* * *
— Выглядишь неважно. Опять бессонница? Кошмары? Гаара кидает на нее безучастный взгляд и неопределенно пожимает плечами. Как всегда. «Все в порядке, Темари». «Голова раскалывается». «Прости. Задумался». Как будто хоть чему-либо из этого она может поверить! Форменное отеческое упрямство и вот это отвратительное нежелание делиться с кем-либо грузом собственных проблем и переживаний. До боли знакомо, боги. И все, кипящее в Гааре, так же пугающе саморазрушительно, как и когда-то давно. У кого-то другого. Она уже видела это раньше, просто не понимала в силу возраста. Считала, что так отец вымещает на Гааре обиду за смерть мамы, но всегда боялась встрять и ослушаться. Стать плохой дочерью, разочаровать, не справиться. Даже когда впервые последовало указание держаться от брата подальше, она и тогда смолчала. А потом, со временем, сама начала верить собственным домыслам, будто Гаара настолько нестабилен как джинчуурики, что не способен контролировать свои силы и запечатанного в нем демона. Он уже однажды убил маму при рождении, что мешает ему и дальше убивать, случайно, импульсивно? Да и, откровенно говоря, после гибели дяди трудно было усомниться в том, что Гаара без разбора готов убивать просто так, прихоти ради. Для Гаары отец был потерян уже очень давно — одномоментно со смертью мамы. Он отгородился от сына в попытке защитить семью, но так и не заметил, как ее же разрушил. У отца были веские причины для самоедства. И он тоже предпочитал заниматься этим в одиночестве. Его тяготили то же чувство вины перед семьей, перед людьми, которые ежедневно подвергались опасности, и долг лидера деревни… Безусловно. А за кулисами политики и работы — никакой отдушины: ни женщины, ни хобби, ни семейного уюта. Даже погиб он глупо, угодив в политический капкан мелких чиновничьих интриг. Вряд ли Орочимару расправился с ним в одиночку, ой вряд ли. Вытащить Гаару на похороны отца тогда оказалось той еще задачей. Но он пришел сам, немного позже, молча встал рядом с ней и глотающим слезы четырнадцатилетним Канкуро, игнорируя презрительные и осуждающие взгляды людей, приближенных к семье, и простых жителей. Пришел тогда, а сегодня… Гаара в упор не видит, как следует по стопам отца в ту же пропасть. И так хочется верить, что ей только кажется, что она сама себя накручивает. Нельзя же, демоны ее задери, так волноваться за семнадцатилетнего парня, твердого в убеждениях и не лебезящего на Собрании каге! Он самостоятельный и взрослый… Бестолковый маленький братик. Двери в зал заседания комиссии открываются, и важный чиновник, вооружившись повесткой, приглашает их пройти внутрь. Где демоны носят Канкуро? С каких это пор он позволяет себе опаздывать? Впрочем, Гаара неимоверно спокоен, а значит, у них все под контролем. Гаара скупо приветствует членов комиссии во главе с председателем, деловито вертящим шариковую ручку, зажатую с обоих концов в тисках толстых ухоженных пальцев. Гаара, вскользь проследив за жестом, а Гаара всегда взглядом изъясняется ярче и эффективнее — работа располагает, занимает центральное кресло напротив стола и расслабленно опускает руки на подлокотники. Шариковая ручка предсказуемо замирает, сжатая в пальцах теснее. Гаара умеет раздражать и нервировать. Зачем только сейчас? Какую игру ты затеял? Темари садится на широкую скамью с мягкой обивкой, предназначенную для сопровождающих и наблюдателей. — Господин казекаге, — строго и максимально почтительно произносит председатель Хидеки Мори, он же заместитель председателя Счетной Палаты. — Мы рассмотрели вашу заявку на субсидию и имеем несколько вопросов к ее обоснованию. Вы собираетесь развязать войну… — Я не развязываю войну. Я, как казекаге и главнокомандующий армией шиноби, вступаю в уже объявленную войну и предлагаю ввести на территории страны Ветра военное положение. Председатель замолкает, уткнувшись взглядом в разложенные на столе документы, что-то старательно и взволнованно обдумывает — только ручка лихорадочно дергается в суетливых пальцах. А потом вдруг, коротко метнувшись взглядом к другим членам комиссии, он говорит: — Вы понимаете, что это крайне затратное