Наши враги, порой, могут быть нам даже ближе, чем наши друзья.
— Почему ты не веселишься? — окликая его неожиданно со спины, робко поинтересовалась Элизабет.
Мелиодас находился в лёгком
испуге недоумении, ведь только что едва не попался, разговаривая с братом через заколдованное маленькое зеркальце.
Отец требует поторопиться и привести наконец ведьму Мерлин в их ряды.
Если бы это ещё было так легко, когда тут неустанно шныряют всякие богини.
— Ты же в курсе, что подкрадываться к людям неприлично? — холодно спросил он, бросая колкий взгляд через плечо.
Девушка, кажется, смущенная его словами, от неловкости даже закусила губу, переминаясь с ноги на ногу.
— Прости, я не хотела, — только и выдавила в ответ из себя она, растягивая губы в привычной приветливо-застенчивой улыбке.
Парень в который раз удивился, как же легко и непринуждённо она извиняется.
Будто в этом нет ничего сложного; будто, произнося эти гнусные слова, она не наступала самой себе на горло; будто действительно жалела, что вторглась в его личное пространство.
Возмутила его покой.
Вот только за это она не торопилась просить прощения.
— Ты ушёл с праздника, так ничего и не попробовав, — объяснялась с ним девушка, беззастенчиво садясь, подле него, на одну из каменных ступенек школы Мерлин, рядом с которой и проходил городской праздник. — Вот, — она протянула ему деревянную кружку, которая доверху была наполнена элем, и за края её то и дело намеревалась вытечь душистая пенка. — Угощайся, пока ещё что-то осталось.
Демон посмотрел на богиню с искренним недоумением.
Она принесла специально для него кружку эля?
Зачем?
Узнала, кто он есть на самом деле, и теперь хочет отравить?
Или, до сих пор ни о чём не догадываясь, просто решила подшутить над странным другом Мерлин?
Задумала что-то ещё?
— Что-то не так? — после продолжительного молчания спросила его Элли, видя, что он не принимает кружку из её рук.
— Зачем ты это делаешь? — требовательно вопросил Мелиодас, вконец запутавшись.
Он не понимал логики её поступков.
Не понимал её.
И от того чувствовал себя вдвойне паршиво.
Да так, что даже руки начинали дрожать от резко накатывающего желания вспороть кому-нибудь брюхо, лишь бы только выпустить этот жгучий, едкий пар, что накопился в нём за пару месяцев общения с этой странной девчонкой, и который всё время нещадно шпарил по внутренностям, вливаясь в самый кровоток и разнося тупую боль по сосудам и всем семи сердцам вместе с этой проклятой алой жидкостью, шаловливо-медленно, как будто издеваясь, текущей по его венам.
Он бы хотел просто взять и встряхнуть богиню за плечи, предварительно одарив парочкой грубых оплеух, чтобы уже наконец выведать то, зачем она всё это делает. Как она всё это делает?
КАК?
Как она может быть одновременно такой бесчувственной, такой опасной, такой безжалостной противницей всего демонического рода, но при этом быть такой доброй, такой весёлой, такой
заб… понимающей по отношению к малышке Мерлин и… и к нему?
Как она может быть такой лицемерной? Такой двуличной? Такой фальшивой?
И при этом всегда сохранять на лице самую яркую улыбку, которая, казалось, может прогнать Тьму даже из самого подлого, гнилого, пустого сердца (а у него их, между прочим, семь!)?
— Но я ничего не сделала, — недоумённо возразила голубоглазая.
Что вдруг его разозлило?
Что заставило так быстро перемениться?
Почему его аура стала так устрашающе знакома?
— Ты принесла мне эль. — Элизабет была готова изумиться тому, с какой глубокой серьёзностью непонимания происходящего была произнесена эта фраза.
Ну и… что такого? Что она сделала не так? Где промахнулась?
— Зачем ты мне его принесла? Я ведь тебя не просил, — продолжил допытываться демон, когда девушка озвучила свой вопрос вслух.
