Стереотипы

Алматинский аэропорт встречает Юру удушающей жарой, будто воздух застыл горячим летним маревом, и многообразием казахов всех форм и размеров. Юра вдруг понимает, почему Отабек с таким дружелюбием относился к Кацудону — почти свой же. Казахи похожи на корейцев, корейцы — на японцев, а китайцы вообще штампованные, так что не отличишь. Только Отабек уникален. В единственном экземпляре, и весь его. "Расист ты, Юрочка", — прозвучало в голове голосом Никифорова. — "Даром, что с азиатом встречаешься". Юра надолго зависает возле ленты выдачи багажа — разноцветные чемоданы по третьему кругу проезжают мимо, но нужного среди них нет. Он нервничает, кусает губы и теребит в руках почти разряженный телефон. В итоге все же сдается и направляется к администратору, чтобы спросить, что за пидоры посеяли его чемодан, и когда ждать, и по привычке обращается на английском. Запоздало по кириллической подписи на бейджике понимает, что мог бы спросить и на русском, но уже поздно. Женщина за стойкой пару секунд изучает протянутый фрагмент маркировки багажа и вбивает данные в компьютер. Оказывается, Юра по ошибке засунул один из своих пауэр-бэнков в багаж, и персоналу авиакомпании еще в Пулково пришлось его вытащить. Ему сообщают, что он сможет забрать свое имущество по приезду, оплатив небольшой штраф за нарушение установленного порядка перевозки, просят подписать документы и отдают чемодан. Отабек встречает его на выходе, и ни слова не говорит о задержке, хотя по капелькам на лбу и висках видно, что прождал в этой духотище прилично. Он просто по своему обыкновению распахивает руки в стороны и ждет, пока Юра запрыгнет на него с объятиями. Юра липнет своей вспотевшей кожей к не менее потной коже Отабека, и ему одновременно хочется сейчас же отпустить его и сплавиться воедино, пока так горячо. Через пару секунд он все же отпускает его и морщится от того, как стекают по спине струйки под футболкой, от шеи вдоль позвоночника. — Прости, что пришлось долго ждать. Это из-за моего идиотизма, — виновато бурчит Юра и тянется за брошенным чемоданом. Отабек перехватывает ручку, утаскивает багаж прямо из-под носа. Юра отвоевал этот маленький, но такой нужный отпуск, с боем, криками, угрозами, мольбами и увещеваниями. Боролся как солдат, до победного. Попросил деда сфоткать висящие на стене золотые медали и тряс фотографией перед лицом Якова, пока тот наконец не согласился отпустить его — неслыханное дело — на целых две недели в Алматы, к Отабеку. Взял клятвенное обещание, что Юра все равно будет ежедневно растягиваться и делать упражнения, чтобы не задубели мышцы, и махнул рукой. Родители Отабека посокрушались, что две недели — это совсем мало, и доверительно сообщили, что Юра может приезжать хоть на все лето, если ему разрешат тренироваться в Казахстане. Юра не сомневался, что на такое Яков не согласится, даже если проснется с лошадиной головой в постели, как в "Крестном Отце", но благодарно покивал, мол да, было бы здорово, и, конечно, обязательно приеду, если разрешат. В такси Юра плюет на всякие приличия и торопливо жмется своими губами к губам Отабека, мимолетно скользит языком внутрь и тут же отстраняется, воровато оглядываясь на водителя — тот ничего не замечает, провожает взглядом медленно ковыляющую по пешеходному переходу старушку. Отабек кладет горячую ладонь на острую юрину коленку, и Юра с каким-то мазохистским удовольствием отмечает, как жар прожигает тонкую джинсовую ткань. — Не лето, а кошмар. Как вы тут живете вообще? — сетует он вслух, но руку скинуть не пытается, наоборот немного разводит ноги, чуть придвигая коленку к Отабеку. — Лето как лето, — пожимает плечами Отабек, а у самого по виску стекает предательская капля пота, ползет по шее и исчезает за воротом белой футболки. — Ты просто привык к питерской пасмурной погоде: что ни дождь, то ливень. Не переживай, сейчас дома сполоснемся, поедим, а вечером, когда жара спадет, прогуляемся. Юре нравится эта идея. А еще ему нравится смотреть на лежащую на колене смуглую