Но только в любви и в жизни назад дороги нет.
Нарочито серьёзным, сосредоточенным, глубокомысленным взглядом Мерлин уже около десяти минут подряд сверлила лежащую перед ней довольно симпатичную золотую серёжку, с висящим на ней большим бирюзовым камнем, и раздумывала над тем, понравился бы её сестричке подобный подарок.
Вообще, маленькая ведьма никогда не замечала за богиней пристрастия к каким-либо видам украшений, будь то бусы, браслеты, ожерелья или же серьги, в которые были влюблены человеческие девушки и женщины. Но, может быть, если бы Мерлин подарила ей что-то подобное, ей бы было приятно?
— Выбираешь себе побрякушки на предстоящий праздник? — как обычно, появляясь самым неожиданнейшим образом в поле её зрения, насмешливо спросил Мел.
Девчушка, до этого ушедшая глубоко в свои мысли, мелко вздрогнула.
И отправила другу подчёркнуто недовольный взгляд.
Мел постоянно так делал: никогда не предупреждая заранее о своих неожиданных приходе или уходе, просто брал и появлялся, или же исчезал, так внезапно, что отследить эту хитрую тенденцию было невозможно.
Он никогда не говорил зачем уходит: то ли к своей семье (есть ли вообще она у него?), то ли по собственным делам, то ли просто потому, что ему наскучило общество маленькой девочки.
Как никогда не объяснял почему вообще возвращается: то ли потому, что был одинок, то ли потому, что закончил разбираться со своими делами, то ли потому, что общество её, Мерлин, было ему действительно дорого (она хотела на это надеяться).
В итоге, с уверенностью можно было заявить лишь о том, что никаких конкретных целей он не преследует.
Да Мерлин особо и не интересовалась ими, где-то в глубине души просто радуясь тому, что он не оставляет её надолго.
— Я не люблю украшения, — преувеличено строго ответила она на его вопрос, для большей убедительности поверхностным взглядом окидывая деревянную лавку самого знаменитого в Белиаруине мастера и торговца драгоценных украшений, особо не задерживаясь ни на одном из изделий.
Сам же мастер был занят разговором с очередной своей покупательницей и не обращал никакого внимания на рассматривающую его творения девочку.
Сколько их тут таких только бегает.
— Тогда зачем ты здесь? — вполне ожидаемо полюбопытствовал её "друг".
Какой толк в том, чтобы стоять и пялиться на эти безделушки, если они тебе даже не нравятся?
— Я хочу подарить что-нибудь сестричке, — наконец призналась малышка, снова переводя глаза на запримеченную серёжку.
В сотый раз пристально осмотрела её, отмечая, что из всего многообразия восхитительных аксессуаров ручной работы она здесь самая красивая, и грустно вздохнула:
— Но у меня нет денег.
И тут же повернулась к лавке спиной, твёрдо решив, что с неё хватит ни к чему не ведущего глазения на дорогой товар.
Мелиодас внимательно посмотрел на печально-задумчивую девчонку, которая медленной походкой побрела вдоль остальных многочисленных лавок рынка, перевёл взгляд на ту самую серьгу, игриво переливающуюся всеми цветами радуги на ярком солнце, и коротко хмыкнул, решительно ничего не понимая.
Подарок.
И для чего он нужен?
— Все так обычно делают: дарят подарки дорогим людям, чтобы показать, что они о них думают, и чтобы поблагодарить за что-то... я тоже так хочу, — только и ответила ведьмочка, когда демон задал этот вопрос уже ей.
Командиру Десяти Заповедей показалось это смешным.
И глупым.
— И зачем тебе только это?
— Но ведь я люблю сестричку, через подарок я покажу ей это, — пожимая плечиками, будто устала объяснять ему очевидные вещи (что он, сам не знает, что ли?), сказала черноволосая.
— Любишь? — отрешённо повторил Мелиодас, чувствуя, как от одного только произношения этого странного, в его понимании,
скверного слова горчит на языке.