Теперь решительно ничего не понимала Элизабет.
— Но ведь это просто забота, — как само собой разумеющееся подытожила она. — Ты мой друг, и я забочусь о тебе.
И на пару минут между ними зависло молчание.
Мелиодас был поражён её словами.
“Забота”, “друг” такие знакомые, но одновременно такие чужеродные для него слова.
Как будто из другого мира. Как будто не предназначенные для него.
Поэтому они и отдавались на языке прокисшей горечью, а где-то в душе что-то и вовсе неприятно скукоживалось, скверным недовольством отзываясь на них.
Он привык слышать эти слова от Мерлин, которая всегда была одинока и которую было не так уж и сложно завлечь, заставить подружиться с собой, чтобы склонить на сторону Зла по приказу отца.
Но слышать эти же слова от богини…
— Разве мы друзья? — смотря на свою собеседницу с неподдельным интересом, спросил он.
— А разве нет?
— Нет.
И снова замолкли.
Элизабет было не по себе, и она, уткнувшись взглядом в носы собственных ботинок, тихо сидела рядом с парнем, не зная, что в таком случае лучше сказать. Или сделать. Или даже подумать.
Всё это время она наделась, что странный друг Мерлин стал другом и для неё. А оказалось…
— Но почему?
Почему?
Он готов перечислить список из целой сотни (и это далеко не предел) пунктов:
«Потому что ты едва не убила меня. Потому что ты едва не убила моего брата. Потому что ты дочь главного врага моего отца. Потому что ты мой главный враг.
Потому что ты обманчиво светла настолько, что хочется самолично вырвать себе глаза, лишь бы только не видеть всего этого эфемерного, волшебного, соблазнительного сияния вокруг тебя».
Мелиодас решил начать издалека:
— Демоны, которые рушат чужие жизни ради веселья, и боги, делающие то же самое во имя каких-то высших целей. У вас у всех есть своё, какое-то особенное оправдание, которое обеляет вас как-то перед другими, но правда в том, что мы… — Запнулся. — Вы одинаковые. Без тьмы не бывает света, также как без света не бывает тьмы… Но за своими гордостью и честолюбием вы этого не видите.
— Почему ты говоришь это мне? — прервала поток его проникновенной речи серебряноволосая, больше не в силах это выслушивать.
Почему все они думают, будто она ничего этого не знает?
Почему думают, будто то, что она делает, какой приказ исполняет, ей нравится?
Почему, не зная о ней ничего существенного, решили, что она – пропащая душа?
—
Потому что ты такая же, как и все боги: хитрая, коварная, лицемерная, — смотря куда-то строго вперёд, добавил он безэмоционально ровным тоном. — Демоны хотя бы не лгут о том, что будут защищать тебя грудью, пока за спиной прячут гвозди для твоего распятия. Ты играешь роль доброй и светлой девчонки, скача по лугам вместе с Мерлин, и в то же время готовишь для неё что-то ужасное.
— Нет! — вскочив, как ужаленная, со ступенек, выкрикнула богиня, вставая прямо перед своим оппонентом. — Я никогда не наврежу Мерлин!
— Правда? И каков же срок у твоей клятвы? — со своей привычной усмешкой спросил Мелиодас. — Разве ты не подчиняешься приказам Верховного Божества?
— Мы все делаем то, что должны, — набожно ответила Элизабет, задетая его упоминанием собственной матери. — Каждый день, каждый час, каждую минуту, наплевав на собственные принципы, наступая себе на горло, идя против всего, во что верим; мы все делаем то, чего от нас ждут.
Откуда ему вообще знать, что это такое, быть зависимым от своего Господина?
Откуда простому человеку знать, какого это, быть кому-то должной, только лишь потому, что ты коронованная особа? Лишь потому, что на тебя возложили эту ответственность.
Вот именно, не откуда.
Если только…
— Не все, — злобно возразил демон.
Он был другим.
В отличие от всех них: низших демонов, богов, фей и великанов – он имел свободу.