ладонь. Летом Отабек загорает и становится еще темнее, чем обычно, и Юра кайфует от того, как красиво смотрится его светлая кожа на контрасте, так что он не отказывает себе в том, чтобы накрыть твердые костяшки ладонью и переплести пальцы. Скосив глаза, он ловит мимолетную счастливую улыбку своего парня, и сердце заходится с новой силой. За окном проносятся незнакомые районы и жилмассивы. Алматы гораздо зеленее, чем любой из городов России, в которых Юра бывал, а еще тут очень много детей — повсюду мамочки с колясками и громкая детвора. Может, дело в том, что лето — пора каникул и отпусков, но Юре кажется, что он никогда не видел такого в Питере. Это удивительно и вместе с тем круто. Он замечает, что Отабек тоже улыбается, глядя на детишек на игровой площадке, а потом задумывается о том, что, наверное, тому бы тоже хотелось большую семью. Юра никогда не сможет родить ему детей. Даже если они когда-нибудь сыграют свадьбу в прогрессивной Европе, на родине им обоим, скорее всего, придется держать свои отношения в секрете, чтобы избежать осуждения со стороны общества. — Не кусай, — говорит Отабек, и Юра выпускает из зубов нижнюю губу. — И не переживай, они тебя уже любят. Кажется, Отабек подумал, что он разволновался перед встречей с его родителями. Гипотеза выглядит правдоподобной, и Юра не спешит ее опровергать. Пожалуй, он и правда немного взволнован этим, но не так сильно, как страхом того, что когда-нибудь Отабек захочет завести настоящую семью с хорошей казахской девушкой, которая сможет родить ему трех или четырех маленьких Отабеков — их, конечно, будут звать иначе, особенно девочек, но в воображении Юры все дети как один похожи на своего папашу. Страх, впрочем, абсолютно ничем не обоснован — пальцы Отабека по-прежнему переплетены с его собственными, а он сам еле заметно улыбается, не в силах поддерживать привычное лицо кирпичом из-за рвущегося наружу всепоглощающего счастья. Поначалу встречающая их мама Отабека кажется Юре строгой, но как только он успевает пересечь порог и разуться, женщина крепко обнимает его и треплет по волосам. — Мы очень рады, что ты приехал, Юрочка! — произносит она искренне, и просит Отабека поскорее отнести юрины вещи наверх, показать ему комнату и спускаться ужинать. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Юра думает о том, что эта замечательная женщина не знает, чем он занимался с ее сыном. И чем планирует заниматься все эти две недели. Как только они заходят в комнату, Отабек захлопывает дверь и прижимает его к обратной стороне, набрасывается с жадными, голодными поцелуями, оттягивает требовательно взмокшие светлые волосы и вдвигает колено между ног. Юра приглушенно стонет и проскальзывает языком в его рот, трется мгновенно затвердевшим членом об отабеково бедро и жмется всем телом. Он тоже соскучился. Когда он тянет вверх края футболки Отабека, тот отрывается от его губ и шепчет "Не надо, Юр, нет времени", но в противоположность собственным словам снова лезет целоваться, прикусывает нижнюю губу Юры и втягивает в рот, широким мазком лижет его язык, переплетает со своим. Юра кладет ладони ему на задницу и сжимает, наслаждается тем, как ощущается натянувший ширинку твердый член Отабека, прижимающийся к его бедру, и все же с сожалением толкает его в грудь, отстраняя от себя. — Если так продолжится, я кончу в штаны, — хрипло шепчет Юра, и облизывается. — Давай в душ. — Вместе? — глаза Отабека горят, а губы припухли от поцелуев, так что Юра нервно сглатывает и отводит взгляд, чтобы не наброситься на него, потому что его выдержка и так почти на нуле. — Нет. По очереди, иначе я точно тебя трахну, а ты громкий что пиздец. Отабек смеется, поправляет в штанах все еще твердый член и показывает Юре, где душ. Заветная комната оказывается в конце коридора, и до нее Плисецкому приходится практически бежать, прикрываясь полотенцем и сменными вещами, чтобы никто из домашних случайно не запалил его со стояком, натягивающим слишком узкие джинсы. В ванной он первым делом плещет в лицо холодной