Он много раз наблюдал за тем, как люди, феи, великаны, боги и даже некоторые демоны, привязанные друг другу связью чувств, единения, любви, были готовы пойти на многие устрашающие, ужасающие вещи ради друг друга.
Видел, как от потери любимых они терялись, страдали, ломались.
И никогда не желал чего-то подобного себе.
Никогда не представлял, что это вообще такое.
Ведь даже у его младшего брата, у Зелдриса, была та, ради которой он стал Палачом в Подземном Мире только лишь с той целью, чтобы уберечь и защитить её.
И много ли счастья он ощутил, если знает, что каждый их день может быть последним?
Спрашивается, ради чего всё это, если однажды любовников может ждать крах? Страдание. Падение.
Нельзя пытать того, кому нечего терять.
Поэтому Мелиодас не боялся.
У него нет того, за что бы он мог сражаться.
Нет того, что он мог бы любить.
Хотя бы потому, что он не умел чувствовать.
Но...
Как же люди понимают это?
— За что? За что ты её любишь? —
неуверенно протянул он, не зная, хочет ли знать, слышать и рассуждать над ответом, который девчонка ему точно даст.
Однако ребёнок искренне задумалась над тем, что же ему сказать. Даже остановилась для того, чтобы хорошенько поразмышлять.
— Она хорошая, — через пять минут серьёзного молчания протянула синевласка, не замечая иронической ухмылки "друга".
Ага, как же,
хорошая...
Тогда и его тщедушная душонка – безгрешна.
— И добрая... и заботится обо мне... и учит меня колдовать... и играет со мной в прятки и догонялки... — неустанно перечисляла Мерлин, кажется, увлечённая своими воспоминаниями о богине. — Она очень весёлая и всегда так светло улыбается... Знаешь, мой отец говорит, что ярче всех улыбаются только те люди, у которых тяжелее всего на душе. Я думаю, что в душе Элли очень несчастна... но со мной она забывает об этом. Я это чувствую.
Демон с искренним удивлением слушал девчонку.
Несчастна в душе? Интересно, от чего же?
Собственный свет, может, наконец, начал слепить в глаза и выжигать прокажённую душу?
— А ещё... — как-то неуверенно начала малышка, слегка поникнув головой.
И даже, кажется, будто смутилась того, что хотела произнести.
— А ещё она единственная, кто меня любит... поэтому я люблю её.
Такие слова задели что-то внутри даже у него.
Каково это вообще... когда тебя любят?
Когда существо, не привязанное к тебе кровью, готово ради тебя на многое?
Не просто на многое... а на
всё.
На те самые устрашающие, ужасающие вещи, на которые он сам подбивал многих из своих солдат или же врагов, угрожая тем, кем они дорожили?
Хороший повод задуматься.
Но сейчас он не терял своего скептического настроя:
— С чего ты решила, что она тебя любит?
Кто знает, может всё это: вся эта напускная добродетель, чрезмерное веселье, красивые слова – может, всё это лишь игра со стороны лицемерных святош, которые посредством миленькой богини пудрят девчонке мозги.
— Я знаю, что я противный ребёнок, — как будто решив примерить на себя его насмешливую улыбку, хитро протянула дитя. — А Элли даже не обращает на это внимания.
И двинулись дальше к их любимому лугу, где их уже заждалась Элизабет.
Однако вместо привычных ласкающей улыбки и задорного: «Как дела?», – их встретило тихое посапывание и замедленное дыхание богини. Она совершенно уютно спала на мягкой траве под тенью того самого большого раскидистого дуба, даже не задумываясь о собственной безопасности.
Мелиодас, наблюдая эту тошнотворно-премилую картину, фыркнул.
Вот тот тип существ, о которых обычно говорят: не имеют инстинкта самосохранения.
Очевидно, облакоголовое чудо (и это ни в коем разе не комплимент) совершенно не рассматривала тот вариант развития событий, где на эту самую опушку леса может выйти, как минимум, небольшой отряд монстров и демонов Подземного Мира и, заприметив её хиленькую тушку, точно не пройдут мимо.