мероприятие? — Можете мне поверить, по роду своей деятельности я весьма хорошо осведомлен о бюджетах военных кампаний. — В ваши-то семнадцать? — язвительно вклинивается в диалог заместитель министра обороны. Фукуши, сидящий предпоследним по левую сторону от центра стола, резко поднимает голову и криво усмехается. Старый хрыч из обороны как когда-то невзлюбил новоиспеченного пятнадцатилетнего казекаге при первой встрече на Совете в столице, так и по сей день не устает всячески пренебрегать этическими нормами в общении. Но Гааре палец в рот не клади. — В мои-то семнадцать, господин Сибата. Я молод и еще не имею привычки дремать на заседаниях в министерстве. При всем уважении, разумеется. Заместитель министра проглатывает колкость Гаары, хоть и весь покрывается красными пятнами. Доиграешься же когда-нибудь, Гаара. Острослов треклятый. — Я прошу прощение за вспыльчивость господина Сибаты, — предельно корректно говорит председатель и устало вздыхает. — Но, вероятно, он просто пытался донести, что вы в силу возраста не осознаете, какие последствия несет эта война для страны. Они с Гаарой как с душевнобольным разговаривают. А он держится, только парирует в своей манере снисходительные замечания. — Господин председатель, я вступаю в войну не по собственной прихоти и не по зову амбиций, а по долгу службы. Это война не за ресурсы и территории. Это война за мое и ваше будущее, за будущее ваших детей. За вашу нефть и ваши прииски, если так прозвучит понятнее. Фукуши не сводит с Гаары своего отвратительного изучающего взгляда, пока председатель задумчиво таращится на пластиковый бутылочный ряд на краю стола. — Это не я должен сидеть и выпрашивать у вас деньги на снаряжение, технику и медикаменты. Это вы должны любопытствовать у меня, всего ли мне достаточно, чтобы без колоссальных потерь для страны и мирных граждан выстоять в этой войне. Да хотя бы просто выстоять против семи биджу. — Подождите, вы же на днях докладывались о восьми… И дальше все предсказуемо скатывается к обсуждению необоснованно завышенной заявки и попытке обвинить Гаару в предоставлении ложной информации. Как же типично. Они пытаются все выставить в таком свете, будто Гаара по личной инициативе рвется на фронт и разбазаривает бюджетные деньги. Только бы сэкономить на расходах и субсидии. Просто чудовищное пренебрежение государственной безопасностью. Куда смотрит Даймё? Почему еще не созвал военную коллегию? На двадцатой минуте бурных обсуждений и псевдовежливых пререкательств в зал внезапно входит Канкуро и, успокоив охранников у дверей, бодрым шагом направляется к Гааре. Поравнявшись с ним, он коротко кивает комиссии, не тратясь на извинения, передает Гааре папку с какими-то документами. Неужели все-таки успел собрать сведения? Он склоняется к плечу брата, о чем-то недолго докладывая. Гаара кивает. И, судя по мелькнувшей на губах Фукуши улыбке, Гаара проиграл эту бюрократическую схватку.* * *
Несколькими днями ранее. Фукуши Нэо проводит пальцами по мягкой кромке папки в тонкой кожаной обложке и, поддев плотный переплет, раскрывает ее на нужной странице со справочной информацией о членах комиссии. Казекаге сидит напротив, всем своим видом выражая крайнюю степень вселенской выдержки и хладнокровия. Казалось бы, сколько он там у власти? Года два-три? А уже поднатаскался и лицо держать, и на нападки прожжённых чиновников отвечать сухо да емко. Говорят о нем разное: кто-то критикует, кто-то откровенно раздражается и не скупится в эпитетах, а кто-то нет-нет да и обронит неуклюжее «хорош юнец, да уж больно прямой, не любят у нас таких». За словом он в карман не лезет, но и, похоже, помалкивает там, где от его откровенности только один вред. Чувствует настроения в народе и политические процессы, слышит, делает выводы, подстраивается. И человек он, по всей видимости, неболтливый, надежный. С таким приятно работать, расположение такого не купишь. По крайней мере, отец всегда ориентировался именно на эти качества, когда выбирал деловых партнеров для продолжительных кампаний. — Когда аргументы закончатся, в ход пойдут угрозы, тонкие и выверенные, тут по-другому