водой и смотрит на себя в зеркало — губы не менее зацелованные, чем у Отабека, как пить дать спалят. Прижимает ко рту холодную мокрую ладонь, надеясь хоть немного улучшить ситуацию, но через пару секунд забивает и принимается стягивать с себя противно липнущую одежду. Спереди на трусах ожидаемо обнаруживается пятно от смазки. На полке обнаруживается такой же угольный гель для душа, как тогда, в Питере, и Юра с удовольствием намыливается им, не пугаясь черного цвета. Быстро дрочит и тщательно смывает все следы своего грехопадения. Из душа Юра вываливается свежим, бодрым и счастливым. Губы в зеркале выглядят уже не такими припухшими, и передавая эстафету Отабеку, он советует ему тоже приложить холодное. Отабек шепчет, что лучше бы приложил Юру, получает шутливый шлепок по заднице и все-таки уходит в ванную. Юра спускается по лестнице на залитую садящимся солнцем кухню, втягивает ноздрями аппетитный запах ужина и потягивается, ощущая себя как никогда живым. В тот момент, когда он расслабляется и поднимает ногу, чтобы сделать шаг к столу, в него что-то влетает, едва не сбивая с ног. — Юра приехал!!! — кричит "что-то", обхватывая его своими ручками и утыкаясь лицом чуть ниже груди. Плисецкий пошатывается, все-таки удержавшись на ногах, и удивленно смотрит вниз, на огромный сноп каштановых завитков. — Айя, оставь гостя в покое! — строго восклицает мама Отабека, имя которой Юра, к своему стыду, не помнит. Мысленно делает себе пометку как-нибудь невзначай выведать у самого Отабека, а пока называть просто вежливо, на "вы". — Это не гость! Это Юра! — возражает девочка, но все же отпускает его и сама садится за стол. К удивлению Юры, сестренка Отабека оказывается совсем не такой, как детишки в юрином воображении. Она неуловимо похожа на него в мелочах, но лишь настолько, чтобы угадывалось их родство. Уже сейчас можно было сказать, что из нее никогда не получится женской версии Отабека, и все же через несколько лет Айя станет настоящей красавицей. — Юр, ты извини, она просто очень ждала твоего приезда. Всегда смотрит твои прокаты и болеет за тебя больше, чем за Отабека. Они даже как-то поругались по этому поводу. Ага, фанатка, значит. Юре становится смешно, когда он представляет себе возмущенного Отабека, сетующего на то, что его предала собственная сестра. Он спрашивает, где можно подключить зарядку для телефона поближе к столу и, найдя розетку, звонит деду. Когда со второго этажа раздаются шаги, Юра как раз убеждается в том, что деда принял свои лекарства, и у него все в порядке. По юриной просьбе дед фотографирует спящего Пётю, присылает через Телеграм. Они желают друг другу хорошего вечера и заранее спокойной ночи, и прощаются. Отабек появляется на пороге кухни в потертой футболке с логотипом KoЯn и домашних шортах, тоже босиком. Мама Отабека сетует, что на кухне вообще-то кафель, и они простудятся, если будут бегать без тапочек — Отабек возражает, что лето и жара страшная, куда еще тапочки. Они усаживаются вчетвером за небольшой обеденный столик, и Юра с аппетитом уплетает специально для него приготовленный бешбармак. Болтает ногами на стуле, совсем как ребенок, неожиданно задевает горячую ногу Отабека, проводит по ней ступней сначала случайно, а потом чуть медленнее — намеренно. Отабек чуть не давится глотком сока, откашливается и с осуждением зыркает через стол. Юра давит лыбу и ведет ступней выше, почти до самого колена. Ему нравится то, какие у Отабека мужественные волосатые ноги, и как ощущаются под ногами твердые, словно литые мышцы. Когда Отабек в очередной раз дергает ногой, взглядом исподлобья прося его прекратить, Юра одними губами произносит "Тпру". После запоздалого обеда Юра порывается вымыть посуду, но мама Отабека убеждает его, что от него вообще ничего не требуется в эти две недели — он важный гость, и пусть отдыхает. На возражения о злоупотреблении гостеприимством припечатывает тем фактом, что вообще-то семья Алтын может позволить себе посудомойку, так что беспокоиться ровным счетом не о чем. Они с Отабеком