку ему под юбку, как портовой шлюхе, как крестьянской девке, и выебать, задрав подол платья. Серафим подтолкнул его к раковине, и Андрей прислонился к ней. Серафим внимательно взглянул на него. Шальной. Не холодно тебе больше, а? Ладонь Андрея скользнула по вырезу рубашки Серафима, ледяные пальцы обожгли раскрасневшуюся кожу. — Позволите поиметь вас сзади? — прошептал Серафим, и губы разъехались в улыбке, стоило только увидеть лучики, разбегающиеся от уголков глаз Андрея. И, не дождавшись ответа, он развернул его на сто восемьдесят градусов. Андрей оперся ладонями о раковину, и Серафим встретился с его глазами в зеркале. Прижался к ягодицам пахом, дав почувствовать то, что Андрей и так прекрасно знал: у Серафима встает на него мгновенно, как у подростка. Зрачки Андрея расширились двумя черными затмениями, и Серафим, не отрывая от него взгляда, дотронулся губами до его холодной шеи, до холодных круглых жемчужин, прикусил одну, словно пробуя — настоящая ли. И начал поднимать юбку. Одну, вторую… да сколько их — три, что ли?.. Точно, три… Андрей сглотнул. Кто-то дернул за дверь с той стороны. Серафим задрал платье, сжал через нижнее белье ягодицу, и Андрей вздрогнул в ответ. Взгляд его соскользнул вниз, на отражение собственного тела в платье, на руки, унизанные кольцами, и Серафим тоже уставился на них. Захотел снять эти кольца губами одно за другим — но некогда, не сейчас… В дверь постучали, выругались. — Пренебречь, — выдохнул Андрей. — Хочу, чтобы вы сейчас дотронулись до меня, месье. И придушили, — совсем беззвучно добавил он. Серафим вжался в него членом, крепко обхватил за талию одной рукой, а второй… Хотел взять за горло — уже таким привычным движением, после которого Андрей блаженно закатывает глаза, но вместо этого намотал на пальцы нити жемчуга и потянул. Жемчужинки впились в тонкую бледную кожу, и Андрей приоткрыл рот. Серафим спустил другую ладонь ниже, через платье сжал его член, чуть толкнулся своим — я однажды тебя, сука, заставлю пробку носить весь день, клянусь тебе, заставлю, чтобы трахнуть в самый неподходящий — или самый нужный, это как посмотреть, — момент. А сейчас буду смотреть, как ты кончаешь. Шурша платьем, Серафим залез под него, залез в трусы, сжал его член, сильнее натягивая жемчуг. Андрей прикусил губу, но все равно тихий стон сорвался. Осталось только дыхание — короткие судорожные вдохи, будто и впрямь мало воздуха. Серафим быстро, насухую дрочил ему, глядя на отражение в зеркале, только на него, на покрасневшие скулы, на приоткрытые губы, на щелочки почти закрытых глаз, и на вырез платья, которое пахло пылью и шло ему безумно, в котором он сам на себя будет дрочить. Андрей шире развел ладони, вцепился в края раковины, чуть ли не ложась на нее грудью, и уперся в пах Серафима ближе. Небрежно задранные юбки попали на мокрую после чьего-то визита столешницу, и Серафим поразился — как мозг человека вообще может регистрировать такие мелочи, когда самое главное — вот, перед глазами, ощущается каждым нервом, сдерживает стоны и даже не твердит имя, умоляя, умоляя, умоляя… Серафим склонился, прижимаясь к его спине, натянул жемчуг, выпрямляя руку, так, что скоро лопнет, и прошептал в ухо: — Быстрее, ваше величество. — Прикусил мочку, облизывая сережку. — Подданные ждут… — Дурак, — сипло выдохнул Андрей. — Репетировал… что ли… — Конечно, блядь, делать больше нехуй. Серафим, отпустив жемчуг, схватил его за подбородок, сжал челюсть грубо, и повернул его голову к себе, мокро поцеловал, оттягивая нижнюю губу, и ускорил движение кулака по его члену. — Репетировал… как в платье тебя трахать буду, — прошептал он. — Какая ты в нем блядь… — Госпожа, — поправил Андрей, — ах… — Блядь, — с удовольствием повторил Серафим, наслаждаясь, как трясет Андрея от простого слова, как каменеет все его тело, и как он кончает, как бьет его теплая сперма в ладонь.