Отец не держал его подле себя и не привязывал, как делал это нередко с другими.
Он, командир Десяти Заповедей, и сам является кукловодом.
Он не одна из глупых овец этого дрянного стада.
И, наконец, что-то в его голосе, в его тоне, в его взгляде, в его выражении лица показалось Элизабет жутко знакомым.
Она всмотрелась в молодого человека напротив себя внимательнее.
И впервые за долгое время увидела во всём его облике то, чего пыталась наивно не замечать всё это время.
Теперь казалось, что многострадальная головоломка начала складываться в её голове.
Поэтому она решила бить его словами наотмашь также, как он делал это с ней.
Демоны ведь не могут сдержать себя, когда они в гневе?
— Нет, — покачивая головой, твёрдо опровергла она. — Все. — В глазах её засверкала магия, и они сменили свой чистый небесно-голубой цвет на янтарный. — Это лишь кажется, что ты волен идти, куда хочешь. Обязательства, долг, клятвы – это невидимые путы, которые держат крепче слов, крепче любой магии, крепче любых тюремных решёток. Та свобода, которой, как нам кажется, мы обладаем – мнимая… А оковы куются в сердце. Вот, что на самом деле объединяет нас, Мелиодас. Вот, почему мы одинаковые.
Богиня с презрением посмотрела на демона, мысленно проклиная себя за то, что не распознала обман раньше.
Столько месяцев общаться с старшим сыном Короля Демонов и не знать… не понимать… даже не догадываться, что перед ней стоит самое тёмное и пустое существо на Земле.
Какая же она идиотка.
Видя её разочарование, Мелиодас лишь больше взбесился.
— Стало легче? Легче от того, что перед тобой стоит мерзкий демон? — продолжая агриться, с злобной насмешкой спросил он, уже не скрываясь.
Его демоническая, чёрная, гнетущая аура выдала его.
Серебряноволосая была права: демоны не могут удерживать себя в гневе.
А она сказала правду.
Они всего лишь куклы в руках умелых кукловодов; игрушки собственных родителей.
И за эту правду он был готов её убить.
Принять же её сторону, её правоту – значило признать поражение.
А он никогда не проигрывал бои дважды.
— Может, ты и служишь своей матери, как собачонка, исполняя её приказы, но я другой. Я не чья-нибудь марионетка. Я никому не подчиняюсь.
— Разве? — издав слабый смешок, снова противоречила ему девушка. — Посмотри на себя – ты опустошён. Нет в тебе никаких чувств: ни боли и утраты, — он никогда их не чувствовал. — Ни счастья и радости, — всю жизнь был одинок. — Ни ненависти и любви, — и даже не знает, что это такое. — Ты похож на оболочку… куклу, которая существует, ходит, пытается быть похожей на остальных… и слепо подчиняется собственному отцу.
О, нет.
Сейчас, высказывая ему все эти подлые, злые слова, она была в корне неправа.
Он действительно не знал, что такое чувствовать.
До неё.
Рядом с ней он узнал, что это, на самом деле, та ещё херь.
Боль и утрата?
Она была первой, кто заставил его страдать, кричать, извиваться от боли, когда обрушила на них с братом свою чистую магию.
Счастье и радость?
Что-то тёплое разливалось по всем семи его сердцам в те моменты, когда она бегала босиком за Мерлин, потакая ей во всех её детских капризах, или, когда она учила ведьмочку колдовать.
Ненависть и любовь?
Он ненавидел её за то, что рядом с ней он узнал, что такое чувства.
Пусть слабые, пусть непонятные, пусть запутанные в какой-то престранный безобразный клубок, но он больше не был пустым.
— Но ведь с каждым днём тебе всё труднее, да?
Да.
И его это убивает.
Но он не признался ей в этом вслух.
А где-то вдали раздались первые звуки раскатного грома, обрушившего всю свою невероятную мощь на тихий и мирный Город Мудрецов – Белиаруин.