честно выглядывают из дома на улицу, оценивая тяжесть жары, — горячий воздух застыл и мягко покачивался, как кисель, — и Юра решает, что ну нахуй, останемся валяться и играть в игры. Они долго возятся с подключением приставки, которую подарил Отабеку старший брат еще пару лет назад, а потом включают новый Мортал Комбат. — Погоди, погоди, я кое-что попробую! — просит Юра, и сосредоточенно высовывает кончик языка. Отабек с улыбкой ждет, смотрит, как его Китану избивает юрина Кесси Кейдж. — Ага, я понял. Теперь давай ты меня, чтоб по-честному! Даже в файтингах Юра не желает никаких поддавков, и позволяет Отабеку нанести несколько ответных ударов, чтобы сбить хп своего персонажа на столько же, сколько снял сам. Матерится, видя, как загорается в уголке экрана значок X-Ray у Китаны, и не успевает заблокировать, прежде чем начинается анимация супер-атаки. "Finish her!" — расползается кровавая надпись по центру экрана, и Отабек с чистой совестью лезет в список комбо атак, чтобы прописать фаталити. — Ааа! Бека, ты ужасен! — ноет Юра и притворно бьет его кулаком в плечо. Отабек в ответ отбирает у него геймпад и лезет целоваться. — Ты дверь закрыл? — спрашивает Юра после первого мягкого извиняющегося поцелуя. Отабек мотает головой и бежит закрывать защелку. Заодно поплотнее задергивает шторы, и только потом взбирается обратно на кровать к Юре, приникает сразу всем телом, стискивает в объятиях. — Я счастлив, что ты здесь, Юр, — шепчет куда-то в сгиб между шеей и плечом, трется носом о голую кожу над широким воротом. — Я тоже, — отвечает Юра и сжимает его в объятиях, изо всех сил стараясь не соскользнуть пальцами на поясницу, открытую задравшейся футболкой, потому что тогда точно не дотерпит до ночи. Они нежатся в тесных объятиях еще пару минут, и все-таки рассаживаются обратно, продолжая игру. Терпели три месяца, вытерпят и еще несколько часов. За ужином Юра наконец знакомится с отцом Отабека, Нурланом Асановичем — тот крепко жмет ему руку и поздравляет с победой на недавнем чемпионате. Семья Алтын производит впечатление очень дружной, полной и правильной. Именно такие семьи считаются образцовыми: мама, папа, несколько детей, куча родственников с каждой стороны, живущих через пару домов. Юра знает, что был нежеланным ребенком, мешавшим карьере и личной жизни матери. Догадывается, что мог бы даже не родиться, не будь дедушка так настойчив в своем желании внуков и решителен в намерении поставить его на ноги. Так или иначе, с матерью они виделись редко. Иногда она писала короткие поздравления в мессенджерах: на день рождения, на новый год и после соревнований, если дедушка сообщал ей о том, что Юра взял медаль. К чести этой практически чужой женщины, она никогда не претендовала на его, юрины, деньги, заработанные фигурным катанием. И все же от вида такой замечательной семьи Юре становится немного тоскливо. Отабек молча находит его руку под столом и ободряюще сжимает в своей, и Юра успокаивается. Разве можно на что-то жаловаться или ныть, когда настолько потрясающий парень — весь твой?.. Маленькая юркая Айя вьется вокруг Юры весь вечер, а перед сном прибегает к нему в комнату, нетерпеливо стучится в дверь и, дождавшись, когда ей откроют, крутится перед ним в своей голубой пижамке с медвежатами. Юра кивает — отличная пижамка, ты сама как медвежонок, выглядит здорово. А сам уплывает мыслями к медвежонку постарше, сидящему в соседней комнате. Девочка, окрыленная тем, что ее кумир остановился в их доме, засыпает Юру вопросами, и он, не в силах сопротивляться, отвечает. Поначалу беседа кажется Юре вынужденной и выматывающей, особенно с учетом того, что они с Отабеком договорились встретиться после того, как все лягут спать. Но с каждым новым вопросом он втягивается, и ловит себя на том, что ему действительно интересно общаться с десятилетней сестренкой Отабека. Рассказывает о том, как дедушка отдал его на фигурное катание, о первых трудностях и победах, о строгой, но справедливой Лилии Барановской, о своем коте Пёте и пирожках... Айя