Стереотипы

Просыпаться с Отабеком чертовски приятно. Юра по-кошачьи потягивается, перебирая ногами и, мурча, закидывает ногу на теплый бок лежащего на животе казаха. Они договорились не ставить друг другу засосов, потому что это ребячество, да и свежие синяки на обоих вызовут слишком много вопросов у коллег из сборной. Но у Юры буквально чешутся зубы, когда он видит выглядывающие из-под одеяла ягодицы. Хочется оставить след от укуса хотя бы там, где никто не увидит, и одновременно совершенно не хочется будить Отабека чем-то неприятным. Разумный компромисс приходит в голову сам собой, и Юра мгновенно ныряет под одеяло с головой. Через секунду выныривает обратно, хватает с тумбочки резинку для волос, завязывает хвост, и только потом снова укрывается с головой. Кладет ладони на полукружия, легонько сжимает и трет, разминает, то и дело проскальзывая кончиками пальцев по ложбинке между ними. Отабек все еще сладко спит, но не его организм — лежащий на простыне крупный член постепенно твердеет. Юра оттягивает большими пальцами половинки и лижет широко и мокро. Натруженный вход все еще немного приоткрыт, и язык легко оглаживает края, проскальзывая внутрь. Отабек просыпается от чувства языка и длинных пальцев в своей заднице, и первые несколько секунд ему кажется, что это сон. Он откидывает одеяло в сторону, но теряется в пространстве и времени, осоловело медленно моргает и взмахивает рукой в воздухе, будто пытаясь что-то схватить. Юра добавляет третий скользкий от смазки палец и втягивает в рот яичко. — Юрааа? — вопрошающе стонет Отабек. — Что ты дела... ааах!.. Юра резко вытаскивает пальцы и наблюдает за тем, как судорожно сжимается опустевшая дырочка. Отабек закусывает губу и приподнимается на коленях, выпячивая задницу. — Еще! — голос Отабека хриплый со сна, такой возбуждающий, что Юре хочется прямо сейчас войти в него и хорошенько оттрахать. Но еще больше ему хочется посмотреть, как Отабек кончает от его пальцев и языка. Юра раздвигает половинки еще сильнее и впивается губами между ними, дразнит, кружа кончиком языка по морщинкам у входа. Раздвигает горячие стеночки и вставляет язык на сколько хватает длины. Вылизывает быстро и яростно, не жалея ни себя, ни Отабека, пока челюсть не начинает неметь. Отабек зажимает в зубах край подушки и приглушенно стонет, дергает бедрами, пытаясь потереться членом о простынь, и Юра отстраняется. — Не смей, — проговаривает подчеркнуто строго, но тут же медленно вдвигает пальцы в горячее нутро, нежно поглаживает изнутри, массирует. В какой-то момент Отабек начинает плакать от перевозбуждения, и сам насаживается на ласкающие слишком медленно пальцы. — Юра, пожалуйста... Прошу... — на особо глубоком толчке Отабек всхлипывает и запрокидывает голову. — Дай мне... кончить... — У тебя есть еще постельное белье? — Юра смотрит ниже своей руки, туда, где покачивается истекающий предэякулятом член Отабека. Там уже набежала маленькая лужица, но если залить все это сверху еще и спермой, простыня будет уже непригодна для лежания на ней. Отабек не соображает, что у него спрашивают, поэтому Юре приходится повторить вопрос дважды. — Да, в шкафу... Рука затекает, но Юра ускоряет ее движения, тараня Отабека пальцами. Смазка хлюпает внутри и течет по внутренней стороне бедра. Юра смотрит на вздрагивающие на глубоких толчках аппетитные ягодицы, и зубы чешутся снова. Рот приоткрывается сам собой, и через мгновение Юра уже взгрызается в упругую мышцу, одновременно прокручивая пальцы. Отабек бурно кончает с протяжным стоном, спрятанным в подушке, не прикасаясь к себе, только от анальной стимуляции и зубов Юры, сжавшихся на его ягодице. Юра медленно вынимает пальцы и осторожно прикасается к наливающемуся синевой болезненному следу от укуса. Покрывает поцелуями, и только потом ложится рядом с расслабленным Отабеком, прижимается грудью к широкой спине. — С добрым утром! — произносят почти одновременно, и глупо смеются. Отабек поворачивает голову и мажет губами по его щеке. Это даже не поцелуй, а так — мягкое касание, но у Юры от него сердце пускается в пляс, бешено стучит о грудную клетку. Лучи солнца пробиваются сквозь щель между краем окна и цветочной шторой и ползут по влажной коже, невесомо ласкают выбритый коротко стриженый затылок. Юру затапливает нежностью, и он, мурча, ластится к Отабеку, трется, прижимается стоящим членом к теплому бедру. Позже они занимаются любовью на кухне, куда Отабек приходит за кофе, чтобы хоть немного разлепить глаза. Юра теснит его к столешнице и медленно входит в смазанную и растянутую дырку, беспорядочно гладит по груди и животу, дрочит в темпе собственных толчков. Отабек — далеко не бревно. Он подмахивает, приподнимается на сильных руках и выгибает спину. А еще он чертовски шумный и мстительный. Едва Юра накрывает его губы своей ладонью, чтобы заглушить стоны, Отабек тут же впивается в нее зубами. Собираясь на тренировку, Юра надевает перчатки — на мякоти между указательным и большим пальцем виднеется четкий след от укуса. Отабек остается дома. У Юры получаются четверные. Почти сразу и с какой-то необъяснимой легкостью. Яков смотрит с подозрением, и почему-то спрашивает, где Отабек. Потом про него же спрашивает Виктор. Юра