не бывает. Нэо вновь поднимает взгляд на казекаге. Тот неподвижен, сидит в закрытой настороженной позе. М-да, пойди же подступись, рискни, что называется. Казекаге чуть мрачнеет. — Что вы имеете в виду? Выжидает, осторожничает, будто кости передвигает для удачной позиции. — Вспомнят о ваших встречах с ключевыми фигурами игорного бизнеса, дорогие подарки и контракты с приличным количеством нулей на конце. На губах казекаге играет легкая улыбка. Он не бравирует, он, похоже, чего-то подобного и ожидал. — А вы предлагаете мне содержать деревню и ежегодно пополнять силы армии новыми выпускниками на мизерные средства из бюджета? Ну хоть какая-то яркая эмоция. Эдакая ироничная самозащита. — Я вас не упрекаю, — говорит Нэо серьезно. Винить его? Это смешно и наивно. — Вы выживаете, как можете. И вы пользуетесь своим исключительным положением лидера скрытой деревни. Тот вздыхает, осторожно подается вперед, опустив локти на колени и сложив пальцы в замок. — Господин Фукуши, не надо пытаться завоевать мое расположение доверительными беседами. У меня специфическая психологическая подготовка. Со мной ваши методы не работают. Отличный прием, казекаге. Выпад неожиданный, прямолинейный, основательно втаптывающий в замешательство. Только вот вы не одиноки в своих излюбленных внезапных атаках, Гаара. — Я не собираюсь покупать ваше расположение. Я предлагаю информацию, которой вы можете воспользоваться, в отличие от меня, при ваших-то связях и агентурной сети. Нэо опускает папку на стол и легко подталкивает ее в сторону казекаге. Тонкая кожа со скрипом неохотно скользит по толстому стеклу столешницы. — Здесь информация о миллиардных контрактах в строительстве и слияниях компаний, и здесь же засветились хорошо знакомые нам обоим имена. Думаю, вы сможете обзавестись несколькими козырями прежде, чем комиссия успеет выставить вас за дверь с пустыми руками. Ладонь казекаге ложится на папку. — В чем подвох? — Не забегайте вперед, господин Пятый казекаге. Для начала просто просьба личного характера: выиграйте для нас войну.* * *
— То есть Фукуши чист? — Темари старательно трет пальцами лоб, все еще не в силах поверить. — Ну не то чтобы кристально. Похоже, он чутка наеб... нагрел старшего брата с его долей в наследстве. Брат, к слову, то еще пятно на гордом имени рода. Канкуро суетливо оглядывается, пропуская одного из наблюдателей и основательно придавливая Темари к стене в тесном коридоре. Темари настойчивым движением ладони легко его отталкивает. — То есть вся эта истерика Фукуши с утерянным биджу и обвинениями в адрес Гаары не более чем спектакль? Канкуро самодовольно кивает. — Разыгранный как по нотам. Теперь она чувствует себя совершенной идиоткой. Надо же было так легко повестись на гипертрофированную чиновничью истерику, будучи при этом посвященной во многие политические нюансы. — Вот дерьмо, я была абсолютно уверена, что все всерьез. — На то и расчет, — шепотом сообщает ей Канкуро и улыбается. Как же она ненавидит, когда они с Гаарой ночами разрабатывают планы, прерываясь на дебильные мужские шутки и еще более дебильные развлечения. Ну так, в качестве отдыха. А потом еще и выдают стратегию, которую тут же реализуют, не потрудившись объясниться с ней, Темари. Ну конечно, она же раскритикует, она же обвинит их в чрезмерном азарте, она же на корню задушит весь их мальчишеский креатив. Боги, какие же отчаянные идиоты! Устроить, что ли, очередной разнос Гааре, опять же в качестве профилактики? Слишком уж начинает заигрываться. А вот и он, кстати, выходит из зала заседания комиссии с обманчиво невозмутимым видом. — Ну и? — спрашивает Канкуро нетерпеливо. — Заявка одобрена. Мы начинаем подготовку к войне.* * *