слушает увлеченно, и изредка уточняет детали: Почему Пётя? Что такое "кацудон"? Их разговор прерывает стук в дверь. Мама Отабека строго глядит на дочь и зовет ее спать, снова просит у Юры прощения за назойливость девочки. Юра честно признается, что ему было интересно, и его совсем не напрягает общество Айи. Юре приходится прождать в пустой кровати целых полчаса, прислушиваясь ко звукам в доме, — беготня, пение в душе, громкие пожелания спокойной ночи и наконец тишина — прежде чем подорваться и тихо, как ниндзя, проскользнуть в коридор. Отабек открывает сразу же, заслышав приглушенную поступь у двери, хватает за ворот футболки и втаскивает в свою комнату. Они целуются у двери второй раз за день, но теперь Юра делает то, чего хотел весь вечер — ведет рукой по голому бедру Отабека до кромки домашних шорт и запускает дальше, в штанину. Удивленно отмечает отсутствие белья, и с удовольствием обхватывает твердеющий ствол. Отабек глотает стон и мстительно засовывает руку в юрины штаны. — Блять, Бека, пошли в кровать, — шепчет Юра, и они шагают неуклюже, прямо так, держа друг друга за члены. Валятся на одеяло и тут же принимаются стаскивать друг с друга одежду. — В соседней комнате сестра спит, надо потише, — Отабек не знает, кому это говорит, себе или Юре, но с благодарностью целует накрывшую губы ладонь. Юра вжимается ему между ягодиц, пока просто трется о них, размазывая по коже выступившую смазку. Это не то, чего хочется Отабеку после трех чертовых месяцев разлуки и отчаянной мастурбации на светлый образ Плисецкого. Он требовательно разводит ноги и приподнимает бедра — давай же, Юра, хочу тебя всего. В тишине, прерываемой только их прерывистым дыханием щелчок открываемой смазки звучит слишком громко, а потом крышечка, закрывающая дозатор, еще и выскальзывает из дрощащих юриных рук, и с громким стуком падает на пол. — Сука, — шипит Юра, и затихает, прислушиваясь к звукам в доме. Ждет несколько бесконечно долгих секунд, и убедившись, что они никого все же не разбудили, выдавливает смазку на пальцы. — Тебе придется вести себя тихо, Бека. Пожалуйста, постарайся для меня. Отабек лихорадочно кивает и прихватывает губами средний палец Юры, втягивает в рот, немного прикусывает и скользит по нему языком. Хочется всего и сразу, но уже слишком поздно переворачиваться в позу 69, еще и кровать безбожно скрипит, так что Отабек решает пока довольствоваться пальцами Юры — и тут, и там. Юра вводит сразу два, не жалея смазки, растягивает нетерпеливо и даже немного грубо, глубоко вставляет свои длинные пальцы, и Отабеку почти сразу приходится вобрать в рот еще два, чтобы не застонать в голос. — Тише, тише, мой хороший, — Юра покрывает поцелуями спину и шею Отабека, вдвигает третий палец, сначала всего на одну фалангу, а потом потихоньку глубже, до самых костяшек. Трется истекающей головкой о горячее бедро и продолжает успокаивающе шептать. — Потерпи чуть-чуть. Если хочешь, можешь кусаться, но постарайся не на заметных местах. Когда крупная головка протискивается внутрь, Отабеку кажется, что он сейчас умрет, или того хуже — закричит от переполняющего тело удовольствия, так что проснется весь дом. На удивление, они оба только рвано выдыхают, почти беззвучно, а потом Юра утыкается губами в коротко стриженый затылок и так медленно, как только может, подается вперед, еще и еще, до тех пор, пока не соприкасается своими бедрами с задницей Отабека. — Бека, какой же ты... как же в тебе... х-хорошо... Юра разводит пальцы в его рту, поглаживает подушечками язык, отнимает руку и ведет влажно по щеке, так приятно, что Отабек прикрывает глаза. Предательская кровать норовит заскрипеть на каждом толчке, поэтому они двигаются мучительно медленно. Через десяток минут Юра замечает, что шумнее всего выходит, когда Отабек пытается подмахивать, поэтому оттягивает его к краю, заставляет полностью прижаться к кровати, а сам становится на пол — так получается тише и глубже. Отабек, лишенный юриной руки, впивается зубами в ни в чем не повинное одеяло, хнычет