отвечает то же, что и Якову: "Решил выспаться и разобрать вещи". Виктор смотрит на него долгим нечитаемым взглядом, хмыкает и уходит. Ближе к концу тренировки к бортику подходит Лилия. Юра уже не пытается прыгать четверные, но на упрямстве и выносливости каскадами чередует двойные с одинарными, пока не слышит короткое "Достаточно". Барановская ждет, пока он подъедет к выходу и наденет на лезвия защиту, а потом спокойно комментирует. — Алтын на тебя хорошо влияет. Но учти, что ему тоже нужно тренироваться. Юра вскидывает голову и неверяще смотрит на нее. Машинально поправляет перчатку на укушенной руке — нет, ничего не сползло. Что она хотела этим сказать? Что Юра мешает Отабеку? — Переодевайся, Юра, не то простудишься. Ковыляя к раздевалке, Юра думает, что ему хотелось бы, чтобы Барановская была его мамой. Или хотя бы его мама была хоть немного похожей на Барановскую. Внимательная и чуткая, строгая и справедливая, Лилия будто слышала каждую невысказанную мысль, и могла поддержать в моменты слабости, или же подтолкнуть тогда, когда Юре не хватало собственной силы, чтобы двигаться дальше. Едва он успевает захлопнуть шкафчик, телефон пиликает сигналом входящего сообщения. На экране блокировки светится короткое "Придешь?" Юра на секунду задумывается о словах Барановской, а потом быстро набирает "Конечно". И добавляет пару улыбающихся кошачьих эмоджи. Наушники Юра успешно забыл у Отабека, так что всю дорогу страдает от потока мыслей. Что если Отабеку было больно, и он не сказал, потому что не хотел обидеть? Что если Отабек еще долго не сможет тренироваться? Что если из-за этого его тренер велит ему сделать перерыв, и Алтын пропустит соревнования? Что если Отабек не простит его?.. Что если... Дойдя до нужного дома, Юра успевает накрутить себя до дрожи в пальцах, измочаленных кутикул и дергающегося глаза, обгрызает подсохшую корочку на губе и чертыхается, когда та начинает кровить. Таким его и видит на пороге Отабек — дерганным, хмурым и с испачканными в крови ртом. — О боже, Юра, что случилось? Заходи скорее! Отабек садит его на кухне и притаскивает из комнаты маленький чемоданчик с аптечкой, — тот, который с презервативами для остановки кровотечений, отмечает Юра — вытягивает баночку с перекисью и ватку. — Юр, пожалуйста, перестань грызть, — Отабек мягко вытягивает нижнюю губу из захвата зубов, пачкает пальцы в крови, а потом промокает ранку смоченной в перекиси ватой. — Ну чего ты? И правда — чего? Перебирая в голове варианты ответа на такой простой вопрос, Юра понимает, что один хуже другого. Надумал себе невесть что, а теперь даже стыдно признаться. Но все равно надо, наверное. И тогда Юра завешивается длинной челкой и, сглотнув, все же отвечает. — Я подумал, что из-за меня ты не сможешь тренироваться, потому что тебе будет больно прыгать, — ему так чертовски стыдно за свою несдержанность и жадность. И вдвойне стыдно от осознания того, что, будь у него шанс повернуть время вспять, он бы все равно поступил бы так же. — Прости, Бека, прости! Я такой дурак! Отабек смеется, а потом приподнимает его лицо и коротко целует в сжатые губы. От него пахнет чаем с лимоном. — И правда дурак. Ничего страшного же не случилось. Юре хочется, чтобы это было правдой, но его так сильно затапливает виной и горестной эмпатией, что у самого поясницу тянет. Он тянет руки к Отабеку и обнимает его, все еще сидя на кухонной табуретке, утыкается лицом в солнечное сплетение. — Болит? Сильно? Хочешь, ударь меня! — Не болит. И нет, не хочу, — Отабек запускает обе руки в светлые волосы Плисецкого, и принимается протягивать пряди сквозь пальцы. Массирует корни, чешет за ушами, как большого кота, и дожидается, когда юрино дыхание на его груди успокаивается. — Это тебе Виктор сказал? Что я не смогу тренироваться. Юра мотает головой и прижимается крепче, неосознанно забирается холодными пальцами под домашнюю футболку. — Нет. Я сам. Подумал, что перегнул утром. Ты же и так... ну... — Юрочка... Посмотри на меня, пожалуйста. — Отабек кладет обе руки на тонкую шею и поглаживает большим пальцем выпирающий острый кадык. Дожидается, пока Юра вскидывает на него блестящие голубые глаза и говорит, четко и уверенно. — Если бы мне было больно, я бы обязательно сказал. Но ты все сделал правильно, и мне было очень хорошо. И я могу тренироваться. Юра перекатывает в голове это "очень хорошо". С плеч будто камень скатывается. Отабек все еще смотрит ему в глаза, прямо и непоколебимо. Пресловутые три слова кажутся такими банальными, и не отражают даже сотой доли того, что Юра чувствует к Отабеку, но они рвутся наружу со страшной силой. — Я люблю тебя, Бек. Лицо Отабека за мгновение озаряется таким счастьем, что Юре хочется выжечь этот образ у себя на внутренней стороне век. Нельзя быть таким охуенным, это противозаконно. И целоваться так нельзя. Забирая весь воздух, сминая губы, переплетаясь языками, до дрожи и до слез хорошо. — Я тоже, Юр. Так сильно люблю, — отвечает Отабек и ослепительно улыбается окровавленными губами. Юра подносит пальцы к своему рту, смотрит на них и тихо матерится, прежде чем потянуться за ватой и перекисью. Счастье остается на губах, и запоминается таким — с привкусом железа и чая с лимоном.