репка

Однажды Серафим показывает ему свою дембельскую форму — притащил ведь ее в Питер зачем-то. Теребит белый шнурок и объясняет: — Аксельбант. Во, золотые значки — паль. Совсем новая. Рассекал в ней пару часов по городу после возвращения, потом заебало. Андрей трогает зеленый рукав в темных пятнах. Никогда не любил военных… поднимает взгляд на Серафима — никогда, кроме единственного раза. Тот смотрит на форму с нежностью. — Наденешь? — спрашивает Андрей. Скорее в шутку. Боеголовки, заряженные музыкой вечности, погоны и жесткие сапоги — не его тема. Он разглядывает форму почти из вежливости. Серафим качает головой. — Не влезу. Мне ж двадцать было. Дрыщ. — А я думал, в армии ты наоборот подкачался, — едва усмехается Андрей. Нетерпеливо переминается с ноги на ногу — их заждались в баре, а Серафим, пока лез за футболкой, наткнулся на эту форму и застрял. — Ну да… Серафим все еще держит куртку, всю в значках, пуговицах, с толстым аксельбантом, перед собой, вглядывается в нее, словно в зеркало; вдруг подносит ее к лицу и с шумом втягивает воздух. — Так пахнут воспоминания? — интересуется Андрей. Он касается запястья Серафима, и тот отнимает руки от лица, кладет форму на самую высокую полку. — Да не. Пылью просто. Все еще стоит, полуголый, у шкафа. Андрей прислоняется к полкам плечом. Смотрит чуть сверху на Серафима. Тот поднимает взгляд. Кудрявая челка топорщится во все стороны. Андрей пропускает его волосы между пальцев. Забыл, что это такое — дотрагиваться до человека, когда захочется, без опаски, что тот оттолкнет или поморщится. Серафим разливается в улыбке. Делает шажок к Андрею, приподнимается едва заметно на цыпочках. Нос к носу. Шепчет: — Может, и не пойдем никуда? — И ты мне продемонстрируешь еще что-нибудь из хлама? — Из дорогого мне хлама, — укоряет Серафим. — Тут тачка моя неподалеку гниет, могу ее показать. Андрей касается его голого плеча. — Мне больше нравятся твои старые простыни. — Ты ж утром только на экскурсии по ним был. — Я не против еще раз повторить особенно памятные места… Серафим обнимает его резко, исподтишка — будто в захват берет, еще секунду стоял расслабленно рядом, а уже стискивает шею и спину и, склонив голову набок, дышит в губы. Улыбается. Ему дважды предлагать никогда не надо. Ему и вовсе — не надо ничего говорить, он сам инициативу проявит. Прижимается всем телом и лезет целоваться с языком. Андрей утопает в нем и решает: ничего, они опоздают в бар на пару часов.