от жгучего желания кончить. За прошедший год с выматывающими тренировками у Якова и Лилии Плисецкий стал гораздо выносливее, и кажется то, что мышцы привыкли к нагрузкам, сказалось и на его выдержке в постели. До того, как Отабек успевает попросить, Юра вытаскивает член, выдавливает еще смазки прямо на раскрытый припухший вход, размазывает пальцами и вставляет снова — еще лучше, чем до этого. — Сильнее, — просит Отабек шепотом, оглядываясь через плечо. — Пожалуйста, Юр... Юра прислушивается, не прекращая мерные движения внутри, — наверное, будь у него на самом деле кошачьи уши, которые ему вечно дорисывавают на артах Ангелы, они бы сейчас зашевелились и задергались — но дом все еще дышит тишиной, и даже кровать почти не скрипит. Тогда он напряженно сглатывает и немного ускоряется, ровно так, как надо. У Отабека от сдерживаемых стонов пересыхает горло, и он судорожно глотает слюну, чтобы не закашляться. — Бек, я сейчас кончу, — шепчет Юра ему в затылок как можно тише, на пределе слышимости. — Куда ты хочешь? — На лицо, — выдох Отабека звучит счастливо, предвкушающе. Они обнаружили этот его фетиш почти случайно, когда Отабек тренировался делать Юре глубокий минет. Тогда, после десятка попыток, саднящих губ и застилающих глаза слез Отабек все же смог заглотить головку, и Юра кончил почти сразу же. Испугался за задыхающегося, хлопающего ладонью по кровати Отабека и резко вытащил член, все еще продолжая кончать. Забрызгал ему щеку и губы. Юре было страшно, неловко и совестно — он бегал вокруг Отабека с влажными салфетками и без остановки просил прощения. А Отабеку было охуенно. Он облизывался, как кот в сметане, и едва не мурчал. Юра вытаскивает член из жаркой тесноты, стаскивает презерватив. Одним резким движением переворачивает Отабека, тянет к себе за плечо, ближе, еще ближе. Отабек закрывает глаза, улыбается, облизывает губы и ждет, а потом Юра резко втягивает воздух сквозь зубы — и горячие капли спермы срываются на ресницы, пачкают скулу, слетают на ключицу. — Сейчас, Бека, — Юра тянется к нему, собираясь помочь с разрядкой. — Не надо, Юр, я уже, — тихо смеется Отабек и указывает на свой забрызганный живот. Вытираются влажными салфетками и по одному быстро споласкиваются в душе, на цыпочках возвращаются обратно в комнату. Кровать Отабека, стандартная полуторка, явно предназначена для одного человека, и Юра втайне радуется своему "феистому" телосложению — получается устроиться вполне комфортно, даже Пётя бы еще поместился. Отабек лениво перебирает юрины волосы, отросшие на добрый десяток сантиметров, и засыпает почти сразу. Еще даже не светает, когда их обоих будит настойчивая вибрация будильника на умных часах Отабека — тихо и надежно. — Юр, тебе надо переползти в свою комнату, — бубнит Отабек спросонья, тыкает в будильник и переворачивается на другой бок. — Блять, как же не хочется, — жалобно тянет Юра, но все-таки заставляет себя встать с кровати. Напоследок гладит Отабека по голому боку, скользит по тазовым косточкам и отнимает руку. — Ты такой теплый... Прежде чем выйти, Юра прислушивается — не раздаются ли в коридоре шаги или голоса. Не хватало еще столкнуться с родителями Отабека на выходе из комнаты их сына. В следующий раз Юра просыпается заполдень. Семья Алтын единогласно решает не будить гостя, и привыкший к ранним подъемам организм сигнализирует, что сна было слишком много, жуткой жаждой и головной болью. С Отабеком он встречается на пороге ванной, и машинально оценивает степень его затраханности по шкале от "вполне обычный Отабек" до "бля, точно спалят". Уровень примерно на "можно списать на радость от приезда друга и недосып" Юру устраивает. Они завтракают втроем с Айей, так как родители Отабека уже уехали на работу, неспеша разминаются, потому что таков был уговор с Яковом, и, по очереди ополоснувшись, едут в город. Ближе к вечеру, не обнаружив никаких признаков отравления, Юра делает вывод, что они все-таки нигде не спалились, и немного успокаивается. А перед сном снова крадется в комнату к Отабеку.