Наруто ворочается. Перевернешься на левый бок — луна светит, проникая сквозь неплотно задернутые занавески. Перевернешься на правый — часы оглушительно тикают в ночной тишине, и тени деревьев водят по стенам шелестящей листвой. Ляжешь на спину — и на тебе, лежи и думай, как там твой молчаливый Гаара. До слез обидно или до слез плохо? Она бы, пожалуй, многое отдала, чтобы круто изменить собственную жизнь и судьбу, собственные приоритеты и установки. Потому что тогда все оказалось бы куда проще. Ну например, она могла бы быть менее настырной и эгоистичной, она бы, возможно, так же ценила брак и семью, как Гаара, который, кажется, весь сплетен из идеальных для семейного быта мелочей, насаженных на каркас достатка, социального положения и личностных качеств лидера и хозяйственника. Она бы росла рядовой, в меру сильной, в меру ответственной, в меру рассудительной среднестатистической девушкой со среднестатистическими потребностями создать с кем-нибудь пару, обзавестись спиногрызами и жить совершенно обыденной будничной жизнью самой обычной женщины. Настолько… насколько такое возможно в профессии наемного убийцы и диверсанта. Впрочем, нет. Она бы радостно выскочила замуж за Гаару и умотала бы вслед за ним в Суну, довольствовалась бы почетной ролью законной супруги и была бы так просто и незамысловато по-супружески счастлива. Это проще, так удобнее жить, плывя по течению. В конце концов, что дурного в том, чтобы быть обычной со своими приземленными женскими потребностями? Да то, что она, сама Наруто, амбициозна и полна надежд на свершения мирового масштаба, не иначе. И она неизбежно чувствует вину перед Гаарой, потому что так, демоны ее задери, не делается! Нельзя получать от него желаемое, и не отдавать ничего взамен. Так можно выпить человека до дна, и когда он устанет — он, иссушенный, уйдет в поисках источника, что не пожалеет для него питья и новой надежды. А Гаара всегда был сообразительным парнем, он уже сейчас, чувствуя, что им вертят и держат на привязи, начинает ершиться и дергаться. Потому что при всей своей жертвенности, мужчина он жесткий и, как всякий хороший управленец, вертеть собой позволяет неохотно, а если и позволяет, то в строго очерченных рамках. Бабуля говорила как-то, что с такими людьми надо брать себя в руки и учиться договариваться. А еще она говорила, что Гаару можно попридержать. Но как? Наруто, блин, всего-навсего шестнадцать, еще даже не семнадцать, она, определенно, не обладает тем же колоссальным жизненным опытом, что и бабуля. Да и вообще, из мужчин она так близко и хорошо знает только Гаару, какой там опыт? Какие увертки и женская хитрость? Что это? Как все это делается? И как, самое главное, при этом не мучить близкого, невероятно дорогого человека? Могло ведь быть как-нибудь… совсем по-другому? Могло. Могло сложиться так, что они оба были бы счастливы и довольны. Достаточно было бы родиться в нормальной, полной семье, а не сиротой с острой нехваткой внимания. Они… тоже во всем виноваты. Надо же было умереть аккурат в день ее рождения. Предатели. Гаара в таких ситуациях, когда Наруто в сердцах отзывается о родителях не слишком хорошо, говорит, что на мертвых злиться и обижаться проще: они уже не могут ничего тебе возразить. Хренов флегматик с философским взглядом на мир. У него тоже есть масса претензий к отцу, но теперь, будучи на посту и будучи связанным долгом, он «здорово поумерил собственный пыл». Ну конечно, поумерил… Да ему, чтобы выйти из себя, достаточно каждые минут семь слышать о, допустим, том же Саске. Ревнивец. И паршивец… И все равно глубоко свой и незаменимый. Тьфу, как сопливо! А еще он искренне надеется, что не повторит ошибок отца в своей семье. И ведь нет никаких сомнений — Гаара справится лучше. Он хороший семьянин: нетрудно заметить, как он оберегает брата и сестру, как полагается на них и доверяет. Да и друг он невероятно верный: никогда не отвернется, как бы они с Наруто накануне ни ругались или ни спорили на повышенных тонах. Это она, Наруто, сама по себе изначально бестолковая, неправильная и, что самое занимательное, той самой правильной быть совсем не хочет. Угораздило же Гаару так глупо и не на ту девочку запасть когда-то давно. И ведь не дурак совершенно, просто фатально не повезло. Ну чего он молчит, в самом деле? Он никогда так на нее не сердился и не раздражался. Написал бы, что ли, что не хочет ее больше видеть, что вычеркнул из своей жизни… Но Гаара молчит. Он. Просто. Мать. Его. Молчит. Как это понимать? Ну, Га-ара! Он добился, чего хотел. Ей без него плохо.