Что ж она ему сразу не сказала, что ищет верной смерти?
Не пришлось бы мучиться. Он бы с радостью помог.
Всего-то лишь нужно призвать свой боевой идеально отточенный меч, который, наверняка, плавно и без лишнего шума войдёт в грудь богине по самую рукоятку.
И никаких проблем.
— Стой, не буди её! — громким шёпотом приказала ему Мерлин, когда он уже было потянулся к плечу серебряноволосой, чтобы самым наглым образом развеять те сладкие грёзы, в которых она витает.
Демон удивлённо посмотрел на свою маленькую спутницу, отчётливо понимая, что совершенно не улавливает хода мыслей девчушки.
Неужели, ведьмочка захотела оставить свою подружку сладко спящей и уйти восвояси?
И серьёзно оставить её на растерзание каким-нибудь ублюдкам (он может даже огласить весь список), которые будут не прочь поразвлечься с маленькой богиней?
— Пусть она поспит, она ведь так устала. — И правда, видок у жительницы Небес был ещё тот. — А мы посторожим.
И Мерлин села на землю, аккуратно прижавшись спиной к спине серебряноволосой, которая мирно спала на левом бочку, подложив ладошки под щёчку, и посмотрела в глаза своему другу, как бы говоря: «И чего ты ждёшь? Садись.»
И что он тут забыл?
Если девчонке доставляет радость бездвижимо сидеть тут, зачем-то охраняя сны богини, и ни черта не делать, то это не про него.
Ему некогда расслабляться.
Людосиэль и его верная группка Архангелов, наверняка, купаются в блаженстве и уже строят свои радикально-захватнические планы, не видя и не слыша ничего о нём с тех самых пор, как он попал под раздачу их принцессы.
Знатно, конечно, она их с братцем тогда потрепала. Восстанавливаться пришлось долго.
Поэтому, следовало бы идти и не тратить время попусту.
— Вау! — Однако от преждевременного ухода его отвлёк восхищённый вздох маленькой ведьмы. — Они такие мягкие…
Никем не останавливаемый и, видимо, дорвавшийся до своего старого потайного желания, ребёнок уже вовсю восторгался красотою крыльев богини, поочерёдно утопая в пушистых перьях своими миниатюрными пальчиками, то и дело воровато оглядываясь на их сладкую соню, будто боясь, что она проснётся и не погладит её по головке за столь варварское влезание в личное пространство.
Но Элизабет как спала мертвецким сном, так и не собиралась просыпаться, даже когда Мерлин специально, видимо, из чисто детского, проказнического желания убедиться насколько крепок сон серебряноволосой, дёрнула ту за особо длинное пёрышко.
Единственной реакцией на что последовало лишь слабое приглушённое мычание.
Вот и оставляй её тут один на один с настоящим миром.
Не проснётся и тогда, когда к её горлу приставят кинжал.
— Хочешь потрогать? — внезапно предложила маленькая ведьма ему, с хитрым прищуром кивая в сторону белоснежных крыльев.
Пф, чего он там не видел?
Столько раз самолично отрезал лазутчикам, посмевшим вторгнуться на его территорию, их драгоценные крылышки, что и не пересчитать.
Но Мерлин, очевидно, и не спрашивала его, хочет он или нет, потому что сама, ухватившись за его руку, окунула её в эту эфемерную, волшебную нежность и мягкость.
Богиня так и не проснулась.
Мерлин, сморенная жарким солнечным деньком и сонным состоянием своей сестрички, тоже заснула.
А Мелиодас так и не заставил себя уйти, объяснив, в первую очередь самому себе, столь несвойственное ему
(можно даже сказать, рыцарское) поведение тем, что не собирается отдавать свою добычу на растерзание ещё кому бы то там ни было.
И, с самым наиглупейшим выражением лица, кажущимся до беспредела изумлённым, невесомо переплетал пальцы собственных рук с лёгкими, шелковистыми перьями.
В это же время, незримо наблюдая за столь сладкой минутой единения, над ними потешалась сама Судьба.
